Семенов вскрикнул — она впилась зубами в ладонь убийцы. В эту секунду подбежал Николаев и тем же молотком ударил няньку. Она упала, но была еще жива, хрипела, стонала. Семенов добил ее вторым ударом.

Убедившись, что Костырев и старуха мертвы, Николаев зажег свечку и вместе с Семеновым вошел в комнату налево от кухни. Там у стены стоял железный сундук, в котором и должны были, по словам Николаева, находиться несметные сокровища богача Костырева. Николаев с жадностью бросился к сундуку, собираясь его взломать, но, испугавшись, как бы со двора не увидели их «работающими» со свечкой в квартире Костырева, вместе с Семеновым перенес сундук в переднюю и сейчас же запер квартиру изнутри на ключ.

Теперь ничто не могло помешать убийцам заняться грабежом. Но наступил тот психологический момент, который овладевает обычно грабителями: они не знали, за что им раньше приняться, и оставляли одно, бросались на другое. Пролитая ими кровь туманила рассудок. Вместо того чтобы сейчас же наброситься на сундук, взломать его и схватить «миллионы», они побежали к шкафчику, который не был заперт. С лихорадочной поспешностью стали шарить в нем. Вот копилка. С помощью лома и стамески Николаев взломал шкатулку и стал горстями класть в карманы серебряные монеты. В это время Семенов нашел в открытой шкатулке пачку кредитных билетов и стопку медной монеты. Потом Николаев погасил свечку. «Идем», — сказал он Семенову. Тьма окутывала квартиру, не было видно ни зги. Боясь наткнуться на трупы, они снова зажгли свечки и направились к выходу.

Колеблющийся свет свечи падал на два страшных трупа с разбитыми головами, плавающих в огромных лужах крови. Николаев поднял с пола орудие убийства — молоток — и, оставив лом у железного сундука, потушил свечку. После этого они вышли из квартиры и расстались. Семенов бросился к себе домой, Николаев пошел в свою дворницкую. На другой день они, однако, увиделись. Почти весь день они разъезжали по городу, посещая то чайные, то трактиры, то портерные. Николаев все упрашивал Семенова, чтобы он пришел к нему в двенадцать часов ночи.

— Мы с тобой тогда пойдем к ним и взломаем сундук… Надо же оттуда миллионы выцарапать, — говорил он.

Семенов колебался и обещания прийти не дал. И вот тогда-то глухой ночью разыгрался эпизод, достойный самых страшных страниц любого уголовного романа.

Николаев не мог заснуть… В его разгоряченном мозгу вставали ослепительные картины сказочных сокровищ. Таинственный желтый сундук мнился ему наполненным золотом, блестящими камнями… С каким мучительно-страстным нетерпением ожидал он прихода Семенова! Вот он пришел бы, и вместе отправились бы туда, где покоятся мертвым сном две жертвы… Взломали бы сундук… Но Семенов не приходил. Тогда он разбудил жену, которой раньше уже поведал о совершенном убийстве.

— Пойдем со мной… Поможешь мне… — попросил он ее.

— Нет, нет, ни за что! — в ужасе твердила женщина, со страхом и отвращением отшатываясь от мужа. — Я не пойду с тобой, проклятый убийца…

Ночь идет. Николаева не покидает мысль о железном сундуке. Теряется самое дорогое, удобное время для взлома. Глухая ночь. Весь дом спит. Никто не услышит, как будет жалобно стонать и хрипеть железный сундук, разворачиваемый ломом.

«Так я один пойду», — проносится в голове убийцы. Он поспешно встает и выходит из дворницкой. Тихо. Дом стоит угрюмый, безмолвный. Крадучись, подходит Николаев к квартире убитых. Сердце тревожно бьется в груди, словно хочет выскочить. Он берется за ручку двери… Дверь медленно отворяется. Холодный ужас охватывает Николаева. Что он наделал! После убийства забыл запереть дверь! А к ним звонили. Он это знает, так как ему говорили, что, несмотря на звонки, Костырев и Федорова двери не открывают. А вдруг кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась, в квартиру вошли бы, заметили преступление — и все, все буквально пропало бы… Не видать ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство.

И тут радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава Богу, сундук тут! Все, все спасено!

Радость была так велика, что она заглушила последние всплески страха и колебаний. Николаев спокойно вошел в квартиру, запер за собой дверь, зажег свечку и стал взламывать сундук и, взломав, достал оттуда целые груды процентных бумаг! Красные, синие, желтые листы. На них огромные цифры — десять тысяч, пять тысяч… Николаев начал их сортировать. Все процентные бумаги он откладывал в одну сторону, а в другую бросал документы и разные бумаги. «Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги были у Костырева», — мелькнуло у него в голове.

Он бросил все бумаги в печку и сжег их дотла. После этого он схватил груду процентных бумаг и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около мусорной ямы зарыл свои сокровища.

На другой день он поведал об этом Семенову, обещая поделиться с ним, но сделать этого ему не пришлось.

Гостиница, в которой случилось это происшествие, была на особом положении. Эта громадная гостиница с массой номеров предназначалась для приезжих, но… не для тех, что прибывают по железной дороге из провинций, а для приезжающих и приходящих со всех концов столицы парочек, ищущих тихого приюта для свидания и любви. В громадном доме на пересечении двух самых оживленных улиц с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном и «со всеми удобствами», эта гостиница пользовалась среди жуиров и боязливых любовников славой скромного и безопасного убежища. Но в ночь с шестого на седьмое августа здесь было совершено страшное, кровавое преступление.

В девять часов утра дежурный коридорный Алексей Полозов, по обычаю гостиницы, постучался в третий номер, будя постояльца. Не услышав ответа, он толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Войдя в помещение, он заглянул в альков и в паническом ужасе побежал назад, оглашая коридор криками.

Постоялец, полуодетый, лежал на кровати весь залитый кровью, с обезображенным лицом и перерезанным горлом.

Были посланы слуги для оповещения судебных властей.

Спустя час я вместе со своим помощником и даровитым агентом Ж. уже производил осмотр злополучного номера, а еще через полчаса приехали товарищ прокурора, следователь и врач. Мы продолжили осмотр.

Третий номер считался «дорогим». Он стоил пять рублей и состоял из большой, хорошо меблированной комнаты, разделенной драпировками как бы на три отдельные комнаты. При входе в номер тяжелые драпировки образовывали прихожую, где висела вешалка и стоял столик с графином и стаканом. На вешалке оказалось дорогое драповое пальто, под ним — кожаные галоши с буквами К. К., в углу — зонтик с ручкой из слоновой кости.

За драпировкой, прямо из передней, было что-то вроде гостиной. Ковер во всю стену, мягкая мебель, трюмо и стенное зеркало, высокий шкаф, маленькие столики и большой передвижной стол, покрытый белой скатертью поверх плюшевой.

На этом столе оказалась бутылка недопитого красного вина, два стакана, десертные тарелки, два ножа для фруктов, да еще лежала кожица от груши дюшес.

На одном из кресел валялась плюшевая мужская шляпа и перчатки, на другом — серый драповый пиджак.

За другой драпировкой располагались кровать, ночной столик и умывальник.

На столике лежали очки в золотой оправе, золотые часы с массивной цепью и портмоне.

На кровати лежал убитый. Без сапог, в черных шелковых носках, весь расстегнутый и полуобнаженный, он лежал навзничь на подушках и простынях, заскорузлых от пролитой крови. Руки были раскинуты, короткие волосатые пальцы сжаты в кулаки, голова закинута. На шее зияла широкая и глубокая рана. Лица убитого разглядеть было нельзя. Оно было исполосовано ножом и покрыто запекшейся кровью. Седеющие волосы на коротко остриженной голове и изрядная лысина свидетельствовали о том, что это был пожилой человек. Кто он? Как его зовут? Каково его звание, положение?