Наряду с преобразованиями в области просвещения в 60-х годах появляются публикации, в которых имелись первые наметки новой концепции науки, нанесшие значительный урон обветшавшей схоластике, продолжавшей господствовать в системе среднего и высшего образования. Прежде всего в этой связи необходимо отметить два новых учебника по физике. Автором одного из них — «Физика, подтверждаемая опытами» (1764) — был профессор философии и математики в пиарском училище Самуэль Хрусцковский, а второго — «Опыты над чувственными вещами» (1765–1770) — Юзеф Рогалинский, преподаватель экспериментальной физики в иезуитской коллегии в Познани. Оба этих автора порывают со схоластической программой физики как части философии, являвшейся по своей сути спекулятивной метафизикой. Отбросив чисто вербальную и полностью бесполезную спекуляцию, опиравшуюся на философию Фомы Аквинского, названные авторы обращаются к проблемам, которые вставали в процессе наблюдения и эксперимента. Само решение этих проблем они также основывают на эксперименте. Их учебники были первой попыткой установления контакта с новой наукой. Они вводили в польскую культуру то новое течение современной им методологии наук, которое берет начало от Галилея и Ньютона (см. 86, 125–128).

В это же время Марцин Свентковский опубликовал труд «Prodromus Polonus…» (Берлин — Вроцлав, 1766), в котором он выступил с защитой ценности науки и ее независимости от теологии и политики. Свентковский популяризировал принципы теории науки и методы научного познания, которые он черпал прежде всего из сочинений Ф. Бэкона (см. 92, 41–42, 243–291).

Однако все это было лишь сигналом к той фронтальной битве за возрождение отечественной науки, которую несколько позднее поведут Коллонтай, Ян Снядецкий и другие деятели Просвещения, программа борьбы и достижения которых в этой области принесут качественно отличное, новое содержание по сравнению с ранним Просвещением. Уже в период, когда Коллонтай выступил в качестве инициатора реформы Краковской академии, он стремился не к улучшению схоластической системы науки и обучения, а к ее полному уничтожению, а также реализации совершенно новой концепции науки и образования.

В 1750–1770 гг. прогрессивные учителя, ученые и публицисты пытались ввести в науку и школьное образование некоторые новые элементы, но не противопоставляли свои позиции решительным образом фидеизму и схоластике. Речь шла по сути дела о поправках, устранении слишком разительных анахронизмов (см. 43, а также 31). Философской основой всех этих преобразований, подготавливавших почву для более существенных перемен, являлось так называемое обновление философии в духе концепции philosophiae recentiorum[11], которая была робкой попыткой ревизии установленного канона философских авторитетов. Благодаря усилиям сторонников такой философии в школьные программы начала проникать информация о взглядах «новых» мыслителей — Ф. Бэкона, Декарта, Гассенди, Локка и даже Лейбница и Монтескье. Наиболее выдающимися представителями польской philosophiae recentiorum признаны Антоний Вишневский из пиарского училища («Propositiones philosophiae ex phisica recentiorum», 1746) и Вавжинец Митцлер де Колоф, неутомимый издатель и редактор многочисленных журналов («Варшавская библиотека», «Acta Litter aria», «Новые экономические и научные известия», «Монитор»). Эти польские ученые пропагандировали «новую философию» в духе системы X. Вольфа, подражавшего Лейбницу.

Для Коллонтая позиции «новой философии» по вопросам науки и просвещения были ценным исходным пунктом, но из-за их компромиссности по отношению к традиции они его уже не удовлетворяли. Его целью становится фронтальная атака против вырождающейся схоластики во имя науки, освобожденной от теологии и религии, — науки, призванием которой должно было стать активное формирование индивидуальной и общественной жизни. Эта новая концепция развивалась на почве уже упоминавшихся раннепросветительских стремлений к восстановлению ценности науки. Но ее главным обоснованием была коперникианская традиция. Борьба за признание гелиоцентрической теории Коперника началась уже в середине века. Однако только деятельность Я. Снядецкого в этой области обеспечила ей решительную победу («Похвала Николаю Копернику» (1782) и расширенный вариант этой работы — «О Копернике» (1802)). Но речь шла не только о самом гелиоцентризме. Коллонтай и его сторонники видели в коперникианской научной традиции образец, достойный продолжения в современных им условиях с более общей точки зрения. Переворот в философии и естествознании, осуществленный Коперником, выросшим в Польше и получившим образование в польском университете, был для них «неоспоримым свидетельством» того, что польская наука «имела творческий дух и не удовлетворялась никогда теми науками, которые были оставлены ей далеким прошлым» (25, 156).

Прежде чем перейти к рассмотрению главных элементов коллонтаевской концепции науки и просвещения, обратим внимание на его собственные научные исследования.

Уже в первое десятилетие общественной деятельности (1776–1786) Коллонтай проявил себя как выдающийся реформатор и организатор школы и науки. Вместе с тем в нем с самого начала удивительным образом сочетался деятель и политик, что снискало ему в будущем славу «мастера политических дел», с темпераментом и позицией ученого. Миссия инспекции, а затем и реформы Краковской академии, доверенная Эдукационной комиссией молодому краковскому канонику, потребовала не только знаний, но и прежде всего организаторских способностей, которые были условием успеха при осуществлении планов коренных изменений в той среде, которая в сохранении своего статуса опиралась на вековые традиции и интересы многочисленных и влиятельных церковных, академических и политических кругов.

Столкновение с ними было неизбежным. Разработанное Коллонтаем еще во время приезда в 1776 г. положение «О введении полезных наук в Краковскую академию и основании семинара для учителей воеводских школ» вызвало острое противодействие папского нунция в Варшаве (см. 62). Позднее, уже во время работы над реформой Краковской академии, консервативно настроенные церковно-академические круги подняли шумную кампанию против Коллонтая. Подробное описание этой кампании в одном из своих сочинений Коллонтай предварил замечаниями, свидетельствующими о том, как ясно осознавал он значение и новаторство предпринятого им дела. Приведем здесь выдержку из этих замечаний, характеризующих идейную и научную позиции Коллонтая: «Не было еще ни одной реформы среди людей, которая не стала бы причиной притеснения и преследования тех, кто ее осуществлял. Люди, являвшиеся друзьями добра, всегда становились жертвой ненависти, зависти и укоренившейся ошибки. Тот, кто осмеливался идти этой дорогой, обрекал себя на всеобщую ненависть современников; работая на благо будущего, он вынужден был осознать то, что ему, принявшему на себя трудную обязанность реформатора, необходимо отказаться от радости жизни, которую никто не ценил… Такова была судьба всех реформаторов среди людей, такая же судьба встретила и меня в 1781 г.» (31, 31).

Несмотря на это, никому не известный молодой человек сумел осуществить реформу Краковской академии (акт объявления реформы состоялся 29 сентября 1780 г.) и стать ректором (в июле 1782 г.). Конечно, он действовал под руководством прогрессивных членов Эдукационной комиссии, но решающее значение имел все-таки талант Коллонтая в области поиска, организации и руководства коллективом людей — энтузиастов новой школы и развития науки, способных организаторов и ученых. Это был тот самый талант, который позднее поможет созданию коллектива знаменитой «коллонтаевской кузницы» и первых форм современной политической партии в Польше. К коллективу, созданному им в Кракове, принадлежали прежде всего ровесники молодого ректора — Я. Снядецкий (род. в 1756 г.) и Я. Яскевич (род. в 1750 г.). Но рядом с ними вырастал более широкий круг отыскиваемых, обучаемых в стране и за границей, а затем вводимых в академическую иерархию молодых учителей и исследователей, которые стали первым в Польше поколением светской научной интеллигенции.