– Паша, сколько тебе лет? – спросил Никита для верности. Что-то близко-близко ему засветило, и он насторожился, боясь упустить ниточку, потерять мелькнувшую искру. – … Ну, так ты же должен понять, что до шестнадцати ни в какой круиз без матери не можешь. А матери вроде еще не до круизов.

– Пока до круизов я бы съездил на море поглядел, – трезво начал излагать свои соображения Пашка. – Я ведь моря не видал. И ни одного корабля. Да и не я один не видал.

– А кто еще не видал?

– Толя Кусков, Валера Дольников тоже не видали.

«Список точный». Ничего определенного еще не было в руках, но уверенности прибавилось.

– Если по-честному, Павлик, так и я еще моря не видал, – сказал и не соврал Никита.

Это Пашку удивило. Он посмотрел на Никиту с некоторым сомнением, перешедшим в неодобрение. В его представлении участковый инспектор, лейтенант милиции, был, очевидно, столь неординарным, что не повидать моря и корабли мог только в силу собственного нежелания.

– Да знаешь, все как-то так получалось. Отпуск я из-за хоккея старался брать зимой. Действительную служил на Севере. Там озер и болот много, а моря нет.

Пашка смотрел на него все еще испытующе, но Никита чувствовал, что с помощью хоккея оправдался.

– Море и корабли – моя мечта. Я буду только моряком, – тихо, непреклонно проговорил Пашка, глядя далеко сквозь стену, сквозь город.

– Это хорошая мечта, Паша. Но мечта должна быть прочной. Чтоб не порвалась, когда будешь жизнь к ней пришивать. Очень точно надо прикинуть маршрут к исполнению этой самой мечты…

Наблюдать за мальчиком было тем проще, что Пашка весь был сейчас на своем море, на кораблях, в лице его появилась та же отрешенность, с какой шагал по улице, не видя ни улицы, ни прохожих.

Только у детей бывает такая вера в реальность мечты. Да еще, наверно, у людей творческих. Для них мир вымысла тоже оказывается реальней окружающей жизни.

Однако ж последние фразы Никиты дошли до Щипакова, и по лицу его прошла тень. Видно, мысли потянулись облачные.

– А о чем вы хотели говорить, Никита Иванович? – спросил Щипаков. Корабли ушли-растаяли, и ничего, кроме обыкновенных солнечных зайцев, не осталось на стене.

– Я хотел спросить тебя, Паша, кому вы собирались сбывать спирт и почему вы решили, что этих денег вам хватит на поездку?

– Почему же не хватит, если в школьные каникулы. Скидка же… – возразил Щипаков. Он даже пожал плечами, посмотрев Никите в глаза. Он не сразу сообразил, что значит заданный ему вопрос.

А когда сообразил, понял, уже – поздно.

Щипаков так испугался, как будто спирт был уже украден и зарыт. Ему даже в голову не пришло, что преступление-то еще не совершено, а стало быть, и отвечать не за что.

Понадобилось время, чтобы Пашка пришел в себя и мог членораздельно рассказать.

Денег, по их прикидке, должно было хватить на билеты с лихвой, потому что спирт они решили продавать не в первый день праздника, а в конце второго. Когда магазины закрываются, спирт задорого пойдет. Кроме того, имелась кое-какая договоренность…

– С кем?

Адресу Никита не удивился. Вернулся из мест заключения, под административным надзором сидит, а за подростков исподволь принимается. Не уследил – смотришь, а преступная группа – вот она! Сбиты. Из колоний ныне модно благостные документы писать. Перевоспитался и все такое прочее…

Разговор стоил Пашке недешево. На лбу у него и на верхней, детски-нежной еще губе выступил пот. Платка носового у Пашки не оказалось – у мальчишек они вообще редко водятся, – Никита протянул ему свой.

– Утрись. Мокрый ты. А как же вы не подумали, что из-за вас сестра пойдет под суд?

– Зачем же она пойдет, если ее обворовали?

– Но ведь ключ-то вы собирались на место повесить, чтоб за вами не кинулись. Как же она докажет? А за расхищение социалистической собственности, как за кражу, срок полагается, Паша. Тюрьма.

Щипаков молчал, завороженно следя теперь за каждым словом Никиты, за каждым жестом. Пока они вели невеселую беседу, далеко уплыли его корабли. Солнечные зайцы и те покинули комнату.

– Вот так, – сказал Никита. – Значит, нескладно получается, если мечту с жизнью не соотносить. Ну ладно, – Никита посмотрел на часы. – Будем считать, что спирт остается на месте. С Валерой и Кусковым я еще поговорю, да и с тобой тоже. А сейчас у меня к тебе еще один вопрос. Последний. Барометр-компас вы в незаселенном доме держите?

– Да, – сказал Щипаков. – В подвале, налево.

– Когда ты шел… – У Никиты не повернулся язык сказать «на кражу». Он сказал: – Когда ты шел на террасу, ты специально за компасом шел? Откуда ты знал, что он висит на террасе?

– А там окна широко открываются. Я его еще в прошлом году часто с улицы видел. У них есть теннисный корт, они там играют. Мы с ребятами ходили смотреть. А подальше и пруд есть. Когда они в Москву уезжали, мы пускали модели-кораблики.

Раскрытие несовершенного преступления его потрясло. А о совершенной краже он говорил спокойно, словно бы так оно и должно было быть, ничего особенного не произошло, просто взял компас, который ему нужен в путешествии.

– Чтоб сегодня же был здесь этот компас! Не будет меня, передашь дежурному. У нас заявление о краже, ты соображаешь или нет? Павел, это же кража! Срок положен за нее. Что с матерью будет, ты соображаешь?

– Куда же мне теперь? – после долгого молчания спросил Щипаков. Он был бледен, выглядел очень уставшим, да и было от чего. Стоял покорно в старой, заштопанной, наглаженной матерью рубашке. У портфеля углы обтертые, рыжие. Самое время – в круиз!

– Домой иди. Я еще с тобой поговорю. Да не вздумай пока матери рассказывать. Угробит ее это. Ты соображаешь?

Уже в дверях Щипаков обернулся. В маленьких глазках его царило теперь неприкрытое отчаяние.

– Я думал, они не схватятся. Они богатые, небось, всюду ездят. На что им компас-барометр?

Проводив Щипакова, Никита сам почувствовал такую усталость, словно груз всех будущих лет сегодня лег ему на плечи. В прошлых недостало бы тяжести. Но о Щипакове и худенькой матери его, которую, кажется, все-таки миновала самая страшная беда, думать сейчас было некогда. День под гору, а дел невпроворот.

Едва Никита освободился, передали, что Тишков, инспектор угро, просил зайти – заявление о краже поступило. Опять в военном городке. «Похищены кольцо, серьги из туалетного столика, замки все целы…»

И Фузенков, человек обязательный, не ограничился личной беседой с Никитой. На запрос, посланный ему в свое время полковником Соколовым, ответил по всей форме телефонограммой: «Совершена кража. Следов взлома нет. В отдельной квартире похищена часть денег. Подозревают подростка-сына».

Никита решил, что перебьется без обеда – горкомовскую столовую, где все они кормились, – вот-вот закроют, скоро четыре.

Капитан Тишков был опытный оперативник, тоже в свое время работавший участковым. Тогда они еще назывались уполномоченными. Тишков окончил институт, отлично знал район, все контингенты населения. Не так давно ему предлагали перейти работать в управление, в Москву. Тишков отказался, и за это ему крепко досталось от жены.

Никите было приятно, что Тишков нередко советовался с ним, несмотря на разницу в образовании, опыте и количестве звездочек на погонах.

Когда Никита вошел, Тишков сидел, курил, торопливо затягиваясь. Воздух в комнате был еще пригоден для дыхания, и пепельница пуста.

– Устал, как собака, – сказал Тишков. – Голодный весь день, и сигарет не было. Садись.

Никита рассказал ему о встрече с мальчишкой в ДКМ у Фузенкова, о впечатлении своем. В глазах Тишкова появилась заинтересованность.

– В общем, я думаю, ты прав, Лобач, – сказал Тишков, докурив наконец сигарету, и с удовлетворением обновил окурком чистую пепельницу. – Я сегодня был в Новых домах. Картина та же. Взлома нет. Похищены деньги. Не все. В общем, одна рука. И опять сквозит твоя версия: деньги пропадают не все, потерпевшие подозревают близких, пока скандалят-выясняют, заявлений в милицию не подают, время уходит. Но в военном городке мы кое на что вышли…