Тяжелый камень попал в голову Франка. Теряя силы, он повис на руке Эмиаса. Перебросив брата через плечо, Эмиас опрометью бросился вперед. Камни попадали в него один за другим.

— Стреляйте, матросы! Получайте вы, черные черти!

С лодки раздался залп. Глухой гул ответил ему сзади. Эхо? Нет. Над его головой засвистели пули. К берегу приближалась военная стража. Это она стреляла из мушкетов через головы негров, в то время как те бомбардировали братьев камнями. Если бывают минуты, которые кажутся часами, то сколько часов добирался Эмиас до своей лодки? Увы! Негры подоспели одновременно с ним, а вслед за неграми приближалась стража с обнаженными мечами.

Эмиас стоит по колена в воде, избитый камнями, ослепленный кровью. Лодка то поднимается, то опускается около отвесного каменистого берега. Он хватается за нее, выпускает, падает, вскакивает, почти захлебнувшись; но Франк все еще в его руках. Новый тяжелый удар, смешанный гул криков, выстрелов, проклятий, люди, пена, крики — и больше он ничего не помнит.

Эмиас лежит на корме лодки окоченевший, слабый, почти ослепший от крови. Он смотрит вверх; луна все еще ярко сияет над головой, но лодка уже далеко от берега. Лодка кажется странно пустой. Двое людей гребут вместо шести. Что-то тяжелое давит его грудь. Он толкает, и ему отвечает стон. Он хочет опереться, чтобы подняться, и ему отвечает другой стон.

— Что это?

— Все, что осталось от нас, — говорит Симон Эванс из Кловелли.

— Все?

Дно лодки кажется устланным человеческими телами.

— О, боже, боже! — стонет Эмиас, пытаясь встать. — А где Франк? Франк!

— Франк! — кричит Эванс. Никакого ответа.

— Умер? — вскрикивает Эмиас. — Ищите его, ищите! — и, выкарабкавшись из-под своей живой ноши, он внимательно вглядывается в бледные, окровавленные лица.

— Где же он? Почему вы не говорите? Он умер?

— Потому что нам нечего сказать, сэр, — почти грубо отвечает Эванс. — Франка здесь нет.

— Поверните лодку! На берег! — гремит Эмиас.

— Взгляните на шкафут и посудите сами, сэр! Сильнейший береговой ветер гонит навстречу высокие свирепые волны. Вернуться немыслимо.

— Трусы! Вы бросили его.

— Слушайте меня, капитан Эмиас Лэй, — говорит Симон Эванс, откладывая свое весло, — повесьте меня за бунт, если вам будет угодно, когда мы вернемся на корабль, если мы только когда-нибудь доберемся до него. Мало того, что вы повели нас на смерть из-за прихоти вашего брата, вы еще называете трусом честного человека, который только что спас вам жизнь? И не он один может показать вам свои раны.

Эмиас молчал. Упрек был справедлив.

— Тогда как я сюда попал?

— Том Хорт втащил вас, вытянув из воды. Над вами было Добрых пять футов. Потом он оттолкнул лодку, и в награду ему раскроили череп. Кроме нас двух все свалились. Тогда мы решили, что вы бросили Франка в лодку в ту самую минуту, как вас сшибли. Мы видели, как Вильям Фрост тащил его.

Но Вильям Фрост лежал без чувств на дне лодки. Никакого объяснения от него нельзя было получить. Да и не нужно было.

— Я получил три раны от камней, а этот человек рядом со мной еще гораздо больше, не считая огнестрельной раны в плечо. Так что же — мы трусы?

Эмиас сел и стал плакать так, словно у него сердце разрывалось. Затем он вскочил и, несмотря на раны, взял весло из рук Эванса. С большими усилиями они достигли корабля, но в таком состоянии, что пришлось спустить вторую лодку, чтоб помочь им взобраться на борт. Теперь, когда тревога была поднята, вряд ли было безопасно оставаться на том же месте. После бурного и грустного совета было решено сняться с якоря и до утра переходить с места на место. Эмиас отказывался уйти, пока его не вынудят к тому, хотя не имел никакой надежды, что Франк еще жив.

Так кончилось это печальное приключение.

Когда на следующее утро взошло солнце и тропическая ночь внезапно сменилась тропическим днем, Эмиас в разорванной одежде, с растрепанными волосами и красными от слез и ярости глазами, метался по палубе. Голова Эмиаса была полна невыполнимых проектов. Он вернется и сожжет виллу. Он возьмет Ла-Гвайру и отомстит за своего брата.

— Мы справимся с ними, молодцы! — воскликнул он. — Если Дрэйк взял Номбре де-Диос, мы сможем взять Ла-Гвайру!

— Мы возьмем ее, Эмиас, и еще вытащим Франка, — крикнул Карри, но Эмиас покачал головой; он чувствовал, что все порты Новой Испании не вернут ему любимого брата.

— Да, мы отомстим! Смотрите! Вот первая мишень нашей мести, — и он указал в направлении берега. Между ними и ясно видимой теперь вершиной горы появились три судна — не дальше пяти миль с наветреной стороны.

— Вот испанские ищейки, которых пустили по нашим следам, — те самые корабли, которые мы вчера выпроводили из Ла-Гвайры. Назад, молодцы, мы приветствуем их, хоть бы их была целая дюжина.

Одобрительный рокот раздался вокруг:

— Готовьтесь, молодцы, мы поработаем сегодня на славу.

И судно поставили в бейдевинд.[129]

Эмиас ожил при первых признаках битвы. Он больше не чувствовал ни ран, ни горя. Он суетился на палубе, и не прошло и четверти часа — его голос по-старому стал звучать твердо и весело.

— Теперь, — кричал Эмиас, — идите завтракать! Француз сражается лучше всего натощак, немец — когда пьян, а англичанин — с полным желудком.

— Идемте вниз, капитан, — добавил Карри. — Вы тоже должны поесть.

Эмиас покачал головой, взял румпель[130] из рук рулевого и послал его вниз подкрепиться. Билль Карри через пять минут вернулся с блюдом мяса и хлеба и с большой кружкой эля, впихнул все это Эмиасу в глотку, как нянька ребенку, а затем быстро побежал опять вниз.

Эмиас все еще стоял и правил. Его лицо за последнюю ночь постарело.

— Здесь три штуки, видите, друзья мои, — сказал Эмиас, когда команда вновь поднялась наверх. — Впереди большой корабль, а за ним две галеры. Большой корабль может долго сопротивляться. Это быстроходное судно, и если только нам удастся его обогнать, мы посмотрим, даст ли наша вышина преимущество перед его длиной. Мы должны пропустить его и захватить сначала галеры.

После этого все принялись за работу. И хотя дела было сравнительно мало, так как на корабле всю ночь поддерживали боевой порядок, началась такая чистка палуб, подвязывание абордажных сетей[131], возведение укреплений, оснащивание мачт и пр., что самый педантичный моряк был бы удовлетворен. Эмиас взял на себя заботу о корме, Карри — о передней части корабля, Иео как канонир — о верхней палубе. Дрью как штурман поместился на шкафуте.[132] Все было готово, прежде чем большой корабль очутился на расстоянии двух мушкетных выстрелов от «Рози». На корме его развевался золотой флаг Испании. Его двенадцать медных труб играли вызов. Им бодро ответили две трубы «Рози», на корме которой вздымался английский флаг, несущий на передней части гербы фамилий Лэй и Карри. Как и рассчитывал Эмиас, испанский корабль охотнее всего прошел бы под носом «Рози» и остановился бы по другую сторону; но, боясь быстроты действий противника, он не смел этого сделать из опасения быть обстрелянным бортовым огнем.[133] Поэтому единственное, что ему оставалось (так как сами испанцы не собирались стрелять) — это, имея врага с подветренной стороны, стать в бейдевинд и ждать «Рози» с того же галса.[134] Эмиас про себя рассмеялся.

— Подождите еще немного! Можно найти лучший способ убить кошку, чем дать ей захлебнуться сливками. Дрью, все готово?

— Эге! — И англичане двинулись вперед, быстро приближаясь к испанцам, пока расстояние не сократилось до пистолетного выстрела.