— Подожди, — я остановил рассказчика. — Какие волки? Ты о чем говоришь?

— Как о чем? — удивился стражник. — Вы же, ваша светлость, сами спрашивали: что необычного этой зимой в Янополе приключилось.

— Да, но я о нападении крестоносцев хотел узнать.

— Крестоносцев?.. — стражник широко перекрестился. — Слава Богу, в этом годе миловал. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не накликать. От них нам бы точно не отбиться.

Рассказ стражника Рудольфа о волках подтвердили все, кто, как и мы, ужинал в гостинице. Даже заезжий купец, случайно оказавшийся в Янополе на зимние святки. Но самое главное, как один, побожились, что в здешних местах отродясь не бывало лекаря по имени Себастьян. И даже если предположить, что при постриге монаху дали другое имя, то все равно из троицы нынче здравствующих городских лекарей за последние годы никто не женился. Поскольку не по возрасту им женихаться. Даже самый молодой, Ганс Крауткопф, давно пятый десяток разменял. Впору внуков нянчить.

Но если так, то более не приходилось сомневаться, что Конрад фон Ритц говорил правду, а в монастыре мне солгали. Непонятным оставалось только одно: зачем?

Если предположить, что отец-настоятель хотел подобным образом спровадить с монастырского двора чудище, то к чему такие сложности? Указал бы мне на порог, и всего делов. Я и спорить не стал бы. А выдумывать такую историю, без какой-либо гарантии, что я на нее поведусь, по меньшей мере глупо. Стало быть, не сходятся края. Игумен производил впечатление человека мудрого и к опрометчивым деяниям не способного.

Лев Ольгердович, посвященный в суть дела, с таким выводом согласился и заметил, что скорее всего, настоятеля монастыря самого ввели в заблуждение. Но к чему гадать, если можно у него самого спросить? Или у брата Себастьяна. Заодно поглядеть, насколько он действительно немой…

Несмотря на усталость и мягкую постель, поднялись мы с княжичем вместе с янопольскими петухами. А может, и раньше. Во всяком случае, когда они раскукарекались, я уже подпоясывался.

Время на завтрак тратить не стали, взяли приготовленную паней Марысей снедь с собой. И восход солнца встречали уже в дороге…

Ехали быстро. Даже я, подгоняемый сомнениями, неожиданно наловчился и держался в седле вполне сносно. А может, просто не замечал неудобств, погруженный в беспокойные мысли.

Оно же как говорят? Мол, человек ко всему привыкает, даже к повешенью. Сперва дергается немного, а после привыкает и висит спокойно. Шутка мрачная, но по сути правильная. За редким исключением, все стоит воспринимать философски.

Вот и я стал свыкаться со своим перемещением и больше не рефлексировал по безвременно утраченному будущему. Родителей только вспоминал. Жалко их… Я-то хоть знаю, что случилось, а они небось вконец испереживались. Ну да ладно. Как говорится, «Господи, дай нам силы превозмочь то, что зависит от наших усилий, дай терпения выдержать то, что нам неподвластно, и разум — дабы отличить одно от другого».

Но всему есть предел, а непонятная возня уже начинала раздражать. Особенно после обретения мною первичной, так сказать, сущности.

Лев Ольгердович тоже помалкивал. Держался на полкорпуса впереди и не оглядывался. Думал о чем-то своем. Может, о человечке, который так точно наводил его на мой след?

Я поравнялся с княжичем и тронул за локоть. Лев Ольгердович дернулся, придержал лошадь, и только после этого повернулся ко мне заспанным лицом.

— Случилось что?

Вот же ж, ешкин кот! Я думал, он размышляет, а он спал себе… Даже завидно стало.

— Извини, княже, если спрошу лишнее, но как знать, что важное, а что нет, пока ответа не получишь…

— После того, как ты, Степан Олегович, открыл мне все свои тайны, можешь задавать любые вопросы, — Лев Ольгердович зевнул и помотал головою, прогоняя сон.

— Скажи, ведь ты, прежде чем в Розиттен отправиться, сперва в монастырь заезжал?

Княжич кивнул и зябко поежился.

— Что-то сон не отпускает. Да. Первая весточка была, что Людоед объявился у святой братии. Вот я и помчался в обитель. Мы с тобою всего на пару часов разминулись. А потом — гроза погоню остановила. Все следы смыла. К счастью, как оказалось… Был бы ты в том обличие, о котором рассказывал, я вполне мог бы сперва в бой ввязаться. Нет, не зря отец любит приговаривать, что излишняя торопливость только при ловле блох полезна.

— И что дальше?

— Ничего особенного. Подождал пару дней, вдруг снова объявишься, а потом мне подбросили записку, что Людоеда следует искать в замке фон Ритца.

— Записку?

— Да. Такой маленький клочок пергамента с нацарапанными на нем буквами… — то ли насмешливо, то ли раздраженно объяснил тот.

— Извини, что спрос устроил, но ответь еще раз: ты давно знаешь того верного человечка? Видел его? Говорил с ним?

Лев Ольгердович отрицательно помотал головой.

— Нет, только весточки получал. А что?

— Так, подумалось… Письмо — единственный доступный способ общения для немого, зато обученного грамоте.

Лев Ольгердович насупил брови, явно не понимая, к чему я клоню. Потом отцепил от седла флягу, плеснул в ладонь и обмыл лицо.

— Да что ж такое… Никак не проснусь, — и тут же грозно поинтересовался у Акселя: — Я что-то смешное сказал?

— Не знаю, ваша светлость, — немного замешкавшись, ответил тот. — Я не слышал, о чем вы говорили. Ратибор, подтверди…

Едущий рядом с ним дружинник степенно кивнул.

— А чего рожи корчишь? — не отставал Лев Ольгердович.

— Тайну разведал, — опять странно усмехнулся рябой. — Давно хочу рассказать, да только вы так неслись, что не до разговоров было.

Мы с княжичем переглянулись. Не знаю, что подумал Лев Ольгердович, а у меня мелькнула вполне определенная мысль: «Еще одну? Не слишком ли много их на один квадратный метр?»

— Ну, поведай, чего разнюхал…

Аксель сделал таинственное лицо и заговорщицким полушепотом спросил:

— Ваша милость, а вы знаете, кому принадлежит «Пьяный шмель»?

— Нет.

— Давешнему стражнику Рудольфу.

— С чего ты взял? — недоверчиво переспросил княжич.

— Вы, ваша светлость, сколько за тот кувшинчик «самого лучшего» вина, которым его потчевали, заплатили? Серебряный дукат. А что?

— Ничего особенного, — ухмыльнулся мой оруженосец. — За хорошее вино вполне приемлемая цена. Если не знать, что в кувшине была обыкновенная вода…

Аксель секунду помолчал и объяснил:

— Когда спать расходились, я захотел попробовать, какое вино в здешних краях считают самым лучшим… — тут он замялся немного. — В общем, отхлебнул — все коварство и раскрылось. А чтоб я их не выдавал и перед вами не позорил, хозяева любезно согласились собрать нам харчей в дорогу. Даром.

— Как есть шельмец, — засмеялся княжич. — Вот что, Степан Олегович, когда надумаешь прогнать прохвоста — скажи. Возьму к себе на службу. Люблю расторопных, — и добавил уже не так весело: — Эх, вот бы все тайны да секреты были такими же безобидными и так же легко раскрывались.

— Хорошо бы, — согласился я. — Надеюсь, Аксель, ты присмотрел за тем, что они в торбу клали? А то вполне может статься, что в ней нет ничего, кроме родниковой воды да черствых лепешек… Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят.

Брякнул и по удивленным взглядам спутников понял, что эта народная мудрость здесь пока еще преждевременна.

Говорят, что дома, особенно каменные, суть неживая форма материи. Возможно, в моем третьем тысячелетии безликая типовая городская застройка и в самом деле бездушна. Но лишь потому, что ни ее проектировщики (язык не поворачивается этих копировщиков-чертежников назвать архитекторами), ни строители не озаботились вложить в свои здания хоть крохотную дольку души. Как, впрочем, и жильцы… Прекрасно осознавая, что все это времянки, пусть даже в самых элитных районах.

Вопреки той тихой радости и благости, что духовная обитель излучала в мое прошлое посещение, нынче от монастыря веяло скорбью и печалью утраты.