А когда на глазах меняются люди, когда появляется у них интерес, рабочее достоинство, гордость, как вы думаете, может это увлечь? А кроме того, само рождение шины не простая механика, а превращение вещества.

— А что главное в человеке, как вы думаете, Михаил Иванович? — спросила я, когда он, начав было объяснять химические процессы, приостановился, — это уводило от темы разговора.

— Сила воли, — ответил, не задумываясь. — Нельзя поддаваться слабостям. Как бы трудно ни было поначалу. Потрудились, выбились с бригадой из отстающих. Не люблю я лень, кустарщину, — он нахмурился. — Великая истина в словах о том, что создал человека труд. Спросите меня, что главное в жизни, одно скажу: труд. Не посчитайте за хвастовство, но когда я иду на завод, то испытываю особое чувство, вроде подъем: иду работать. Для меня протекторная лента — живая. Каждый раз она разная, течет, как река...

«Такая слитность с делом — тоже искусство, в какой бы сфере жизни ни проявлялось», — подумалось мне.

Вот упомянул этот рабочий человек, наш современник, Александра Невского. Почему?

— Александр Невский и Кутузов Михаил Илларионович мои любимые исторические герои, — пояснил он.

— За что ж вы их любите?

— За ум и преданность родине. За великую любовь к народу.

Михаил Иванович произнес это несколько возвышенно. Видно, сам почувствовал это, пожал плечами: ничего, мол, не сделаешь, любовь — дело не приказное, святое, и говорить о ней всуе, простыми словами не только нельзя, но даже преступно...

Непостижимое это благо земное — душевная связь. Везде и во всем. Вот, скажем, какую власть имеют над Жуковым все эти вальцы, трубы, маховики, транспортеры, эти озорные пощелкивания пузырьков затаившегося в резиновом месиве воздуха?

Говорят, что любят то, что знают, что сопряжено с движением и преодолением, что рождает высокие чувства.

Из человеческой жизни ничего не уходит бесследно. Все пережитое, прочувствованное ложится пластами в памяти, и стоит качнуть, потревожить толчком — а это может быть иногда одно только слово, звук, запах, — все поднимается на поверхность, обнаруживается. Археологические находки памяти.

Нельзя, невозможно убрать пережитое из человеческой жизни, как невозможно убрать из истории шинного тот лапоть, который вдруг вылез при строительстве нового здания. Так же нельзя из истории ярославской изъять единоборства отважного, хотя и хромого князя с голодной, лютой медведицей. Единоборства, положившего начало города на берегу текучей широкой Волги с его ремесленными слободами, храмами, расписанными веселыми жизнелюбивыми живописцами, запечатлевшими для потомков в характерных для времени образах проявления борьбы добра и зла в самом человеке, движение к свободе. Сколько здесь пережито! И зверства реакции, и савинковский мятеж, и подвиги тыловых героев в военные годы, и то, что вносят в историю Евдокимов, Жуков, Соколова и их современники, каждый на своем посту, в меру сил своих и разумения...

Мое путешествие на шинный, кажется, затянулось. Турникет повернулся, выпустил меня с территории завода. И снова я шла по улице древнего города...

Путешествие всегда связано с дорогой. Само это слово означает движение. Хорошо ходить, ездить, плавать по родной земле, по ее морям, озерам и рекам. Повидала я на Ярославской земле немало чудес. Неисчислимы они, не уместятся в книжку. Не уместятся и в тома. Так много мы носим в себе и так мало говорим об этом.

— У нас даже монографии о Ярославле нет, — посетовала Камелия Васильевна Смирнова, историк, библиограф, работник областной научной библиотеки имени Некрасова. — А так велик интерес к нашей родине, к родному краю!

И вот еще одна из ярославских дорог, она ведет в район, где должно завершиться мое путешествие. Нет, я связана с Ярославской землей навсегда: речь только об очерках, о сюжетном их замысле.

Итак, в коробке осталось всего два герба городов, куда не довелось пока заглянуть: Любим и Ростов Ярославский, когда-то Великий. Два города на диагонали Ярославской земли. Люби́м в северо-восточном углу — родина автора знаменитой «Дубинушки», поэта Леонида Трефолева. Лесной, далекий край. Вот там-то, наверное, уж раздолье медведю, недавнему владыке российских лесов. Не зря сложили пословицу: «Хозяин в дому, что медведь в бору: что хочет, то и ворочит». Михайло Иванович Топтыгин, «лесной архимандрит». Вот он, грозный, с секирой на плече, герой русских сказок. «Медведь, выходящий из зеленого поля, разделенного черным на несколько частей, доказывая, что сей город принадлежит к Ярославскому наместничеству».

Прости, Люби́м! Не добралась до твоих лесов. Бродила по чащам Заладьевского лесничества, с красавицей-лесничихой Валентиной Николаевной Капитоновой, в урочище Кухмар сидели под высоким кряжистым вязом, и под птичий гомон слушала я ее рассказ, как увез ее в этот лес Вячеслав Иванович, муж ее: вместе учились в рыбинском техникуме. И сначала она боялась этого хмурого и сурового леса, а потом полюбила, стала его хозяйкой, и забота о том, как растут молодые елочки, сделалась главной среди других многочисленных повседневных забот. Леса, леса, край Залесский. Останусь перед Любимом в долгу. А долг, как мудро заметили старики, бывает красен лишь платежом.

А что же Ростов? Чем он знаменит? Чаще всего называют Кремлевский ансамбль, это чудо творения, взлет фантазии и искусства ростовских строителей. Обнесен высокой мощной стеной с дозорными башнями, величавый, могучий Успенский собор, княжьи терема, церкви, палаты, хозяйственные постройки с мыленкой, деликатно вынесенной за парк, в укромное место, чтобы столь низменная постройка, как баня, не нарушала торжественности ансамбля.

А звонницы! А ее знаменитые звонари, когда-то единственные в стране, исполнявшие свои звоны по нотам. «Всполошные», несущие весть об опасности и призывы к войне. «Будничные», настраивающие на повседневный труд. «Благовест» — праздничный. Разные колокола для разных событий. Был звон и веселый, шуточный, плясовой. Большие искусники были эти ростовские звонари!

Нынче эти звоны записаны на пластинку. Не пропали, не отлетели в вечность. Наши современники научились удерживать для потомков прекрасное. Многое из того, что когда-то сметало время, остается сегодня в веках.

А еще что в Ростове? Назовут финифть — живопись по эмали, дошедшую до нас из далеких веков. Броши, кольца, серьги, колье, оплетенные тонкой металлической проволочкой, — ювелирную эту работу называют сканью — популярны не только у наших женщин, но и за рубежом, отмечаются дипломами на международных выставках. Вы купите попробуйте эти изделия! Впрочем, спрос имеет и свои недостатки: однотипность и снижение качества.

Что выращивают на ростовских полях, этой родине русского огородничества? Ведь и нынче район остается крупным центром пищевой промышленности области.

— А вы знаете, что Ростовский район единственный, кто выращивает у нас цикорий? — обязательно скажут ярославцы.

А между тем все знают этот душистый темно-коричневый порошок, его прибавляют для вкуса в кофе и чаю, используют также в кондитерской, спирто-водочной промышленности. Очень ценный продукт, «золотой корешок». В Ростове возделывать его как пищевую культуру начали лет двести назад, хотя известен был много раньше — им красили ткани.

Я разыскала книжечку о цикории ученого-агронома Вячеслава Александровича Вильчика, выпущенную Верхне-Волжским книжным издательством всего двухтысячным тиражом. Узнала, что труд тот единственный по выращиванию, уборке и переработке этой культуры. Книжечку я припрятала и, сев в автобус-экспресс, отправилась в путь.

Дорога ведет в Ростов. Пропаханный ледниками волнистый ландшафт, пологие склоны, холмы, долины, хлопотливо петляющие по равнинам речушки, обожженные осенью перелески, темные леса, заслоняющие горизонт.

Осень не лучшее время для путешествия, но разве иначе, как при уборке, увидишь цикорий? Нет, не тот, что растет на обочинах дорог и на пустырях — нежные голубые цветки на высоких серовато-зеленых стеблях. К тому относятся как к сорняку, в букеты и то не берут, настолько чувствителен этот цветок. Едва сорвешь, он тут же блекнет и вянет. Это дикарь. В полях возделывают уже окультуренный вид цикория. Нетороплива дорожная беседа.