— Это меня не устроит. Этого недостаточно. Точно вам говорю, — отстаивал свое Пеньковский.
— Вы не понимаете, — сказал Кайзвальтер.
— Честно вам говорю, — сказал Пеньковский.
— Конечно. Но мы говорим об общем принципе, — объяснял Кайзвальтер, снова пытаясь сдержать рассуждения Пеньковского о том, сколько ему заплатят. В ЦРУ и МИ-6 начальным месячным пособием было всегда 1000 долларов, но впоследствии эта сумма периодически пересматривалась, отношения развивались, и по-новому оценивались документы, представленные Пеньковским. На данном этапе спецгруппа не была готова пересмотреть их стоимость{236}.
— Я много об этом думал, когда готовился. Сейчас вы работаете со мной, но через год-два, возможно, получите повышение. Со мной будут работать новые люди, которых я не знаю. Они не знают меня или будут знать только то, что вы им скажете. Это просто пример: положим, вы будете продвинуты по службе, — сказал, пытаясь все объяснить, Пеньковский.
— Думаю, нужно сказать ему, что, пока все это произойдет, мы будем сами с ним работать, — вмешался Шерголд.
— Мы будем работать с вами постоянно, — сказал Кайзвальтер.
— А если вам дадут повышение?
— Нет, этого не случится, — настаивал на своем Кайзвальтер.
— Тогда мне придется все доказывать сначала.
— Нет, нет, — уверял Кайзвальтер.
— Мы познакомились, и, как и должно быть, я все рассказал вам, — сказал Пеньковский, и в его голосе послышались нотки безысходности.
— Мы понимаем трудное положение, в которое вы попали, и ручаемся, что будем работать с вами постоянно, — уверил его Кайзвальтер.
— Спасибо, — сказал Пеньковский{237}. — Теперь последнее — из-за жадности Хрущева все мы очень ограничены в средствах, которые можем платить тем, кто нам помогает. Если мне удастся достать вам какие-нибудь важные сведения о ракетах, заплатите, пожалуйста, тем, кто помог мне это сделать. Это все, что я могу сказать по этому поводу. Я пришел к вам, следуя политическим убеждениям. Я начал работать на вас в Турции. Проверьте в архивах данные о моих анонимных телефонных звонках, которыми я предупреждал о Ионченко (помощнике советского военного атташе), о военном атташе генерале Рубенко, и что я говорил о режиме. Был ли я уже тогда готов к этому морально? Да.
— Все это будет принято во внимание, — сказал Кайзвальтер{238}.
— Позже, когда я узнал обо всем, что происходит в Кремле, я пошел к гостинице «Балчуг». По какой-то причине меня туда влекло. У меня было намерение войти в контакт с Западом. Я знал, что там живут иностранные туристы. Мне казалось, что я смогу остановить их и рассказать о том, что происходит в Кремле. Что за борьба там идет.
— Вы можете быть уверены, — сказал Кайзвальтер, — что все, что произошло, будет принято во внимание{239}.
— Когда я перейду к вам, мне бы хотелось жить в достатке. Буду ли я иметь право прожить так остаток моих дней?
— У вас будет достаточная финансовая база, чтобы купить себе дом, машину и все остальное. У нас с вами будут честные и выгодные отношения, — сказал Кайзвальтер.
— Я отдам этому все свои силы и всю свою веру. Если у вас такая система оплаты, тогда считайте, что я активно работал на вас вот уже два года. Распределите мой двухгодичный заработок по месяцам. Если бы у меня в банке были сбережения, я бы сказал, что мне ничего не нужно, — ответил Пеньковский. — Поверьте, это для меня второстепенный вопрос, но мне необходимо содержать семью. Меня заботит лишь одно — смогу ли я это сделать.
— Я понимаю и разделяю ваши взгляды, — сказал Кайзвальтер.
— Я хочу получать за работу. Мне не нужно подачек. Не говорите, что, мол, Пеньковский хороший человек и давайте дадим ему то, что он хочет. Я буду отрабатывать все, что получаю.
— Прекрасно, — согласился Шерголд.
— Я же не сказал вам: «Вот ракета, вот другая. Это шифр. Это что-то еще». Я отдал вам все. Я хочу работать всем сердцем, всей душой, не щадя ни сил, ни здоровья.
Стремясь успокоить Пеньковского, но не желая брать на себя каких-то новых обязательств, члены спецгруппы почти хором ответили:
— Мы разделяем ваши взгляды.
— Я думаю о своем будущем. Все очень хорошо, когда мы с вами разговариваем, но потом вас может и не быть со мной. Вот чего я боюсь — вдруг вас куда-нибудь переведут.
— Нет, этого не случится. Никогда! — уверял Шерголд.
— Не случится, — повторил Кайзвальтер.
— Тогда больше не буду вас задерживать. Пойду поужинаю. Вы ко мне хорошо относитесь? — спросил Пеньковский.
— Да, — ответил Кайзвальтер.
— Клянусь вам своей матерью, ребенком и своей совестью, своим разумом и сердцем, что у вас будет обо мне мнение еще выше, в десять раз выше.
— Встречаемся здесь же в 21.00.
— Да, и будем работать. Я не прощаюсь, — Пеньковский ушел в 15.45{240}.
Этим же вечером в 21.12 Пеньковский вернулся в 360-ю комнату гостиницы «Маунт Роял», чтобы в двенадцатый раз встретиться с англо-американской спецгруппой.
— Что ж, а не поработать ли мне еще, чтобы отметить 1 мая? — сострил Пеньковский, и все засмеялись, когда он вспомнил о Международном дне солидарности трудящихся, во время которого в Москве на Красной площади устраивались парад военной техники и демонстрация.
— На 1 мая в Кремль приглашаются все сливки общества, все время одни и те же — министры с женами, партийные боссы, маршалы и один-два рабочих с завода{241}.
Пеньковский быстро перешел к делу:
— У меня есть вся информация по поводу нашего оборудования. Там, конечно, много и новых секретов. Все мои записи — там, где и материалы по военным вопросам.
— А где эта тетрадь? В ГРУ? — спросил Кайзвальтер.
— Дома в столе. Это моя рабочая тетрадь по военным вопросам и стратегическим направлениям. Если бы ее нашли, мне несдобровать.
— Конечно, — сказал Кайзвальтер.
— Ящик стола заперт, а ключ у меня с собой.
— Не потеряйте, — предупредил Кайзвальтер{242}.
И они перешли к списку вопросов — на этот раз Кайзвальтер сосредоточил свое внимание на советских ракетах в Восточной Германии.
— На территории ГДР находятся два отдельных подземных ядерных склада. Я знаю это точно, как дважды два — четыре, два склада, два объекта. Не знаю, правда, сколько в каждом боеголовок, но уж, конечно, не одна-две. Их держат в резерве. Приказ поступит от Президиума и будет передан главнокомандующим. Есть там один круглоголовый главнокомандующий — ни единого волоска на голове, да и в голове ничего нет, — сказал Пеньковский, имея в виду лысого Никиту Хрущева. Это вызвало смех у членов спецгруппы, которые делали записи и переваривали то, что было сказано о ядерных складах. Донесением Пеньковского будет дополнена оценка Управления о советских ядерных ракетах в Восточной Германии и передана в Пентагон для использования в текущих оценках разведки о советском боевом построении в Германии.
— От него (Хрущева) в ГДР (Восточную Германию), так-то. Подобные склады есть и на советской территории, — сказал Пеньковский{243}.
— Под чьим началом эти склады? — спросил Кайзвальтер.
— Под командованием Жданова (генерал-полковник Н. Н. Жданов, начальник Главного управления артиллерии).
— Материалы и бомбы? — спросил Кайзвальтер.
— Он отвечает за боеголовки и бомбы. Но они не заряжены.
— Значит, он также контролирует и бомбы?
— Конечно, они входят в материальную часть.
— А что именно он контролирует?
