С 6 по 8 февраля 1961 года в канадской контрразведке побывал высокопоставленный офицер контрразведки ЦРУ и договорился забрать из канадских секретных архивов донесения Ван Влие и Харрисона о Пеньковском.
В воскресенье утром 5 февраля 1961 года «Компас» наконец попытался позвонить Пеньковскому по домашнему телефону в Москве. С начала октября, за все четыре месяца, что «Компас» находился в Москве, он не смог ни заложить сообщение в тайник, ни выйти на контакт с Пеньковским. Он писал бесконечные письма в штаб ЦРУ, в которых объяснял, как тяжело ему достается работа-прикрытие в посольстве и как трудно выполнять задание без поддержки посольства. Хотя ему было известно местонахождение тайника на Пушкинской улице, он никогда не сделал отметку на телефоне-автомате, обозначавшую, что в тайнике для Пеньковского оставлено сообщение.
«Компас», к удовольствию Бьюлика, так и не смог объяснить, почему ему не удалось оставить Пеньковскому сообщение; «Компас» утверждал, что наблюдатели КГБ следят за ним денно и нощно. Бьюлик считал, что «Компас» потерял самообладание и тянет операцию{54}. Телефонный звонок 5 февраля был его первой попыткой выйти на прямой контакт. По инструкции, «Компас» должен был звонить в 10 утра и говорить по-русски, но в письме Бьюлику, в котором он писал о себе в третьем лице, говорилось:
«…надеюсь, что будут приняты следующие поправки к вашим инструкциям в письме № 8. Они основаны на том опыте, что он здесь приобрел, и правилах пользования общественным телефоном. Во-первых, если 5 февраля по телефону ответит мужчина, „Компас“ скажет по-русски: „Это Олег?“
Если ответ: „Да“, „Компас“ скажет: „Отвечай только по-русски. Говорит твой близкий друг“.
Затем „Компас“ будет говорить по-английски. Если „Чок“ (тайная кличка Пеньковского) будет выяснять, кто звонит, „Компас“ скажет ему по-английски: „Слушай“ и дальше по инструкции. Если, когда позвонит „Компас“, „Чок“ будет не один, ему нужно будет что-то придумать, а в случае, если номер не тот или ответивший по телефону мужчина „Чоком“ не является, использование дружеского обращения (местоимение) по-русски должно усыпить всякие подозрения.
„Компас“ сказал, что остальные инструкции будут исполнены „буквально“»{55}.
Использование дружеского обращения по-русски во время разговора с Пеньковским дало бы понять любому, кто прослушивает линию, что звонивший — близкий друг, а не незнакомый иностранец. Письмо «Компаса» было сбивчивым. У него были проблемы с русским, и психологически он довел себя до состояния нервного срыва.
«Компас» позвонил Пеньковскому по номеру 71–71-84 в 11 утра, и Пеньковский, который накануне поздно вернулся с вечеринки, подумал сначала, что это его друг, с которым они вчера виделись. Предполагалось, что «Компас» будет говорить только по-русски, но он говорил по-английски. Пеньковскому было трудно понять его по телефону, и он не мог ответить из-за того, что рядом была жена. Он не хотел возбуждать ее любопытство тем, что говорил по-английски, ведь обычно он никогда этого не делал дома. Пеньковскому, который не очень хорошо владел английским, было трудно слушать нечеткую речь иностранца. Звонка он не ожидал и был обеспокоен тем, кто бы это мог быть, поскольку звонили в неоговоренное время. Пеньковский разочарованно повесил трубку, чтобы в случае, если его телефон прослушивался, стало понятно, что за этим ничего не последует, поскольку был набран неправильный номер.
9 февраля Бьюлик снова устроил с Шерголдом совет в штабе ЦРУ в Вашингтоне, было решено на Пеньковского выходить совместно. Шерголд рассказал Бьюлику еще кое-какие подробности о встрече в Ленинграде между Пеньковским и членами британской торговой делегации.
В начале марта 1961 года канадскому советнику по торговле Ван Влие была выделена квартира в Москве, куда он и переехал из гостиничного номера. Ван Влие, надеясь поддержать связь с Пеньковским, чтобы узаконить через Госкомитет канадскую торговлю и коммерческую работу, пригласил его с женой на прием по поводу новоселья. Пеньковский снова аккуратно сложил материалы по оперативным характеристикам советских ракет и взял их с собой на вечеринку. Он положил пакет в обычный конверт для писем, который мог бы спокойно вручить, но дважды перевязал его тесьмой.
Войдя в квартиру Ван Влие, Пеньковский поздоровался за руку с канадским дипломатом и сказал, что надеется на то, что Ван Влие обдумал предложение и примет материалы. Ван Влие постарался игнорировать все эти мольбы. Он дружески поздоровался с Пеньковским и его женой Верой, но в течение всего приема старался держаться от них подальше. У Пеньковского так и не было возможности попросить Ван Влие забрать секретные сведения о ракетах или связаться от его имени с американцами. Расстроившись, Пеньковский ушел, запихнув свои секретные бумаги во внутренний нагрудный карман{56}.
Винн тем временем делал все возможное, чтобы советской делегации разрешили приехать в Великобританию. В начале апреля 1961 года он прилетел в Москву, чтобы обсудить план приезда советской делегации в ответ на его визит в декабре. Пеньковский представил Винну список советских представителей, выбранных для поездки в Англию. Винн высказал свои возражения — эти люди не знали промышленности и не подходили для поездки, поскольку было очевидно, что их заинтересует только сбор секретных данных в области техники и индустрии. И они, скорее всего, не смогут сделать никаких заказов. Пеньковский объяснил, что список составлен Государственным комитетом и изменен быть не может. Отношения между двумя мужчинами вышли за рамки официальных, и они стали звать друг друга по имени. Пеньковский попросил Винна называть его Алексом, потому что «по-английски это звучит лучше, чем Олег». Пеньковскому казалось, что имя Алекс более элегантно и звучит по-иностранному.
Винн и Пеньковский шли по Красной площади в порывах неожиданной весенней метели и спорили о составе делегации. Винн настаивал на том, что ему нужны «высшие технические советники или никто». Если он их не получит, то будет жаловаться в Комитет.
Пеньковский терзался:
— Нет, Гревил, нет, ты не должен этого делать. Это будет означать, что делегацию отменят.
— Извини, Алекс, но я вынужден настаивать. Я бы хотел показать тебе Лондон, но не ценой того, что будет разрушена основная цель приезда. Моим компаниям нужны эксперты.
В «Контакте на улице Горького» Винн писал: «В этот момент Пеньковский хлопнул руками и воскликнул: „Да дело не в делегации. Именно я должен лететь в Лондон, и не ради удовольствия. Мне нужно рассказать тебе об очень многом, мне необходимо ехать. Просто необходимо“»{57}.
Затем впервые Пеньковский рассказал Винну, что у него есть информация для Запада. 6 апреля 1961 года в гостиничном номере Винна Пеньковский передал ему объемистый пакет с полным досье на себя и пленкой с советскими военными документами. Когда Винн принял от Пеньковского передачу, он больше уже не был наивным бизнесменом, которому случайно удалось выслушать шпиона. Винн становился для Пеньковского курьером и товарищем по оружию, но о содержании документов, которые Пеньковский ему передал, Винн так и не узнал. Пеньковский никогда не передавал Винну секретные сведения устно. Это было обычным правилом разведчика. Поскольку Пеньковский не сообщил Винну о подробностях, Винн в случае ареста мог бы заявить, что не знал о вовлечении в шпионаж.
В том первом случае Винн немедленно обратился в английское посольство, чтобы избавиться от бумаг. Подходил уже конец рабочего дня, и посла не было. Винн положил документы в конверт, запечатал и оставил его у британской охраны. На следующий день он вернулся, забрал бумаги и передал их сотруднику посольства, которому поручили с ним встретиться.
