Вот еще одна мистическая история, связанная с моим любимым Николаем Васильевичем Гоголем. Оказывается, не Достоевский произнес фразу «все мы вышли из «Шинели» Гоголя», а французский литературовед Вогюэ, который написал в 1885 году статью о Федоре Михайловиче. «Все мы вышли из гоголевской «Шинели» – справедливо говорят русские писатели». Так у Вогюэ. Я здесь могу лишь добавить, что не все, далеко не все оттуда вышли. Француз заблуждался.
«Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой, С
сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят. "
Из «Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и прекрасной царевне Лебеди» (1832). Пушкин A. C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т. 3. – С. 319
" И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.»
Из «Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и прекрасной царевне Лебеди» (1832). Пушкин A. C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т. 3. – С. 314
«Пошел старик к синему морю;
(Не спокойно синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей старик с поклоном отвечает:
«Смилуйся; государыня рыбка!
Пуще прежнего старуха вздурилась;
Не дает старику мне покою:
Уж не хочет быть она крестьянкой,
Хочет быть столбовою дворянкой».
Из «Сказки о рыбаке и рыбке» (1835). Пушкин A. C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т. 3. – С. 338.
«Смилуйся, государыня рыбка!
Что мне делать с проклятою бабой?
Уж не хочет быть она царицей,
Хочет быть владычицей морскою;
Чтобы жить ей в Окияне-море,
Чтобы ты сама ей служила
И была бы у ней на посылках».
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула
И ушла в глубокое море.
Долго у моря ждал он ответа
Не дождался, к старухе воротился —
Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха;
А пред нею разбитое корыто.»
Из «Сказки о рыбаке и рыбке» (1835). Пушкин A. C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т. 3. – С. 338.
Мой Толстой Л.Н.
Лев Николаевич мной не воспринимается как некогда живший живой человек. Для меня он какой-то дед из сказки. Добрый дед-целитель. Вот так.
В детстве было сладко нетяжело болеть. Рядом с застеленным диваном стояла треугольная табуретка со сладким чаем с лимоном, мед, варенье, печенье. Сладко. Все в школе, а ты болеешь. «А где Бильжо?» – «Бильжо болеет». Потом ты звонишь Той, и Та говорит тебе, что задано и что было на уроке. Есть повод позвонить! И Она тебя жалеет. Ты ведь болеешь. Болеешь и читаешь.
В 12 лет я прочел «Детство. Отрочество. Юность». Эта книга перевернула во мне многое. Я никак не мог понять, как этот дремучий дед, у которого в бороде небось застревает капуста из щей («Дедуля, у тебя в бороде капуста» – это я слышал где-то в поезде в соседнем купе), мог так много знать про меня. Или иначе… Я не мог понять, как у меня может быть так много общего с этим бровастым дедом. Может быть, только брови и есть. Ведь то, что чувствую Я, и вижу Я, и слышу Я, – это ведь только Я. Ан нет, выходит, Я не уникален. Ужас!
А потом я болел в 14 лет, и тогда уж прочел «Войну и мир». Как кино еще не снятое посмотрел. Эта книга для меня – по аналогии с серией «Моя первая книжка» – «Моя первая книжища».
А профессор архитектуры и мой друг Евгений Асс недавно босиком косил луг в страшную аномальную августовскую жару. То бишь косил под Толстого, впрочем, этого не скрывая. Вот я и подумал: а пускай этот раздел будет посвящен Ассу, значительно большему знатоку Толстого, нежели я.
«В. И. Ленин
Лев Толстой как зеркало русской революции
Сопоставление имени великого художника с революцией, которой он явно не понял, от которой он явно отстранился, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что очевидно не отражает явления правильно? …И если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях. "
Впервые: Пролетарий, 1908, 11(24) сентября, № 35.
«Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
«Туда! – говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым были засыпаны шпалы, – туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя».
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. «Где я? Что я делаю? Зачем?» Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все!» – проговорила она, чувствуя невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.
Из романа «Анна Каренина». Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 14 т. – М.: Художественная литература, 1952. – Т. 9. – С. 352–353.
