Помимо экспроприации немецких землевладельцев, декабрьские указы были нацелены на полное удаление вражеских и враждебных подданных со всех важных постов и изоляцию от всех значимых видов деятельности в деревне. Важное положение одного из указов требовало скорейшей ликвидации всех фирм и предприятий, работавших в сельской местности, если хотя бы один из их совладельцев подпадал под действие репрессивных мер. Это положение включало в себя сотни мельниц, предприятий по обработке сельхозпродукции, винных заводов и других, обслуживавших нужды как проживавших здесь немцев, так и окружающих крестьянских общин других национальностей.
Все малые, средние и крупные сельскохозяйственные предприятия, расположенные в сельской местности, оказались так или иначе затронуты законами военного времени. В марте 1916 г. Министерство торговли и промышленности отчиталось о том, что в сельских районах уже выявлены 400 фирм, на которых начат процесс ликвидации, причем это была лишь часть предприятий, подлежащих закрытию по декабрьским указам 1915 г.{372},[129] Среди этих предприятий было 26 фабрик, производящих сельскохозяйственный инвентарь, до войны выпускавших продукции на 116 млн. руб. ежегодно, а также несколько мельниц, производивших 14 млн. пудов муки ежегодно{373}. В некоторых районах было остановлено производство в целых отраслях. Например, в Подольской губернии в середине 1916 г. было остановлено крупное текстильное производство вслед за массовыми увольнениями и экспроприацией собственности вражеских подданных и панической распродажей ткацких станков и другого оборудования{374}. Положение Совета министров, принятое в августе 1916 г., гласило, что все строения, принадлежавшие общинам немцев-колонистов, должны быть конфискованы и переданы Крестьянскому банку, что вело к нарастанию ущерба{375}.
Одним из наиболее серьезных последствий разрушения мелкой сельской промышленности стал резкий рост цен на помол зерна по всей южной России, включая Волынь и другие территории со значительной долей расселения вражеских подданных{376}. Владельцы сельских предприятий, столкнувшись с неминуемой ликвидацией, предпочитали распродавать все оборудование и инвентарь, а не дожидаться компенсационных выплат по значительно сниженным ценам, да еще и в виде казначейских обязательств, не подлежащих передаче в течение двадцати пяти лет.
Более того, одна из статей декабрьских указов требовала увольнения вражеских подданных немцев из штатов предприятий, общественных организаций и с государственной службы и приводила список из двадцати конкретных типов должностей, причем находящихся на других должностях вражеских подданных работодателю позволялось увольнять по своему усмотрению{377}.[130] Дополнительное положение 20 февраля 1916 г. требовало увольнения всех российско-подданных иммигрантов немецкого происхождения и вражеских подданных с должностей управляющих. Статистики подобных увольнений не существует, однако отдельные упоминания и архивные источники указывают на большой размах этого явления по мере того, как ментальность чисток (purge mentality) расползалась по всей стране[131].
Подобные действия стали применяться и к представителям других национальностей. Около 220 тыс. болгар проживало в сельских поселениях на Украине к началу войны. После того как в октябре 1915 г. Болгария вступила в войну на стороне Центральных держав, Совет министров распространил действие всех ликвидационных указов на болгарских подданных. Вскоре после этого местные административные учреждения, управляющие промышленных заведений и общественные организации по всему югу России начали спонтанно увольнять болгар с работы, даже если они являлись российскими подданными. Этот процесс принял такие масштабы, что Совет министров был вынужден действовать, чтобы его хоть как-то замедлить. Отмечая, что многие губернии с большим процентом болгарского населения находились в весьма трудном положении из-за нехватки рабочих рук, Совет министров постановил, что дальнейшие увольнения и высылки применимы лишь к считающимся «действительно опасными» и не занятым сельскохозяйственным производством лицам{378}. На практике МВД было вынуждено периодически рассылать специальные напоминания о том, что вражеские подданные — болгары временно освобождены от действия некоторых репрессивных мер, а российско-подданные болгары вообще не подлежат действию никаких ограничительных указов.
Увольнения немецких иммигрантов в городах также приобрели массовый характер. Лишь в начале 1917 г., спустя долгое время после того как разрушительные последствия этих действий стали очевидны, Комитет по борьбе с немецким засильем начал отходить от поощрений подобных акций{379}.
Экономические последствия данной кампании никак не могли затрагивать интересы лишь отдельных лиц или исключительно преследуемых сообществ. Например, только из одной волости в Крыму сообщали, что там оказались за короткое время ликвидированы: фабрика Г. Шредера (первого производителя нефтяных насосов в России), мельница Г. Вилемса (производившая 6 тыс. пудов муки в день и обслуживавшая население далеко не только данной волости), общество взаимного кредита, потребительское общество, пятьдесят более мелких фабрик и мельниц, на которых работало 5 тыс. рабочих{380}. Естественно, что многие из рабочих этих предприятий и их клиентов (жителей близлежащих районов) не являлись вражескими подданными.
К подобным последствиям вела и ликвидация участия вражеских подданных в кредитных учреждениях, закончившаяся банкротством многих из них, потянувших за собой немало русских организаций и частных лиц. Вынужденное обнищание вражеских подданных в свою очередь привело к волне отказов платить проценты по ссудам и погашать кредиты в банках, о чем российские банкиры более чем подробно и настойчиво оповестили власти всех уровней. Банковская группа, работавшая в Таврической губернии, информировала всех заинтересованных лиц о том, что у нее скопилось не погашенных немцами-колонистами ссуд на 2 млн. руб., причем вернуть деньги не было уже практически никакой надежды ввиду активно проводимой ликвидационной программы{381}.[132]
По принципу домино репрессивная кампания привела и к другим непредвиденным последствиям, затрагивавшим интересы не только частных лиц или определенных сообществ, но и общегосударственные.
Карл Линдеман, собравший немало информации о финансовых операциях немцев в сельской местности на юге России, подчеркивал, что эти довольно богатые переселенческие общины делали значительные пожертвования на нужды Красного Креста и армии, а также уделяли немало времени и средств помощи беженцам{382}. В 1916 г. все подобные пожертвования ощутимо сократились. Школы, лазареты, сиротские приюты и добровольные благотворительные общества, собиравшие деньги и обслуживавшие различные нужды армии, оказались в тяжелом положении; многие из них были вынуждены закрыться в 1916 г. как по причине отсутствия средств, так и по предписанию закона, требовавшего закрытия общественных организаций, основанных или управляемых немцами-колонистами или вражескими подданными{383}.
