– Где оскорбленному есть сердцу уголок? – не приходя в сознание, прошептал Эдик. – Волыну мне, волыну!

– Не надо, шеф! – испугался Колян. – Мы и так разберемся, нам мокруха не в масть.

– Верно, – сурово произнесла бабка. – Вы еще молодые, вам жить да жить. В общем, утро вечера мудренее. Утром и разберемся.

Она вытащила из кармана сложенный вчетверо кошель и принялась набивать его золотыми монетами, брошками, самоцветными камнями, геммами и прочей драгоценной дребеденью. Братки смотрели на старуху во все глаза, не произнося ни звука. Шеф тоже лежал молча, делая правой рукой какие-то непонятные пассы.

Бабка не спеша наполняла котомку, а та все не наполнялась, словно была безразмерная. Но в этот момент Эдик сделал какой-то особенно энергичный жест и еле слышно прошептал:

– Хватит!

Изо рта шефа удушающе пахнуло носками. Бабка закашлялась, стянула кошель бечевкой и вздохнула:

– Вот и ладно. Будет детушкам на конфетушки! Душно у вас что-то.

– Это все он, проклятый! – возмутился Толян, ткнув пальцем в Серого. – Его самого надо заставить свои носки жрать!

– Точно, – поддержал его Колян. – Удушил всех на фиг!

Он приподнялся и шагнул к Серому. Злость на обнаглевшую бабку перекинулась теперь на подельника. Толян тоже вскочил:

– Затравил шефа, змей!

– Не подходи! – взвизгнул Серый. – Зашибу! – Он взмахнул рукой, к которой намертво приклеилась гиря, и угодил шефу по ребрам.

– Убил! – взвыли братки. – Ну гад!

– Отставить! – вмешалась Маланья. – Вот так завсегда: едва раздобудут золотишко и уже готовы глотки друг другу перервать. Тихо, кому сказала! Ваше золото спрятать надо, пока не отняли. Не ровен час, приедут менты из района, вот тогда и запоете! А командира вашего я обижать не позволю! Совсем ухайдакали парня, в гроб краше кладут.

– Может, он и в самом деле того?.. – прошептал Толян.

– Ты думай, чего говоришь! – возмутилась Маланья. – Не видишь разве, пузыри изо рта лезут? Значит, жив еще! Ничего, до утра оклемается! А вам вот что нужно сделать: все это золото в мешки переложить да перепрятать. А уж утром-то и забрать. И так перепрятать, чтобы ни одна ищейка не догадалась! А сундуки лучше бросить в пруд. Они тяжелые, сразу утонут.

– Нам спать охота! – тут же захныкал Толян.

– А в тюрягу не хо-хо? – ехидно осведомилась Маланья. – Пока шеф в отключке, слушайтесь меня! Сейчас я мешки принесу прочные, из-под картошки.

Братки посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули. Бабка принесла мешки, включила ночник, и парни принялись за работу. Покряхтывая и постанывая, они перекладывали золото в мешки, засыпали сверху картошкой для конспирации, завязывали и оттаскивали в угол. Шеф во время этой операции лежал неподвижно, и с его лица не сходила странная гримаса – полуоскал-полуулыбка. Словно он одобрял действия братков, но как-то уж больно ехидно.

– Чего это он скалится? – не выдержал Серый.

– Сон приятный снится, – предположил Толян.

Неожиданно Эдик сморщился и паскудно дребезжащим голосом захныкал:

– Мне-мне-мне-мне-мне…

– И туды его в печенку! – прошептал Колян. – Чего он говорит?

– Чего-чего! – Серый презрительно скривился, но тут же сладко улыбнулся, повернувшись к Эдику. – И тебя, шеф, не забудем!

– Умляут! – Произнеся непонятное кошачье слово и вздрогнув, словно его ударили током, Эдик захрапел.

– Отпустило! – прошептала, криво ухмыляясь, бабка. – Ну и ладненько! А теперь потащили мешки в сарай. Там у меня свинья, Авдотья. Так вот, аккурат под ней – погребец. Туда и спрячем. А Авдотью на место подвинем. Под ней ни в жизнь не найдут!

Возле дома Евстигнеева друзья остановились перевести дыхание.

– В кого они превратились? – не удержался Костя, хотя и понимал, что на этот риторический вопрос никто не ответит. Но он ошибся.

– Стадо чертей! – сказал Евстигнеев. – Вот кого Маланья воспитала! Макаренко! Ушинский! Гений воспитания!

– Она тут ни при чем, – проворчал Костя, – это Яга на них заклятие наложила. И Леший тоже.

– Не верю! – сказал Евстигнеев. – Тут что-то еще. О! Они же в реакторе побывали… Правда, не все. Нет, Маланья наверняка к ним руку приложила. Чувствуется размах, стиль! Да если б наша Степанидовна увидала этих красавцев, она бы с ума сошла!

Один Шлоссер молчал. Однако было видно, что он не просто так молчит, а в голове его созревает новая гипотеза. Не говоря ни слова, механик вытащил из кармана гаечный ключ, повертел его в руках, просветлел лицом и успокоился. Успокоившись, он усмехнулся, извлек из другого кармана калькулятор и принялся что-то подсчитывать. Минут пять Шлоссер занимался этим делом, наконец убрал калькулятор и повернулся к друзьям.

– Я тут посчитал… Этим дуракам повезло, что они влезли в реактор, когда тот был на холостом ходу. Мощность небольшая, кривизна гиперполя минимальная. К тому же они выпили противоядие. Так что скоро у них все нормализуется!

– Стало быть, светиться перестанут? – уточнил Евстигнеев. – А как скоро? День-два?

Шлоссер покачал головой:

– Ты даешь нереальные сроки. Все пройдет само собой лет через пятьсот. Гарантирую. Конечно, можно их загнать в поглотитель. Тогда все как рукой снимет. Правда, вместе с волосами.

– И с головой, – ехидно добавил Евстигнеев.

– Это смотря какая голова, – серьезно возразил Шлоссер. – У них, как я посмотрю, головы на редкость крепкие. Чугун!

– Но-но! – сказал Евстигнеев. – Не хватало еще чужими жизнями рисковать!

– Согласен, – кивнул Шлоссер, – головы можно смазать защитным кремом. В этом случае гарантируется полная безопасность.

– Защитный крем – это вазелин! – хихикнул Евстигнеев.

– Верно, – удивился Шлоссер, – а ты откуда знаешь?

– Да уж знаю, – усмехнулся Евстигнеев.

– Откуда, откуда?

– Да что у меня, носа нет? – рассердился Евстигнеев. – Сколько раз от тебя вазелином воняло? И кожа на башке постоянно блестит!

– Ах, ну да, – смутился Шлоссер, – было дело. Это когда я на себе хотел поставить эксперимент. Насытить тело энергией. Чтобы есть не надо было.

– Это как же? – ахнул Евстигнеев. – И, главное, зачем?

– В целях экономии времени и денег, – сказал Шлоссер. – И вообще. Принципиально. Пора человечеству научиться обходиться без пищи. Чтобы нажал кнопку – и сыт лет на сто. Ну пусть не на сто…

– На всю оставшуюся жизнь, – вздохнул Евстигнеев. – Ты, Семеныч, когда-нибудь доэкспериментируешься. Вот что. Пока мы не можем обходиться без пищи, пойдем-ка выпьем чайку!

От этого предложения не отказался никто.

Евстигнеев отпер дверь. На кухне горел свет. Чайник уже пыхтел на газу, а рядом на табуретке стоял на задних лапах Антуан, подвязав полотенце не хуже иной кухарки, и готовил яичницу.

– Мм-няу! – воскликнул он. – Наконец-то! На троих?

– Кто же пьет ночью? – пошутил Шлоссер.

– Какая испорченность нравов! – покачал башкой кот. – Зачем понимать превратно? Я, мм-няу, имел в виду яичницу!

– Тогда на всех, – сказал Костя.

– Заметано! – бодро ответил Антуан. – Считая, мм-няу, конечно, меня. Вы ведь не собираетесь сбросить разумное существо с парохода современности?

– Тебя?! – воскликнул Евстигнеев. – Ни за что! Ты нам дорог, как вечный укор совести, как грехи далекой юности!

– Это юмор? – спросил Антуан, замерев над сковородкой.

– Самокритика, – улыбнулся Евстигнеев.

– Тогда я готовлю?

– Валяй, – махнул рукой Евстигнеев и, увидев, что чайник вскипел, бросился заваривать чай.

Действие «Громовержца» сказалось незамедлительно. Разум у друзей прочистился необыкновенно. Правда, яичница снова его слегка затуманила, но основную мысль все высказали единодушно:

– Без Яги не обойтись!

Они имели в виду не только Степанидовну, но и Горыныча с Кощеем и, конечно, Лешего.

– Народное ополчение поможет, – твердо обещал Костя.

– Давно ли лесная… хм, нечисть… стала народным ополчением? – Шлоссер вопросительно поднял бровь.