– Ну? – Меня уже раздражала эта дискуссия – посреди ночи, посреди дождя, посреди нашей разлуки.

– Когда это было?

– Что?

– Когда это было? – повторила она. Позади нас воды Миссисипи вырывались из мрака, чтобы в следующее мгновение вновь исчезнуть, умчаться во мрак со скоростью монорельсового поезда.

– В апреле. Нет, в начале мая. Точно не помню.

Энея кивнула.

– А как был одет в тот вечер мистер Райт?

У меня еще ни разу не возникало такого желания наорать на Энею или отшлепать ее. Ни разу – до этой минуты.

– Откуда мне знать? Зачем вспоминать?

– А ты попробуй.

Я тяжело вздохнул и устремил взгляд на темные холмы в черноте ночи.

– Вот дерьмо, ну не помню я… в сером шерстяном костюме? Да, точно, помню, он стоял у рояля, и на нем был серый шерстяной костюм. Ну тот, с большими пуговицами.

Энея снова кивнула.

– День рождения Бетс мы отмечали в середине марта, – проговорила она сквозь завесу дождя. – А мистер Райт не пришел, потому что простудился.

– Ну и? – Я уже знал, к чему она ведет.

– Ну и я помню отдельные фрагменты будущего, – повторила она, и в ее голосе послышались слезы. – Я боюсь полагаться на эти воспоминания. Если я скажу, когда мы должны встретиться снова, это может оказаться как серый костюм мистера Райта.

Одну долгую минуту я молчал. Капли дождя колотили по воде, словно крохотные кулачки по крышке гроба. Наконец я кивнул:

– Угу.

Энея подошла совсем близко и обвила меня руками. Зашуршали, соприкоснувшись, наши пончо. Я почувствовал, как пробежала дрожь у нее по спине. Она отступила на шаг:

– Дай мне, пожалуйста, фонарик.

Я молча протянул ей фонарь. Энея откинула нейлоновый фартук на крохотном кокпите каяка и осветила вделанную в фибропластовый корпус деревянную панель. На панели была единственная красная кнопка.

– Видишь?

– Ага.

– Не трогай ее, что бы ни случилось.

Скажу честно, это меня здорово рассмешило. Среди книг, которые я прочел в библиотеке Талиесина, были абсурдистские пьесы типа «В ожидании Годо». У меня возникло ощущение, что нас здесь затопило потоком сюра и абсурда.

– Я серьезно, – сказала Энея.

– Зачем нужна кнопка, если ее нельзя трогать? – поинтересовался я, вытирая мокрое от дождя лицо.

Энея покачала головой:

– Не трогай ее до тех пор, пока у тебя не останется иного выхода.

– А как я узнаю, детка, что иного выхода не осталось?

– Узнаешь. – Она еще раз обняла меня. – Давай-ка лучше спустим лодку на воду.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. За последние несколько лет я делал это десятки раз – провожая ее в «отлучки», встречая, просто чтобы понять, какая у нее температура, когда она болела. Но сейчас, когда я наклонился, Энея подняла голову, и я в первый раз, сам того не ожидая, поцеловал ее в губы.

Кажется, я говорил уже, что во взгляде Энеи было куда больше силы, чем в прикосновении любого другого человека… что ее прикосновение было подобно электрическому разряду. А этот поцелуй… он был сильнее ее взгляда и прикосновения. В ту ночь, в Ганнибале, на западном берегу реки Миссисипи, на планете, которая когда-то звалась просто Земля, затерянной где-то в Малом Магеллановом Облаке, в темную дождливую ночь мне было тридцать два года, и за все тридцать два года я еще ни разу не испытал такого потрясения, каким стал этот наш первый поцелуй.

Я отпрянул. В луче фонаря я увидел, как блестят ее темные глаза… В них светилось озорство и еще, возможно, облегчение, словно закончилось долгое ожидание, и еще что-то…

– До свидания, Рауль! – Она приподняла корму каяка.

Совершенно ошалевший, я толкнул лодку в темную воду и, подтянувшись на руках, нырнул в кокпит. А.Беттик расcчитал все идеально: лодка была как раз по мне, как хороший костюм. Я устроился так, чтобы при гребле не задеть, случаем, красную кнопку. Энея толкнула каяк, и он закачался на воде. Она протянула мне весло, потом – рюкзак, потом – фонарь.

Я направил луч на разделившую нас темную воду.

– Где портал? – Собственный голос показался мне вдруг чужим и далеким. Все мои мысли, все чувства до сих пор были заняты ее поцелуем. Мне тридцать два года. Этому ребенку едва исполнилось шестнадцать. Мой долг – охранять и защищать ее до тех пор, пока в один прекрасный день мы не вернемся на Гиперион, к старому поэту. Нет, это просто безумие.

– Ты его непременно увидишь, – сказала Энея. – Вскоре после рассвета.

Значит, плыть придется не один час. Настоящий театр абсурда.

– А что я должен делать после того, как найду корабль? Где мы встречаемся?

– На планете Тянь-Шань. Это значит «Небесные горы». Корабль должен знать, как найти ее.

– Это в пространстве Ордена?

– На самой границе, – ответила Энея. – Когда-то она была на Окраине Гегемонии. Орден включил Тянь-Шань в свой протекторат и обещал прислать миссионеров, но покорить планету ему пока не удалось.

– Тянь-Шань, – повторил я. – Ладно. Как я тебя там найду? Планеты – они большие.

Ее темные глаза блестели в свете фонарика – то ли от дождя, то ли от слез, а может, от того и другого вместе.

– Ищи гору под названием Хэн-Шань… Священную Гору Севера. Рядом с ней – Цыань-кун-Су – Храм-Парящий-в-Воздухе. Я буду там.

Я рубанул воздух кулаком.

– Класс! Значит, мне всего-то и нужно будет заглянуть в местные казармы Ордена, спросить, где тут Храм-Парящий-в-Воздухе, а ты будешь парить там, поджидая меня.

– На Тянь-Шане всего несколько тысяч гор, – произнесла она ровным, печальным голосом. – И всего несколько городов. Корабль сам найдет Хэн-Шань и Цыань-кун-Су с орбиты. Приземлиться тебе там не удастся, но ты сможешь сойти с Корабля.

– Почему мне не удастся там приземлиться? – спросил я, раздраженный всеми этими головоломками в головоломках.

– Увидишь, Рауль. – В ее голосе были слезы. – Пожалуйста, уплывай.

Течение пыталось увлечь лодку на середину реки, но я отчаянно выгребал вдоль берега. Энея шла вдоль кромки воды, на шаг позади меня. Небо на востоке как будто слегка посветлело.

– Ты уверена, что мы встретимся? – прокричал я сквозь стену дождя.

– Я ни в чем не уверена, Рауль.

– Даже в том, что мы оба переживем все это? – Я не знал, что значит «это». И даже не знал, что значит «переживем».

– А в этом – особенно, – сказала девочка, и я увидел знакомую улыбку, полную озорства, предчувствия, печали и какой-то удивительной мудрости.

Течение уносило меня прочь.

– Сколько времени уйдет на поиски Корабля?

– Думаю, всего несколько дней, – прокричала она. Нас разделяло уже несколько метров, а течение несло меня на стремнину.

– А когда я найду Корабль… сколько лететь до Тянь-Шаня?

Энея что-то прокричала в ответ, но ее голос затерялся в плеске волн о борта моей маленькой лодки.

– Что?! – завопил я. – Не слышу!

– Я люблю тебя! – И ее голос отчетливо и звонко прокатился над темной водой.

Течение подхватило лодку и понесло. Я не мог говорить. Руки не слушались.

– Энея!

Я направил луч света на берег, в темноте промелькнуло ее пончо, а потом луч выхватил бледный овал лица, полускрытый капюшоном.

– Энея!

Она что-то крикнула, помахала рукой. Я помахал в ответ.

Течение становилось все сильнее. Я отчаянно заработал веслом, чтобы не врезаться в дерево, зацепившееся корнями за песчаную отмель, а потом меня вынесло на стремнину и помчало на юг. Я оглянулся, но Энею уже скрыли от меня последние дома Ганнибала.

Через минуту я услышал гул двигателей, быстро глянул на небо – надо мной пронеслась какая-то тень. Может быть – тень ее катера. А может – дождевая туча.

Река уносила меня на юг.

Отец капитан де Сойя покинул систему Пасема на звездолете «Рагуил» – крейсере класса «архангел», точной копии корабля, на который он был назначен командиром. Чудовищное ускорение квантового двигателя, известного в Священной Империи как двигатель Гидеона, убило де Сойю мгновенно. Воскрес он не за три, а за два дня – риск был велик, но распоряжения командования не предусматривали задержек, – и очнулся на стратегической космической станции «Омикрон2-Эпсилон3» на орбите мертвой, каменистой планеты, вращавшейся во мраке космоса на бывшей Окраине, между Эпсилоном Эридана и Эпсилоном Индейца, в дюжине световых лет от того места, где когда-то была Старая Земля.