Чарлик долго потягивается, зевает и опять сворачивается клубком.

— Чарлик, — говорю я, — иди гулять.

Магическое слово «гулять» встряхивает его. Он вскакивает, трясёт головой и выползает из палатки на свою собачью физзарядку: бегает по яркому лугу, катается по душистой траве.

Такого солнечного простора Чарлик ещё не видел.

Солнце поднялось над лесом. Стало жарко. Я пошёл купаться и тщетно звал с собой Чарлика. Он отбежал в сторону и с опаской на меня поглядывал.

Я бросился в прохладную воду, и течение сразу подхватило меня, понесло. Вокруг бурлила вода, поблёскивая под солнцем. А бедный Чарлик всё лаял с бугра — видимо, очень боялся, что я утону.

Я вышел на берег и плюхнулся на горячий песок. День только-только начинался. Чарлик осторожно спустился ко мне.

— Чарлик, — сказал я, — пойдём лапки мыть…

Ему эти слова были знакомы. Так всегда говорила хозяйка, когда он возвращался с улицы. И он пошёл со мной к реке.

Я поставил Чарлика на мелководье, облил водой и подтолкнул на течение.

Он долго выгребал на тихую воду, фыркал. Наконец с шумом выскочил на берег, яростно встряхнулся и бросился к палатке…

Не по душе Чарлику купание, другое дело — «лапки помыть»…

Утром я сварил кашу с сушёным мясом, наложил Чарлику в его чашку, а потом на десерт дал кусочек хлеба с вареньем. После такого лакомства он на кашу и смотреть не хотел. Сел у банки с вареньем и не сводил с неё жадных глаз.

Рассердившись, я убрал банку в рюкзак и стал есть кашу из котелка. Чарлик с тоской глядел на рюкзак, глотая слюну. Но делать нечего — придётся есть кашу.

Он подошёл к чашке, обнюхал кашу и нехотя, медленно сжевал её. Затем он лёг у рюкзака и даже положил на него голову. Я дал ему сладкий кусочек.

На следующий день Чарлик уже не капризничал. Он быстро ел кашу и косился на рюкзак: знал, что варенье на второе.

Днём пошёл дождь. Я нацепил на удочку крупного червя и забросил подальше от берега. Удилище воткнул в песок и пошёл в палатку. Сеял мелкий дождь, навевая сон.

Проснулся я от бешеного лая Чарлика. Оказывается, местному мальчишке приглянулась моя удочка. Воришка уже вытащил её из песка, но тут из палатки выскочил мой сторож. Он уцепился зубами за удочку и яростно зарычал. Мальчишка выпустил удилище и бросился бежать. А Чарлик, немного полаяв ему вслед, схватил удилище и поволок к палатке.

На леске билась сильная рыба. Она ходила то в одну, то в другую сторону, прогибала кончик удочки до самой воды, уводя поплавок в коряжистую глубину. А то неожиданно пустилась к берегу, распугивая шустрых уклеек.

Но вот рыба на песке — краснопёрый горбатый окунь. Чарлик бросил удочку и начал лаять на рыбу: «И эта хороша, смотри за удочкой в оба!»

Вот так Чарлик поневоле стал удачливым рыболовом.

Недалеко от палатки раскинулась роща, куда я ходил за дровами. Там я заметил огромный муравейник.

Чарлик сразу же обратил на него внимание. Как только мы вошли в рощу, он подошёл к этому шевелящемуся холму, сел рядом и стал наблюдать за жизнью его обитателей.

Муравьи очень старались. Они тащили к дому гусениц и палочки, тяжелей их во много раз. Если попадался толстый сучок, то его волокла целая бригада муравьёв.

Я собрал большую охапку сушняка для костра. И вдруг Чарлик схватил самую здоровенную палку и побежал к муравейнику. Он аккуратно опустил её на жилище трудяг и пришёл за следующей. Я не мешал ему.

Так он весь наш хворост и перетаскал в муравьиный дом. Пришлось собирать заново.

У самого берега реки жила лягушка. Весь день она сидела на листьях кувшинки и высматривала свою добычу. Если мимо пролетала стрекоза или бабочка, лягушка прыгала за ними, выбросив длинный липкий язык.

Насытившись, к вечеру она поудобнее располагалась на берегу и начинала от удовольствия петь. Она раздувала на щеках пузыри и квакала.

Чарлику не понравилось её пение. Он сбежал к реке и начал лаять: «Кончай, надоело!» Но лягушка вошла во вкус. Она старалась изо всех лягушечьих сил, подзадоривая своих подружек. И внезапно отовсюду забулькали лягушечьи голоса и слились в большой хор. Иногда хор замолкал, и наша лягушка выводила своё соло.

Чарлик перестал лаять на лягушку. Он с удивлением смотрел на неё, поднимая то одно, то другое ухо. А лягушачий концерт всё никак не заканчивался. Наша лягушка выщёлкивала одну песню за другой, и не было более внимательного слушателя, чем Чарлик. Он, казалось, не дышал, словно заворожённый её необыкновенным талантом. А только однажды в нежном порыве пытался лягушку понюхать. Но пучеглазая красавица прыгнула в воду, и Чарлик возвратился на своё место.

На следующий вечер Чарлик пришёл на концерт своей обожаемой лягушки пораньше, словно боялся не найти свободного места. Он сидел на берегу и ждал.

И вот зелёная примадонна подплыла к лопуху кувшинки, взобралась на эту изумрудную сцену и начала концерт.

Чарлик повизгивал от удовольствия, бил хвостом, перебирал лапками. Он очень полюбил голосистую лягушку.

Однажды он нашёл косточку и принёс своей несравненной певице. И ему казалось, что лягушка в этот вечер пела только для него, потому что никто ещё не дарил ей таких дорогих подарков.

Рядом с палаткой, на песке, у меня стояли донки с колокольчиками. Если звенел колокольчик, то я вытаскивал на берег серебристого леща, колючего окуня или большеротого, толстого голавля. А Чарлик сидел рядом: обнюхивал пойманную рыбу и незлобно рычал.

Но однажды я ушёл далеко от палатки — собирал в лесу грибы. Жёлтые лисички и коричневые, с пятнистыми ножками, подберёзовики так и сыпались в мою корзинку. И вдруг я услышал голос моей собаки.

Я подбежал к палатке. Резко звенел колокольчик. Чарлик стоял рядом с донкой и лаял.

Рыба подсеклась сама. Леска то натягивалась струной, то провисала до самой воды. Я потянул леску — в далёкой глубине плавала неведомая мне рыба. Я подтаскивал её всё ближе и ближе. И вот на песке поблёскивает чешуёй медно-золотистый лещ.

«Теперь у меня есть живой колокольчик», — улыбнулся я.

Однажды мимо нас гнали стадо бычков. Когда они увидели Чарлика, то, словно по команде, все разом остановились и тупо на него уставились. Возможно, они приняли маленькую собачку за волчонка.

А Чарлик наблюдал за бычками, дружелюбно помахивая хвостиком. Он никогда ещё не видел целое стадо грязно-белых бычков с едва выступающими рожками.

Но рогачи вдруг наклонили головы и поскакали на нас. Они всё убыстряли и убыстряли ход. Уже слышался топот, пофыркивание и воинственное мычание.

Мне стало не по себе. Это бегущее войско было способно легко растоптать и палатку, и нас с Чарликом. Я приготовился защищаться.

Но Чарлик проявил себя, как опытный полководец. Он вдруг сорвался с места, прыгнул в лощину, поросшую кустарником, и вскоре его грозный лай раздался в тылу неприятельского войска.

Бычки резко остановились около меня. Они вращали бешеными глазами и злобно перебирали копытами. Потом быстро развернулись и бросились снова на собаку. Но уже через минуту Чарлик выскочил из той же лощины с моей стороны с таким громким и яростным лаем, что колченогие соперники растерялись и позорно бежали к деревне. А Чарлик с победным лаем гнал их до самой околицы.