многом сами отталкивались от опыта, накопленного в утопических анклавах.

Американские авторы отмечают, что современные коммуны оказали влияние на формирование в стране нового

культурного климата, получившего материальное воплощение в так называемой контркультуре, что они способствовали формированию новых культурных ценностей, которые имеют объективно антибуржуазный характер и

способствуют разложению буржуазной цивилизации29.

В этих суждениях есть немалая доля истины. Контркультура как альтернативная субкультура, формирующаяся в рамках нонконформистских социальных групп,—28 Замошкин Ю. А. Личность в современной Америке. М., 1980, с. 245.

29 См.: Melville К. Communes in the Counter Culture. N.Y., 1972; Hourriet R. Getting Back Together.

325

сложное, внутренне противоречивое, неоднозначное по

своим функциям явление. Она формируется за счет разных источников и при помощи различных механизмов.

Американская контркультура 60—70-х годов явилась

результатом критики господствующей культуры, которая

осуществлялась различными социальными силами и группами, в том числе и утопическими общинами. Хотя наиболее вульгарные проявления контркультуры выглядели как

истерическое отрицание культуры как таковой, т. е. как

антикультура, в целом она отражала стихийный бунт сознания мелкобуржуазного типа не против культуры вообще, а против ценностей и ориентаций массового общества

и массовой культуры, против технократического варианта

буржуазной культуры. Отсюда полемическая заостренность

контркультуры против мещанского материального благополучия, накопительства, жизненного успеха, нравственного ригоризма, социального конформизма, равно как и

против «абсолютистских» претензий науки, якобы повинной в становлении «массового образа жизни».

Конечно, контркультура 60—70-х годов не стала массовой, реальной альтернативой господствующей буржуазной культуры. Более того, некоторые ее элементы сами

стали со временем частью культурного истеблишмента

американского общества и были использованы господствующим классом в качестве средства манипулирования

общественным сознанием.

Вместе с тем нельзя не видеть, что в контркультуре

60—70-х годов нашел отражение протест против дегуманизации общественных отношений, бюрократизации общественной жизни, роста отчужденности индивида от общества и т. д. Как справедливо отмечал Кейт Мелвилл, если утопические общины и формировавшаяся на их базе

контркультура не давали решения вопроса о том, в каком

направлении следует идти дальше, как перестраивать общество и его культуру, то, по крайней мере, они указывали на реальные проблемы, существовавшие в американском обществе30, и тем самым выполняли эвристическую и

культурно-критическую функцию.

Сегодня, в условиях подъема так называемой новой

консервативной волны, легко может сложиться впечатление, что с тендепциями, которые десять — пятнадцать лет

назад нашли отражение в коммунитарных экспериментах

30 См.: Melville К. Op. cit., р. 7.

326

й были Зафиксированы коптркулЬтурой, покончено раз й

навсегда, а утопические поиски образов альтернативной

Америки прекратились — по крайней мере на длительное

время. Но такой вывод был бы ошибочным. Несмотря на то

что число коммун за последние годы резко сократилось, а

njc социокультурная роль заметно уменьшилась, поискй

альтернатйвноГо жизненного стиля, альтерн&тйвых ценностей продолжаются31. Зайтра ойи могут подГотойить новую

коммунитарную волну.

31 В качестве примера движения за поиски нового альтернативного жизненного стиля можно указать на так называемое Северо-

Американское движение за добровольное опрощение (North American Movement for Voluntary Simplicity). См. об этом: Steenber-

gen B. van, Feller G. Emerging Life-Style Movements: Alternative to Overdevelopment.— Alternatives, vol. V, N 3, Nov. 1979.

Заключение

Исследование социально-утопической традиции на протяжении истории существования США позволяет сделать

вывод, что утопия играла важную конструктивную роль в

становлении и развитии американского общества. Эта роль

часто недооценивается исследователями, преувеличивающими «реализм» и «прагматичность» американского национального сознания.

В Америке утопия выступала не только формой социальной критики, но и специфическим способом реализации

демократических «обещаний», данных американской революцией и закрепленных в Декларации независимости.

Иными словами, утопия была не только вызовом, но и законной, с точки зрения американца, отнюдь не принадлежавшего к числу «радикалов», формой поиска новых социальных структур и новых ценностей, вполне согласующейся с легитимными способами отправления

политической жизни. В конечном итоге утопия, не получая, как правило, непосредственного осуществления, стимулировала социально-политические реформы, действуя

как своеобразный «механизм давления». В какую именно

сторону подталкивала американское общество та или иная

утопия, зависело от ее конкретного содержания, классовой

сущности и социально-исторического контекста. Вообще

говоря, любая утопия (в том числе, конечно, и все американские утопии), взятая в абстрактной форме, амбивалентна, а ее роль в обществе противоречива. Однако если подходить к оценке роли той или иной утопии конкретно, то

здесь необходимо прежде всего учитывать степень ее соответствия объективным тенденциям развития общества и интересам социальных сил, воплощающих в своей деятельности эти тенденции. Поскольку она неодинакова у разных

утопий, то неодинакова и их реальная историческая роль в

общественном процессе. Сравнивая утопии двух типов, существовавшие в России в конце XIX — начале XX в., 328

В. И. Ленин подчеркивал, что хотя утопия русских народников была романтическим мечтанием «об уничтожении

наемного рабства без классовой борьбы» \ идеализмом, ее

действительные функции в условиях тогдашней России определялись конкретной расстановкой классовых сил и очередностью исторических задач, стоявших перед страной.

«Когда вопрос об экономическом освобождении станет для

России таким же ближайшим, непосредственным, злободневным вопросом, каким является сейчас вопрос об освобождении политическом, тогда утопия народников окажется

не менее вредной, чем утопия либералов.

Но теперь Россия переживает еще эпоху ее буржуазного, а не пролетарского преобразования; не вопрос об

экономическом освобождении пролетариата назрел до самого конца, а вопрос о политической свободе, то есть (по

сути дела) о полной буржуазной свободе» 2.

С точки зрения насущных для России того времени задач либеральная и народническая утопия объективно выполняли различные социальные функции, играли различную историческую роль и, следовательно, заслуживали

различной оценки и различного отношения со стороны современных им политических партий и общественных классов. «...Утопия народников играет своеобразную историческую роль. Будучи утопией насчет того, каковы должны

быть (и будут) экономические последствия нового раздела

земель, она является спутником и симптомом великого, массового демократического подъема крестьянских масс...

Утопия либералов развращает демократическое сознание

масс. Утопия народников, развращая их социалистическое сознание, является спутником, симптомом, отчасти

даже выразителем их демократического подъема» 3.

Ленинский подход к оценке российских утопий может

служить методологическим ключом и к оценке американских утопий, формировавшихся на протяжении истории

США, к пониманию их действительной роли в развитии

политического сознания общества.

Одни и те же идеалы, выступая в разном историческом

контексте, и, следовательно, вступая в «резонанс» с разнонаправленными социальными и политическими тенденциями, обретают различный исторический смысл и требу1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 119.