Эксперимент отчасти использовал так называемый слепой метод, то есть наполовину был основан на «обмане». Каждый испытуемый проходил тест вдвоем с напарником, заранее посвященным в суть опыта, но с начала до самого конца считал инсайдера столь же несведущим.
«Говорящей доской» служила компьютерная мышь с приклеенной сверху квадратной фанеркой; оба участника должны были поставить на нее пальцы с двух сторон и согласно перемещать курсор плавными кругами по экрану монитора. Компьютер показывал полсотни фигурок: лебедя, автомобиль, динозавра и прочее. Через каждые тридцать секунд испытуемые должны были остановиться и оценить, насколько самостоятельно они приняли решение задержаться на том или ином изображении.
Посвященному напарнику при этом тайком подавались команды, но результат вышел однозначный. Хотя любые перемещения и остановки курсора происходили по воле инсайдера, студенты сообщили, что во всех случаях решение принимали они сами. Увы, «слепцам» это только чудилось…
Вегнер также поставил серию опытов по «чтению» неосознанной моторики в тандеме. В этих экспериментах испытуемому внушали, что он одновременно с напарником слышит простые вопросы вроде: «Является ли город Вашингтон в округе Колумбия столицей Соединенных Штатов?» Студент держал пальцы на руке партнера и по его движению должен был распознать утвердительный либо отрицательный ответ, а лишь затем сам нажать клавишу «да» или «нет», верно или неверно.
На самом деле партнер, он же инсайдер, вовсе ничего не слышал, а стало быть, не мог и реагировать. Обманутые студенты дали 87 процентов правильных ответов, но лишь в 37 процентах случаев сочли, что сделали это, не дожидаясь решения напарника. Другими словами, ответ сплошь и рядом «выскакивал» автоматически, без осознанных усилий. Довольно было ожидать машинальных движений от партнера, чтобы предполагаемая свобода выбора самоустранилась.
Каков же итоговый вывод? Наша перцепция, воля и поступки обладают надежностью пластилина. Мы словно малые дети у игрового автомата: даже если монета в него не брошена и машинки на экране мчатся вхолостую, ребятишки хватаются за джойстик, елозят им туда-сюда и думают, будто рулят вовсю. Вегнер и Уитли напрямую связали этот род самообмана с азами иллюзионистского искусства. «Мнение, якобы наши действия диктуются сознательным выбором, — расхожее заблуждение, идущее от имитаторских опытов целеполагания; оно во многом подобно вере, что фокусник на самом деле вынимает кроликов из шляпы», — писали они в июльском номере журнала «Американский психолог» за 1999 год.
Очень похоже, что все постановщики шоу с привлечением гипноза, чтения мыслей или ловкости рук как раз и пользуются людской слабостью в понимании истинной природы выбора. Стоит лишь организовать все как следует, и можно внушать людям, будто причиной тех или иных событий послужили их поступки. Измените сценарий — и ротозеи будут думать, что ими управляет кто-то чужой. Или что они внимательно отследили каждую подробность происходящего. В целом мире эстрадные театры и цирки служат лабораториями по производству эмпирических доказательств внушаемости: под руководством фокусников тысячи людей возили чашки и блюдца по спиритическому столу или «говорящей доске», совершенно не осознавая, что делают это своею рукой. Людской дар стойко сопротивляться реальности лишний раз подтверждается фактом, что почти все время, пока ловкачи стригут купоны с этого трюка — уже полтора века, — наука имеет добротное, рациональное и не требующее потусторонних сил объяснение: идеомоторные акты. Эти слабо выраженные бессознательные движения возникают и усиливаются от напряженного ожидания. В 1852 году естествоиспытатель Уильям Бенджамин Карпентер впервые определил их как «хаотичные непроизвольные сокращения мышц под воздействием внушения». Часто идеомоторика завершается полноценным двигательным актом, причина которого остается непонятной для субъекта.
Философ и психолог Уильям Джеймс, брат известного писателя Генри Джеймса, принял у Карпентера эстафету и с нею проследовал дальше, ставя опыты специально для того, чтобы только показать, с какой легкостью человек обходит собственную волю. Результаты он свел воедино и обнародовал в 1890 году в книге «Принципы психологии», объявив, что «всякое умственное представление о движении в некоторой степени провоцирует то фактическое движение, которое подразумевалось». В отсутствие дальнейших препятствий это движение, по его словам, осуществляется в полной мере.
Уильям Джеймс впервые отметил, что далеко не всякая иллюзия сознательного контроля настолько оторвана от обыденной реальности, как вызов духов с помощью блюдца. Даже простейшая задача — встать утром с постели — в действительности представляет многослойную проблему. Джеймс считал, что в этом действии «отражается, как в капле воды, психология всех волевых актов». Пожалуй, лишь нетривиальному уму под силу разглядеть подобный смысл в утреннем вставании. Но Уильям Джеймс и был нестандартным мыслителем: стремясь причаститься мистического опыта, он принимал наркотики — амил-нитрат и мескалин — и утверждал, что сумел постичь философию Гегеля лишь благодаря веселящему газу. Как бы то ни было, его бытовое наблюдение оказалось весьма проницательным.
«Каждый знает, каково просыпаться морозным утром в нетопленой комнате, само нутро восстает против испытания… и как же действуем мы в подобных обстоятельствах? Позволю себе сослаться наличный опыт: чаще всего дело обходится без каких-либо борений и вообще без выраженного волевого акта. Просто оказывается вдруг, что „пора вставать“».
Перед нами совершенно очевидный, но почти никем не замечаемый пример бессознательного управления собственной деятельностью. У каждого имеется и противоположный опыт. Четверть восьмого утра; солнце взошло и ярко светит. Вы лежите под пуховым одеялом и слушаете радио, диктор рассказывает, что на дворе прекрасная погода и пробок у моста нет. Ни одной причины застревать в горизонтальном положении. Вы решаете встать, но не встаете. А спустя полминуты вдруг обнаруживается, словно по волшебству, что дело сделано. Вы стоите у окна, щурясь на свет, не в силах припомнить, в какой миг скомандовали себе подъем и была ли команда вообще. Рутинное действие выполнено без сознательного контроля.
Понятие свободной воли занимает центральное место в человеческом самосознании. Лишившись ее, люди превратятся в животных. В этом, надо думать, главная трагедия Алекса, героя-рассказчика из романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин». Исправление преступника оказалось в итоге страшней всех садистских мерзостей, которые он совершал. Мозг Алекса перепрограммирован таким образом, чтобы впредь одна только мысль о насилии вызывала у него неукротимую рвоту с мучительной слабостью. Он больше не в состоянии терзать беззащитных, но потерял и возможность самому совершить выбор между добром и злом. Тюремный священник в романе не одобрял такой метод перевоспитания. «Человек без выбора перестает быть человеком, — рассуждает он. — Что же Господу угодно: благость из-под топора или выбор добра?»
Патрик Хаггард в совместной публикации с Сукхвиндером Сингхом Обхи в журнале «Американский ученый» («American Scientist») подошел к роковому вопросу на свой манер, по-научному сухо и рационально: опровержение свободы воли чревато «бурей в философии». Но и он сознает: эта буря — сущие пустяки по сравнению с грозящим шквалом в юриспруденции.
Техника сканирования мозга быстро усложняется и совершенствуется. Речь уже не о том, в какой области мозга обрабатывается визуальная информация, а о том, какая управляет моторикой. Теперь нейрофизиологи сосредоточились на локализации не органических, но ментальных явлений. Эмоции вины, стыда, сожаления, утраты, гнева — всё переводится в разряд исчислимых объектов. Логическим завершением процесса может стать полная редукция человеческой личности, во всем ее объеме и богатстве проявлений, до набора электронных сигналов в разных комбинациях. Если наука непреложно установит, что мозговые структуры некоторых людей «жестко замыкаются» на импульсивное поведение — а она уже близка к этой черте, — то как скоро, по-вашему, на ее авторитет начнут ссылаться защитники в судебных процессах? А там и сами ученые в роли привлеченных экспертов примутся свидетельствовать, что, мол, имярек не может отвечать за конструктивные особенности электронных схем в своем организме? С Хаггардом такого, разумеется, еще не случалось, но на мой вопрос он ответил, что не сумел бы предложить суду «ясного, точного и справедливого» решения. Да и никто, кажется, не желает пойти этою долиной, нащупывая дорогу впотьмах.
