– Ай-я-яй! – обескураженно пробормотала Оксана и присела на край кровати. – Хочешь, я сейчас тебе… а?

– Не-а! – Я страшно зевнул, едва не вывихнув челюсть, и вяло помахал рукой, отвергая дар: – Уже все, май дарлинг. Уже уехал на ручной дрезине – как ты советовала. Так что ты там хотела сказать? Давай быстрее!

– Стае кое в чем прав, мальчик мой, – обиженно заявила Оксана. – Тебе надо расстаться с Милкой. Как это ни прискорбно – но придется.

– Мстишь за отсутствие алчного желания? – поинтересовался я, поудобнее укладываясь на правый бок. – Не мсти – вечером реабилитируюсь.

– Нет, – Оксана пожала плечами и грустно вздохнула. – Тут наши отношения ни при чем – это объективные факторы. Тебе придется расстаться с Милкой хотя бы потому, что она вскоре пойдет на поправку и ты пожелаешь жить с ней, как с женщиной…

– А тут ты – да? – проникновенно закончил я. – И мне предстоит делать выбор между двумя дорогими моему сердцу дамами, отчего моя легкоранимая душа будет страшно страдать! О-о-о-о…

– Придурок, – констатировала Оксана и для убедительности покрутила указательным пальцем у виска. – Я тебе серьезные вещи говорю, а ты прикалываешься. Может, выспишься, потом поговорим?

– Не-а, давай сейчас, – решительно сказал я, с трудом подавив очередной зевок. – Только в доступной форме, без психоаналитических выкидонов.

– Милка никогда не сможет спать с тобой, – Оксана сожалеюще развела руками, – более того, живя рядом с тобой, она будет чувствовать себя крайне дискомфортно, что может свести на нет реабилитационный курс и вновь обострить заболевание.

– Страху нагоняешь? – неуверенно предположил я.

Ничего подобного, – возразила Оксана. – Я была бы рада, если бы вдруг оказалось, что я ошибаюсь, но… но в сознании этой девочки ты всегда будешь ассоциироваться с той трагедией, которая с ней произошла. Она… она будет неразрывно связывать тебя и тех подонков, потому что…

– Ну чего ты несешь, а?! – возмущенно воскликнул я. – Ты же прекрасно знаешь, как было дело! Нету их, нету – не с кем ассоциировать! Она уже давно про них забыла…

Оксана смущенно замолчала и отвела взгляд. Я озарился мрачным предчувствием, что психоаналитичка вовсе не нагоняет страху, а дает мне верный прогноз, основанный на всестороннем анализе заболеваний моей маленькой женщины. Говоря Стасу, что о заваленных мной гоблинах, изнасиловавших Милку, знаю только я и Милка, я несколько кривил душой. Естественно, я рассказал об этом Оксане! Иначе как она могла бы заниматься с Милкой, не зная всех подробностей и причин? И потом – мне нужно было как-то реабилитироваться перед своей совестью. Близкий человек должен был знать, что я отомстил подонкам, совершившим ЭТО. Что я не тварь дрожащая, а право имею… Так вот, Оксана неоднократно туманно намекала на грядущие осложнения в наших с Милкой отношениях в связи с обстоятельствами трагедии. Особенно ей не нравились портреты Тимура, лоб которого Милка старательно метила моим шрамом. Намекала она, намекала! Но в конкретной форме обозначила эти осложнения лишь сейчас…

– Она всегда будет бояться тебя, – тихо сказала Оксана. – Она не сможет спокойно спать, зная, что ты находишься в соседней комнате. Спать в одной комнате с тобой – а тем паче в одной постели – она не сможет никогда. Ваша жизнь превратится в пытку. Ее подсознание будет постоянно безмолвно кричать ей, что ты – тот самый человек, из-за которого с ней случилось это. Мало того – это же подсознание будет кричать ей о том, что ты – тот самый человек, который знает, что с ней случилось это; который присутствовал при всем этом; который… который убил на ее глазах…

– Который вообще конченая сволочь и дегенерат, – тоскливо закончил я. – Который, будучи в жопу пьяным, оттарабанил ее в период болезни, после чего болезнь обострилась!

Я этого не говорила, – Оксана покраснела и отвернулась. – В принципе, конечно, но… Эм-м-м… в общем, этот эпизод может сгладиться со временем.

– Я очень надеюсь, что ты ошибаешься в своих прогнозах, радость моя, – сказал я, усилием воли отгоняя смертную тоску, пожелавшую захлестнуть горло слезливой петлей. – Ведь для разных типов больных характерно свое, особое течение заболевания. Так? Медицина частенько ошибается! А есть такие, которые вообще опровергают все устоявшиеся постулаты: вон, Порфирий Иванов, например, или этот… как там его – ну, академик Никитин…

– Дай бог, чтобы я ошибалась, – согласилась Оксана, вставая и направляясь к двери. – В принципе, если у вас все получится по-иному, я буду очень рада. Мы с тобой останемся хорошими друзьями – это я тебе гарантирую. Так что – пока спи спокойно, не насилуй себя тягостными измышлениями околосуицидного характера. Всему, как говорится, свое время – когда она окончательно пойдет на поправку, тогда и посмотрим… Только избави тебя боже форсировать события!

– В смысле? – встрепенулся я, уже почти убаюканный ровным звучанием мягкого психоаналитического голоса.

– Никогда не отпускай няню на ночь, если я не ночую у тебя, – твердо произнесла Оксана. – И не вздумай в ночное время заходить в комнату Милки, если она находится там одна. Ты понял меня?

– Понял, – обескураженно произнес я. – Я и так никогда…

– Ну вот и молодец! – прервала меня Оксана. – Продолжай далее в том же духе – и тогда мы еще посмотрим, как оно обернется. До вечера – я позвоню после восьми! – Она послала мне воздушный поцелуй и удалилась, закрыв за собой дверь…

Проснувшись, я обнаружил, что стрелки настенных ходиков фиксируют три часа пополудни, и почувствовал, что во мне настойчиво шевелится могучий зверь со всеми присущими ему первобытными инстинктами: желанием жить на всю катушку, жрать все подряд и размножаться с первой, кто под руку подвернется. Я мгновенно вспомнил, что ел аж вчера вечером, всю неделю жил кое-как, через раз, а размножался целую вечность назад – в понедельник.

– У.у.у.у.р-р.р) – кровожадно зарычал я, проанализировав весь комплекс одолевающих меня желаний, и вскочил с кровати, решив погасить две основные составляющие этого комплекса, а именно: желание размножаться и жрать.