— Значит, он наигрался с тобой в повязки-наручники, а теперь хочет кинуть?

— Не знаю. В выходные мы ездили в Вермонт. Было паршиво.

— М-да, — тянет Дина, — не похоже, чтобы он так уж старался заслужить твое доверие, если сходу взялся за наручники. Он звонил?

— Не-а.

Думаю, не стоит упоминать о том, что в итоге весь уик-энд оплатила я.

— Ни хрена себе. Полный придурок.

— Это я чувствую себя полной дурой.

— В любом случае сама не звони. Пусть видит, что он тебе до лампочки. Это может его подстегнуть. Хотя, очень может быть, на него вообще не стоит тратить время.

— А со Стэном ты такой же тактики придерживаешься?

— Он слишком хорошо меня знает. Он уже понял, что я раздавлена.

— Ну а если бы на минутку засомневался? Если бы подумал, что ты это переживешь? Что у тебя тоже кто-то есть, например?

— Лейла, я тридцативосьмилетняя барменша. Кому я нужна? От такой тетки все мужики сразу шарахаются.

Она смотрит в бокал, как будто надеется найти там ответ на загадку, которую загадала ей жизнь.

Не верю, что Дина, одна из самых шикарных женщин, которых я знала, может думать, что перестала нравиться мужчинам.

— Как будто оттого, что Стэн тебя бросил, ты разом потеряла свою женскую притягательность. Да перед тобой ни одному мужику не устоять!

— Мужики не могли передо мной устоять, когда у меня был свой мужчина, — возражает она. — А теперь… сама видишь. У них нюх на отчаяние.

— А яйцеклетку-то ты заморозила? — с надеждой спрашиваю я.

Дина молчит; похоже, я перешла черту. Наверно, сейчас опять разрыдается. Но когда она поднимает голову, в глазах пляшут чертики, грустное лицо расплывается в улыбке.

— А то! — заверяет она. — Можешь не сомневаться!

Мне в жизни не удавалось найти работу с помощью резюме, однако положение критическое, и я решаю наладить оставшийся еще со студенческих времен компьютер и заняться утомительной процедурой обновления личных данных. Я изучаю свое старое резюме, это свидетельство дилетантского непостоянства, пытаясь взглянуть на него глазами потенциального работодателя, и понимаю: он придет к заключению, что я ненормальная. Сотрудница видеостудии, помощник юриста, инструктор по лыжам, официантка в баре, повар. Хорошенький послужной список. Что-то не похоже, решит работодатель, на уравновешенного человека с четкими целями, который неуклонно растет благодаря тяжкому труду и упорству. Который поднимается по лестнице! Строит карьеру! Впервые за много лет, разобрав по косточкам собственное резюме, я поняла, что хватаюсь за все и толком не умею ничего. Мне уже двадцать восемь; я выбрала профессию кулинара, и будь я проклята, если я ее брошу. Не имею права — хоть и ненавижу теперь каждую минуту, проведенную на кухне.

Особо подчеркнув кулинарную школу, знание трех языков, опыт путешествий и добавив несколько ресторанов к списку мест работы, я таки заполнила целую страницу исключительно должностями, связанными с кулинарией. Я была не официанткой и не инструктором по лыжам, а поваром на гриле в «Коттонвуд Лодж» в Альте, штат Юта; не помощником юриста, а администратором обеденного зала и поваром на соте в «Бартл», «Дженкмэн» и «Фиппс». Я участвовала в кулинарных шоу «Покер продакшнз» (это правда).

Написав на конверте адрес кулинарного канала на телевидении, я провожу языком по кромке, приклеиваю марку в правом углу и опускаю письмо в почтовый ящик.

Время идет быстро. Джейми съезжает. Денег у меня нет, и с каждым днем долг на кредитной карточке (самый кабальный!) растет. Ничего, как-нибудь выкручусь. Что мне нужно, решаю я, так это отдельная квартира.

Густав говорит, что в Гринпойнте, где он живет, можно найти отдельное жилье за те же деньги, что я плачу сейчас, живя с соседкой. Звучит заманчиво. Поскольку Калифорния в моих планах больше не значится, остается переехать за реку, что тоже здорово. Бруклин, передний край города! Впрочем, это не совсем так. Бруклин был передним краем лет пятнадцать назад. Теперь там не получится просто врыть столб и припарковать у него фургон. Придется подумать о районах подальше (и подешевле), таких, как Гринпойнт, Клинтон-Хилл и Лонг-Айленд-сити (практически — Квинз).

Я пролистываю вторничный номер «Голоса Виллиджа» и субботний «Санди таймс», рисуя в воображении каждую «уютную студию с окнами в сад» и «залитую солнцем двухкомнатную квартирку». Насколько счастливее я буду в новом районе, где все живут по-соседски, где местный мясник будет знать меня по имени, где я смогу устраивать распродажу надоевших вещей на собственном крылечке! Прочь из холодного, безучастного Манхэттена, где тебя никто не знает и не любит. Особенно Фрэнк. Я настроилась на перемены, на человеческое общение.

Болтая со мной по телефону, Билли заявляет:

— Только не говори, что переезжаешь в Бруклин.

— Я прикидываю, — отвечаю я.

— Собираешься покинуть лучший город земли?

— Но это прямо за рекой.

— Это все равно что в Тимбукту! Я больше никогда тебя не увижу.

— Ты и так меня почти месяц не видел, при том, что мы живем на одной стороне острова.

— Мигель, — вздыхает он.

— Это любовь?

— Мне башку снесло начисто.

— Невелика потеря.

— Милая, лучше тебе не знать… Но ты храбрее меня. Я, когда приехал сюда, дал клятву, что буду жить в Манхэттене, и я тут остался.

Он говорит, как Барбара Стэнвик в вестерне.

— Мне это не по карману.

— Ой, только вот этого не надо. Не прибедняйся, а? Попроси Джулию, пусть поможет.

— Не хочу.

— Ну…

Билли явно не решается спросить, но в конце концов, не удержавшись, любопытствует:

— Разве отец тебе ничего не оставил?

— Кое-что, и того уж нет.

— Что значит «того уж нет»?

— Я имею в виду, он оставил мне только на учебу, а эту сумму я потратила.

— Да он же утопал в деньгах!

Об этом я стараюсь по возможности не вспоминать. Но теперь, когда Билли завел этот разговор, я вязну в трясине жалости к себе: какое жестокое, неслыханное наказание изобрели никогда не любившие меня родители.

— Знаю, — вздыхаю я.

— И куда же они все делись?

— Не знаю, он никогда это со мной не обсуждал. Можно предположить, часть получила мать при разводе, а остальное ушло его подружке.

— С ума сойти.

— Да я и не хочу его денег.

— Хочешь.

— Не хочу.

— Дорогая, Ангуса Митчнера твое поведение наверняка бы огорчило.

— Ты представляешь все дело так, будто я собралась жить на улице, Билли. Черт. Это Бруклин! Там очень даже неплохо.

— Я надеюсь, ты, по крайней мере, не опустишься ниже Высот?[50]

— Высоты слишком дорогие.

— Когда живешь ты далеко, друзьям добраться нелегко, — напевает он.

— Вот так друзья и познаются.

— А какой же район тебе по карману, Мэри Поппинс?

— Приглядываюсь к Гринпойнту.

— ГАНПОЙНТУ?[51]

— Очень мило.

— Когда я прошлый раз был в Ганпойнте, Лейла, я еле ноги унес.

— Быть того не может. Тихий польский район…

— Да куда там…

— Новые ощущения.

— Это мягко сказано. Не забудь купить газовый баллончик.

Я меняю тему:

— Угадай, с кем я на выходных столкнулась в Шугарбуше?

— С Диком Давенпортом.

— Откуда ты знаешь?

— Он рассказывал. И, должен признаться, я очень в тебе разочарован.

— В чем дело?

— Он сказал, ты была там с каким-то парнем.

— Ага, а он там был с какой-то девушкой.

— Ну, если бы тебя не дернуло смотаться с моей вечеринки, то, может, у Люсинды не было бы шансов.

Так нечестно. Я до сих пор переживаю из-за того вечера: во-первых, мы с Диком не поладили, во-вторых, заявилась Джулия, в-третьих, я на весь вечер застряла на кухне с устрицами.

— Билли, не хочу тебя огорчать, но Дик не в моем вкусе, а я, видимо, не в его.