Че писал, что единственными людьми, с кем у него возникло полное взаимопонимание, были крестьяне, но он порицал себя за то, что не приложил достаточно усилий, чтобы как следует выучить суахили. Понадеявшись больше на знание французского, он мог общаться с офицерами, но не с рядовыми бойцами.

«При общении с товарищами я, как мне кажется, сделал все, чтобы не дать никому повода меня упрекнуть… Иметь лишь одну пару разбитых сапог и одну смену грязной одежды, есть те же помои, что и остальные солдаты, жить в тех же условиях — все это было для меня в порядке вещей. Но возможно, моя привычка уединяться для чтения и нежелание решать мелкие, повседневные проблемы отдаляли меня от остальных, не говоря уж о том, что некоторые особенности моего характера делают близкое общение со мной непростым.

Со мной было трудно, но я не думаю, что чрезмерно. Вряд ли я был несправедлив. Я применял методы, обычно не используемые в регулярной армии, например оставлял бойцов без еды: это единственный известный мне эффективный способ наказания во время партизанской войны. Поначалу я пытался действовать иначе, лишь убеждением, но это не дало результата. Я стремился к тому, чтобы мои солдаты имели ту же точку зрения, что и я, но мне это не удалось. Они не были готовы смотреть в будущее с оптимизмом, потому что смотреть туда приходилось из мрачного настоящего.

И наконец, был еще один важный момент в моих отношениях с другими… — это прощальное письмо Фиделю. Из-за него мои товарищи считали меня, так же как это было много лет назад в Сьерра-Маэстре, лишь иностранцем, сотрудничающим с кубинцами… Открыто или нет, я отказался от многого, что является самым святым для человека: семья, нация, родина. Это письмо, вызвавшее столько восторженных отзывов на Кубе и за ее пределами, отдалило меня от моих бойцов…

В Конго я получил урок. Есть ошибки, которых я больше не совершу. Возможно, есть и такие, которые я повторю опять, и новые, о которых пока не догадываюсь. Теперь я сильнее чем когда-либо верю в партизанскую борьбу… Я не забуду ни этого поражения, ни его ценнейших уроков».

Покинув Конго, Че оказался в полной зависимости от кубинских секретных служб, которые должны были его защитить. Впервые за всю взрослую жизнь он не был хозяином своей судьбы.

Возглавляемая «Барба Рохой» Пиньейро сеть по поддержке партизан и разведке теперь работала на всей территории Африки, так же как в Латинской Америке и других частях света, часто под дипломатическим прикрытием. Одним из агентов Пиньейро был кубинский поверенный в делах в Каире, Хосе Антонио Арбесу, а другим — Улисес Эстрада, отвечавший за страны Азии и Африки. Во все время пребывания Че в Конго Улисес был главным «каналом связи» между Кубой и Танзанией, он постоянно ездил из одной страны в другую, заведовал переправкой оружия, бойцов и координировал разведку. После разгрома повстанцев задачей Улисеса стало отправить кубинских бойцов назад в Гавану и помочь определить последующие действия Че. Поначалу этот вопрос оставался открытым. Фидель предложил Че вернуться на Кубу, но тот отказался, заявив, что хочет отправиться «прямо в Южную Америку». Но куда? К решению вопроса привлекли главного заместителя Пиньейро, Хуана Карретеро (он же Ариэль). Ариэль обнаружил, что с Че нелегко иметь дело.

«С ним трудно было спорить, — вспоминает Ариэль. — Открыто возвращаться на Кубу он не хотел: из-за своего письма, потому что дал обязательство быть преданным делу революции. Этого варианта для него просто не существовало».

Потянулись недели: прошли Рождество и Новый год, а Че оставался в своем укрытии. В начале января 1966 г. Ариэль переправил в Танзанию его жену.

По прибытии в Дар-эс-Салам он сразу отвез Алейду в здание посольства, где обитал Че. Там супруги стали жить в квартирке из двух комнат. Одна представляла собой крошечный кабинет-фотолабораторию, в ней они спали. Другая небольшая комната служила гостиной, и там они проводили дни. В течение полутора месяцев ни Алейда, ни Че не покидали этих стен и занавески на окнах были всегда задернуты. Только один раз Алейда осмелилась выглянуть: она увидела неподалеку рощицу и не обнаружила никаких домов. Единственным их посетителем был Пабло Рибальта, приносивший супругам еду. В специальной комнате связи на том же этаже сидел шифровальщик и стенографист Че, кубинец по имени Коулмен Феррер. Больше никто их не видел и не знал, кто они такие.

По словам Алейды, заключение не очень беспокоило Че, так как у него было много работы. Ко времени приезда жены он уже закончил свои воспоминания о войне в Конго и теперь трудился над двумя новыми сочинениями: «Философскими записками» (они до сих пор так и не опубликованы) и «Экономическими записками», представляющими критический разбор советской книги «Политическая экономия» — классического труда сталинской эпохи. Че вообще много читал, в том числе и просто для удовольствия: поэзию и художественную прозу. Когда приехала Алейда, он составил для нее «учебный план» — список книг, которые жена обязательно должна была прочитать в качестве домашнего задания и которые они обсуждали каждый вечер.

Хотя над ними довлел нерешенный вопрос о том, что же Че будет делать дальше, для Эрнесто и Алейды это были счастливые дни. Она вспоминает их с особой нежностью. «Мы впервые были только вдвоем». Это уединение походило на медовый месяц, которого у них никогда не было.

В конце февраля Алейда вернулась на Кубу. Она сожалела, что, побывав в Африке, так ничего и не увидела, в первую очередь знаменитых парков «сафари». «Потом я узнала, что пропустила, — говорит она, — когда посмотрела фильм с Ивом Монтаном и Кендис Берген».

К тому времени, как Алейда уехала, Ариэлю наконец удалось уговорить Че отказаться от намерения ехать прямо в Южную Америку. Он убедил его отправиться в Прагу. Там Че был бы в большей безопасности и мог подождать, пока на Кубе решат, куда ему уехать.[42]

До отъезда Че из Танзании его навестил Фернандес Мелл. Он наконец нашел пропавших соотечественников, спас брошенных конголезцев и теперь сворачивал деятельность кубинцев в Кигоме. Че показал другу отрывки из своих воспоминаний, в которых критично о нем отзывался, и сказал: «Видишь, как я тебя хаю?» Фернандес Мелл парировал, что, критикуя его, Гевара нападает сам на себя, так как он лишь исполнял приказы Че.

То, что произошло в Конго, отдалило их друг от друга. Они по-прежнему были друзьями, но думали теперь по-разному. «Оскарито» много размышлял о концепции «континентальной партизанской войны» и стал сомневаться в разумности такого подхода, по крайней мере для Африки. Также он считал, что, упрямо стремясь реализовать эту концепцию, Че сильно заблуждается.

Фернандес Мелл знал, что Че, возможно, отправится в Южную Америку, и в конце концов — как он всегда собирался — вернется на родину, в Аргентину. До событий в Конго между ними существовала негласная договоренность, что Мелл последует за ним туда, но теперь эта тема больше не поднималась. Мелл не расспрашивал Че о его планах и не изъявлял желания в них участвовать. Их обоюдное молчание ясно давало понять: пути двух друзей разошлись. Через несколько дней Фернандес Мелл вернулся в Гавану, взяв с собой рукопись «Эпизодов революционной войны», чтобы передать ее Фиделю. Больше они с Че уже никогда не встретятся.

Когда Че вместе с Папи приехал в Чехословакию, Помбо и Тума ждали их в конспиративном доме — большом, величественном особняке в пригороде Праги, скрытом от посторонних глаз за густыми зарослями можжевельника.

Вскоре после победы Фиделя в 1959 г. между кубинской и чехословацкой разведками было установлено соглашение, по которому чехи предоставили кубинцам ряд конспиративных зданий в Праге для использования по их усмотрению.

По воспоминаниям Помбо, после приезда Че они спокойно жили в особняке, «убивали время» и оттачивали партизанские умения, занимаясь стрельбой. Зима кончилась, наступила весна. На несколько недель к Че снова приехала Алейда, под очередным вымышленным именем. Регулярно наведывался Улисес Эстрада, он привозил из Гаваны сообщения от Фиделя и Пиньейро и забирал донесения Че.