В его призыве к оружию ощутимо зазвучали некоторые новые нотки: вместо старого коммунистического эвфемизма «вооруженная борьба» он стал использовать куда более прямое слово «насилие». «Насилие не является монополией эксплуататоров, эксплуатируемые также могуг прибегать к нему и, более того, обязаны делать это, когда наступает подходящий момент… Диктатура старается функционировать, не прибегая к силе. Таким образом, мы должны постараться заставить диктатуру прибегнуть к насилию, чтобы тем самым открыть ее истинное лицо — как диктатуры реакционных социальных классов».
И наконец: революция в Латинской Америке должна носить общеконтинентальный характер, поскольку только так можно переиграть янки, которые готовы сделать все для того, чтобы разделить, подмять под себя, подавить восставшие народы. «Как сказал Фидель, все Анды станут латиноамериканской Сьерра-Маэстрой, и огромная территория, которую занимает этот континент, предстанет сценой борьбы с империализмом не на жизнь, а на смерть».
Богатая Аргентина давно уже была для Кремля лакомым кусочком, а лидеры ее компартии не только имели привилегии при распределении московских субсидий, но и могли оказывать влияние на политику СССР в Латинской Америке. Остальные региональные партии, за редкими исключениями, присоединяли свои голоса к мнению аргентинских товарищей, и в конце 1963 г. их посыл был общим: Че вторгается на территорию их стран, и его пыл следует охладить.
Поначалу желание Хрущева установить «неформальные» отношения с революционной Кубой оказалось сильнее скептицизма части кремлевских чиновников, которые предпочли бы сохранять с островом Свободы прямые межпартийные связи, где Кремль мог бы играть доминирующую роль, как это было в случае со странами-сателлитами в Восточной Европе. В их глазах Куба оставалась в социалистическом блоке «белой вороной», и, несмотря на заявления Фиделя о приверженности социализму и намерении построить на Кубе компартию советского типа, они по-прежнему чувствовали себя некомфортно из-за того, что не могли контролировать этот процесс.
Николай Метуцов, заместитель секретаря ЦК партии Юрия Андропова, отвечавший за связи с социалистическими государствами за пределами Европы, признает, что СССР стремился установить более жесткий контроль над Кубой. «Была целая группа товарищей, которые придерживались той точки зрения, что мы должны научить наших кубинских товарищей… помочь им стать марксистами, подлинными марксистами, поскольку они не были достаточно подкованы в теории».
Метуцов, который до того работал в Пекине, был направлен на Кубу для проверки идеологической лояльности Че. «Для меня как представителя моего отдела… идеологическая позиция кубинских лидеров была делом первостепенной важности, — говорит Метуцов. — Для меня, для Андропова, для Хрущева, конечно же, да и для других членов Политбюро прежде всего важно было прояснить теоретические и идеологические позиции кубинских лидеров». В частности, требовалось определить их позиции в отношении, как он выразился, «теоретических проблем всемирного революционного процесса» — этим эвфемизмом обозначалось соперничество между Москвой и Пекином.
Метуцов приехал на Кубу в конце 1963 г. в составе советской делегации, возглавляемой Николаем Подгорным, председателем Президиума Верховного Совета СССР. По словам Метуцова, ни Фидель, ни Рауль их тогда не интересовали. «Мы знали о том, как они пришли к марксизму, насколько искренним было их восприятие марксизма… Нам было известно, что в сущности Фидель был либеральным буржуазным демократом и что его брат Рауль был ближе к коммунистам и состоял в партии. Другое дело — Че Гевара: из всего политического руководства он казался наиболее подготовленным в теоретическом плане».
В свое время именно Че подвел Фиделя к принятию социализма, к установлению отношений с Советским Союзом, а теперь стал еретиком, enfant terrible[33] кубинской революции, да еще и с немалыми международными амбициями.
Во время своего визита Метуцов много раз говорил с Че, и одну из этих бесед, состоявшуюся в начале января 1964 г. и длившуюся всю ночь, Метуцов вспоминает во всех подробностях. В ту ночь они до самого рассвета сидели в библиотеке в советском посольстве и, закончив разговор, вместе поплавали в бассейне.
По словам Метуцова, Че начал объяснять, почему не является маоистом. «Гевара сказал, что по своим идеологическим и теоретическим убеждениям марксиста он куда ближе к нам, чем к китайцам… и попросил меня твердо это уяснить, чтобы дать знать моим товарищам, что он является подлинным другом Советского Союза и ленинской партии».
«Гевара понимал, что его прозвище, «Че», стало отражением его личности. Во время нашей беседы у меня сложилось впечатление, будто он уже знал, что вошел в историю, историю национально-освободительного движения. Но ему хватало ума думать об этом без тщеславия, и он оставался нормальным человеком».
Хотя Че призывал к вооруженной борьбе и был источником беспокойства для некоторых товарищей Метуцова по Центральному Комитету, он сам отрицает, что все руководство СССР и лично Хрущев разделяли это беспокойство. «Был ли Советский Союз заинтересован в развитии всемирного революционного движения? Да. Так что было дурного в том, что Куба помогала этому делу, вносила свою лепту? Все шло в общую копилку».
Пока Метуцов и Че вели свою ночную беседу, Фидель готовился к ответному визиту в Советский Союз. 2 января 1964 г., в пятую годовщину революции и накануне своего отъезда, он выступил с пространным обращением к кубинскому народу.
Фидель, очевидно, многого ожидал от предстоящей поездки и уже готовился отступить от своего нейтралитета по вопросу китайско-советского спора и открыто поддержать внешнюю политику Москвы. Он с преувеличенным энтузиазмом говорил о будущем кубинской экономики и в восторженных тонах отзывался о партнерстве Кубы с Советским Союзом. Он несколько раз повторил, что Куба поддерживает политику мирного сосуществования и желает жить в мире с любой страной, какова бы ни была ее политическая система, в том числе и с Соединенными Штатами.
Его речь была явно рассчитана и на американских слушателей. Двумя месяцами ранее они с Кеннеди обменялись рядом осторожных сообщений, имевших целью «нормализацию» отношений, однако вскоре после этого Кеннеди был убит в Далласе. И теперь в своем обращении к народу Фидель четко дал понять, что он рассчитывает на продолжение переговоров с новым американским президентом, Линдоном Джонсоном.
Фидель получил от Москвы щедрое обещание закупить в течение шести лет двадцать четыре миллиона тонн кубинского сахара. Но взамен он подписал совместное советско-кубинское заявление, в котором Куба и СССР выражали неприятие раскольнической деятельности в рамках мирового коммунистического движения. Кроме того, Куба выказала готовность «сделать все необходимое для установления добрососедских отношений с Соединенными Штатами Америки, основанных на принципах мирного сосуществования». Хрущев высоко оценил эту новую позицию Кубы, которая должна была способствовать «укреплению мира и ослаблению международного напряжения».
По мнению Мориса Гальперина, американского политолога и экономиста, документ, подписанный Фиделем в Москве, был весьма двусмысленным. «Послание в адрес Соединенных Штатов — равно как и в адрес Латинской Америки — было следующим: Кастро решил искать компромисс с Вашингтоном, Хрущев дал на это свое согласие, и для Латинской Америки это означало, что Кастро готов отказаться от идеи всеобщей латиноамериканской революции ради договора с США».
Конечно, как и другие страстные заверения Фиделя, слова о поддержке идеи «мирного сосуществования» были не более чем хитрой уловкой необходимой для начала диалога с Вашингтоном. В тот момент кубинское оружие и кубинские кадры были напрямую задействованы в целом ряде конфликтов на территории Латинской Америки и по крайней мере в одном конфликте в Африке. Бойцы Мазетти рассекали джунгли Орана, партизанская колонна Эктора Бехара стремилась вторгнуться на территорию Перу, и всего за два месяца до того венесуэльские власти захватили груз из трехсот тонн оружия, отправленный с Кубы для местных партизан. Бывший начальник революционной полиции Эфихенио Амейхейрас и другие кубинские военные находились в Алжире, тайно помогая руководить вооруженным батальоном в пограничной войне, разгоревшейся между Алжиром и Марокко.
