В печать также была сдана первая подборка воспоминаний Че о партизанской войне, соединенных в книгу под заголовком «Эпизоды революционной войны». В ноябре в «Уманизмо» вышла трагическая заметка «Убитый щенок». Эта публикация совпала с ростом земельных экспроприаций и возобновлением работы революционных расстрельных бригад. Поскольку в ней в аллегорической форме говорилось о необходимости принесения в жертву невинных во имя дела революции, она не могла не вызвать неприятных чувств у определенной части кубинского общества.

К январю архитектор Николас Кинтана пришел к окончательному выводу, что Кубу не ждет ничего хорошего. Революция приобрела радикально левые черты, угрожая ему и людям его класса. Его мечты построить новое здание Национального банка были разбиты, а близкий друг Николаса, член «Католической молодежи», был расстрелян за распространение антикоммунистических листовок. Архитектор отправился к Геваре с жалобами.

Кинтана так вспоминает об их встрече: «Че сказал мне: "Послушай, революции вообще ужасны, но необходимы, и частью революционного процесса является несправедливость во имя будущей справедливости". Я никогда не смогу забыть эту фразу. Я ответил, что это «Утопия» Томаса Мора. Я сказал, что эту сказку нам рассказывают уже давно, чтобы мы поверили, будто достигнем чего-то не сейчас, а когда-нибудь в будущем. Че долго смотрел на меня, а потом промолвил: "Так. Ты не веришь в будущее революции". Я возразил, что не верю только в то, что основано на несправедливости».

Затем Че спросил архитектора: «Даже если эта несправедливость носит санитарный характер?» На это Кинтана возразил: «Не думаю, что те, кто обречен на смерть, утешатся этими соображениями». Че ответил: «Тебе лучше уехать с Кубы. У тебя есть только три варианта: или ты покидаешь страну и я тебя не трогаю, или ты в скором времени получишь тридцать лет тюрьмы, или ты предстанешь перед расстрельной командой».

Кинтана замер на стуле в ужасе и оцепенении, а Че добавил: «Ты творишь очень странные вещи».

«Я ничего не сказал, — вспоминал Кинтана, — но знал, на что Гевара намекает. Меня удивило, что он уже знал обо всем».

Кинтана вступил в организацию «Добровольный труд», которая, делая вид, что занимается общественными работами, тайком готовила оппозицию режиму Кастро. Получив предостережение от Че, Кинтана предпочел не рисковать и через несколько недель покинул остров.

Примерно в то же время журналист Хосе Пардо Льяда позвонил Че, чтобы обсудить дело своего друга Наполеона Падильи.

Несмотря на неприязнь к Геваре, Падилья принял его предложение помочь правительству в организации кооперативов в табачной отрасли и продаже табака на экспорт. Но Падилье все более становилось не по себе от того, что он видел в НИАР, и он спорил с Нуньесом Хименесом и членом НСП Оскаром Пино Сантосом, к тому времени уже одним из руководителей НИАР, о том, как следует проводить аграрную реформу.

Вечером 26 января в его квартире раздался анонимный звонок, и голос в трубке сказал: «Наполеон, тебе лучше бежать, тебя собираются арестовать». Падилья в ужасе помчался в гондурасское посольство просить о политическом убежище. Посол посоветовал ему, прежде чем решаться на такой крайний шаг, попытаться выяснить, каково его истинное положение, и Падилья позвонил Пардо Льяде с просьбой о помощи.

Через шесть месяцев — «с особого разрешения Че», как признавал Пардо, Падилья смог покинуть Кубу.

Фидель назвал 1960 год «Годом аграрной реформы», но, пожалуй, более подходящим названием было бы «Год конфронтации». Месяц, предшествовавший приезду Микояна, ознаменовался стремительным ухудшением американо-кубинских отношений. В январе госсекретарь США Гертер отправил ноту протеста по поводу «незаконных захватов» собственности американских граждан, которым к тому же не были выплачены никакие компенсации. Куба ответила на это экспроприацией всех крупных скотоводческих хозяйств и всех сахарных плантаций в стране, включая и те, что принадлежали американцам. Со стороны Соединенных Штатов на территорию Кубы стало прилетать все больше самолетов без опознавательных знаков, которые занимались бомбардировкой тростниковых полей. Эти диверсии были организованы ЦРУ.

События внутри США также влияли на поведение Вашингтона. Президент Эйзенхауэр вступил в последний год второго срока своего правления, и в стране набирала обороты новая президентская кампания. С самого ее начала вице-президент Ричард Никсон в своей предвыборной риторике использовал тему Кубы, прямо обратившись к Кастро с предупреждением, что тот пожалеет о своих действиях. Фидель, как обычно, ответил весьма вызывающе: 19 января НИАР объявил о незамедлительной конфискации «всех латифундий», принадлежащих как кубинцам, так и иностранцам. Реализация этого указа привела к тому, что все крупные сельскохозяйственные угодья оказались в руках революционного правительства.

Госсекретарь Гертер обратился к Сенату с требованием издать закон, дающий Эйзенхауэру право изменить квоты на покупку сахара у Кубы, а затем «на неопределенный срок» отозвал посла Бонсела в Вашингтон.

21 января Эйзенхауэр выступил с призывом начать переговоры с целью остановить дальнейшее охлаждение отношений между двумя странами. В тот же день в Гаване Дениэл Бреддок, исполнявший обязанности посла США, попросил аргентинского посла Хулио Амоэду выступить посредником между американским правительством и Кастро.

Перемирие состоялось: в своей следующей речи 28 января Фидель вовсе не упомянул Соединенные Штаты. Временная передышка дала ему возможность набраться сил перед следующим периодом напряженности, который, как он знал, неминуемо наступит. 31 января правительство Кубы наконец признало справедливость давнишних слухов о приглашении Анастаса Микояна, заявив о его предстоящем прибытии на остров.

Советская выставка имела огромный успех. За три недели работы ее посетило более тысячи кубинцев, пришедших посмотреть на копию «Спутника», на модели советских домов, фабрик и спортивных сооружений, на трактора и образцы сельскохозяйственного и промышленного оборудования. Это были технологические достижения народа, который, как Никита Хрущев пообещал американцам, «похоронит» их в ближайшем будущем, и для простого, не ездившего по миру кубинца подобные заявления звучали не так уж утопично. В конце концов, разве русские не запустили первыми спутник Земли на орбиту?

Однако не все кубинцы были рады выставке. Визит Микояна сопровождался демонстрациями протеста, а независимая кубинская пресса выступила с публикациями, в которых с жаром доказывала несправедливость и неэффективность советской системы.

В конце февраля один из осуществлявших диверсии самолетов рухнул на землю, и по имевшимся у погибшего пилота документам удалось установить его американское гражданство. Фидель предъявил это в качестве доказательства причастности США к ночным атакам. После того как новость стала достоянием общественности, директор ЦРУ Аллен Даллес сообщил ни о чем не ведавшему Эйзенхауэру, что погибший пилот, так же как и другие диверсанты, были действительно наняты ЦРУ. В середине февраля Эйзенхауэр публично дал пограничной службе распоряжение задерживать любые самолеты, которые незаконным образом направляются на Кубу с территории Соединенных Штатов. В то же время он тайно отдал приказ Даллесу продумать более тонкий план по устранению Кастро от власти.

Всего пятью днями ранее, 13 февраля, СССР и Куба обнародовали условия своего нового торгового соглашения. Советы обязались закупить в 1960 г. почти полмиллиона тонн сахара и затем покупать по миллиону тонн каждый год в течение последующих четырех лет, но взамен Куба соглашалась получать не наличные деньги, а советские товары, в том числе нефть. Деньгами Москва должна была расплачиваться только в пятый, и последний, год соглашения.

Фидель и Че ликовали по поводу заключенной сделки, называя ее дальнейшим шагом к «экономической независимости» Кубы.