- Нужен бухгалтер и кто-то, кто займется финансами и сметами, эти вещи даются мне слишком плохо, – это было самое первое, что он сообщил мне, открыв предприятие.

Хосе Мануэль прав в том, что на предприятии не все идет гладко. В строительстве подобное случается – мы разумно вели дела, но прибыль резко упала. Вероятно, я должен был бы ликовать, что кто-то хочет купить наше предприятие. Хотя я сомневаюсь в том, что моей доли хватит на то, чтобы несколько лет жить, не работая. Будучи здравомыслящим человеком, я должен был бы начать искать работу немедленно, потому что через семь-восьмь лет никто не захочет нанимать того, кто столько времени был безработным.

Хосе Мануэль проводит рукой по волосам, но потом не принюхивается деликатно к подушечкам пальцев, как делает это обычно (это его единственная, не совсем приятная привычка, насколько мне известно). На секунду он кажется беззащитным и ждет, чтобы я успокоил его или простил.

- Вот чтó меня во всем этом бесит, так это то, что ты до сих пор ничего мне не сказал.

- Видишь ли, это было так неожиданно. И ты был такой рассеянный... да и потом все это с твоей подружкой... Кстати, ты не рассказал о похоронах.

- И не хочу.

- Я хочу сказать о кремации.

- Знаешь, давай закроем предыдущую тему, ладно? Ты искал покупателя, или они сами вышли на тебя в подходящий момент?

Полагаю, он мне соврет, и жду этого. Также я думаю, что я не должен буду злиться, соври он мне. И все-таки я уверен, он меня не порадует. Нужно знать Хосе Мануэля: он предпочитает половинчатые решения.

- И то, и другое. В каких-то кругах я небрежно обронил пару слов о возможной продаже фирмы, стараясь не показать при этом, что делаю это от отчаяния. Ну, ты знаешь, слушок здесь, шепоток там, а через неделю мне позвонили.

- А я, стало быть, просто вещь. Не мог бы ты обронить также и объяснение в этом кабинете?

- Я же говорю, что все произошло очень быстро. Я даже не был уверен в желании продать фирму. Но, если я говорю тебе об этом сразу, то ты крутишь фильмы и бесишь меня на протяжении нескольких месяцев. Это была только задумка, не более. Ты против? Если не хочешь продавать, давай поищем другое решение! Но мы должны что-то делать, а я никак не добьюсь, чтобы ты это понял.

- Как же мы не уменьшили смету на жвачку твоей секретарши... уверен, что она списывает ее на необходимые расходы.

- Процесс по регулировке занятости. Мы можем заняться процессом.

- Это подойдет для более крупного предприятия. Если мы сокращаем штаты, то должны закрыть часть предприятия. Нет усовершенствований, значит, нет ни совокупного эффекта от них, ни роста производительности, ни прибыли, ни черта! Нам нужны люди на склад, водители, у нас только три продавца на весь выставочный зал. Мы не можем продолжать работать так же с меньшим штатом. Они могут продать пару грузовиков, снять склад поменьше и подальше от центра, но в среднем сделки и доходы будут продолжать падать. По правде говоря, я думаю, что доходы будут падать гораздо быстрее, чем падали до сих пор. Различные предприятия, с которыми мы работаем, закрылись или скоро закроются.

- Значит, ты говоришь – продавать.

- Нет, я говорю, что ты будешь козлом, если продашь.

Хосе Мануэль легонько шлепнул себя по коленям, выражая радость по поводу нашего небольшого разговора и оттого, что теперь дела мне небезразличны… Но он не поднялся. Должно быть, что-то удручало его, терзало его совесть, или он был чем-то взволнован, но не знал, как мне об этом сказать.

- Тогда…

- Тогда, когда они сделают тебе предложение, сообщи мне.

- Конечно, но есть один вопрос…

- Мой ответ “нет”.

- Ты же не знаешь, о чем я собираюсь тебя спросить.

- Ты хочешь знать, не хочу ли я поучаствовать в переговорах.

- Вот черт. Ну что за человек!

- Ты боялся, что я скажу “да”, потому что я очень ценный человек по разного рода бла-

бла-бла, но там, где люди, от меня мало проку. Иногда я выступаю и говорю о вещах, которых никто не понимает или же они не совсем уместны.

- В общем, все более-менее так.

- Буду тебе благодарен, если ты проинформируешь меня перед тем, как подписывать

документы. Хотя, говоря с технической точки зрения, ты можешь продать свою часть, не говоря мне ни слова.

- Нет, парень, как я могу это сделать. Кроме того, я собираюсь обговаривать и твою часть

тоже, чтобы потом ты не оказался в скверном положении.

- Но ты даешь себе отчет, что мы продаем фирму преступникам.

- Этого мы не знаем.

- Неважно, существует приказ Интерпола о розыске и задержании.

- Не понимаю, как ты можешь быть таким ребенком. Ладно, я тебя покидаю, уверен, что у

тебя масса дел. Да и у меня тоже.

Сейчас он встает с явным облегчением, застегивает пиджак, как делают это политики,

поднимаясь с кресла и готовясь фотографироваться, и выходит из кабинета. Меня не очень сильно волнует перспектива, что я буду вынужден покинуть фирму. Меня тревожит пустота. Дни и ночи на террасе в моем доме с телевизором или без, в грязи, потому что в какой-то момент я закончил бы битву с расхлябанностью и инертностью. Возможно, я бы слишком много пил и даже не отвечал на звонки друзей. Я беру телефон…

Карина отвечает так быстро, как будто сидела у телефона, поджидая моего звонка.

- Опять повесишь трубку?

- Зависит от тебя. Ты играешь в теннис?

- Нет.

- В сквош?

- В жизни не играл в сквош.

- Тогда ты подскажи какой-нибудь предлог, чтобы снова встретиться. Мне в голову больше

ничего не приходит.

- Но ведь тебе же хочется узнать, почему Клара не хотела, чтобы я рассказал тебе о том,

что она была у меня дома. И ты начинаешь открывать о сестре такие вещи, которые даже не представляла, ведь тебе же интересно.

- Это не предлог. Это причина.

- Хочешь пойти со мной в музей Прадо?

- Я даже не представляла себе, что ты увлечен музеями. Искусством.

- Этого сестра тебе тоже не рассказывала?

- Я начинаю думать, что она мне многого не рассказывала. Хорошо, что ты не был

спортсменом, а то я должна была бы вспоминать. Ладно. Предложение пойти в музей кажется мне достаточным поводом для того, чтобы мы снова встретились. Так не покажется, что я дала задний ход, верно?

Мы встречаемся в среду, в шесть вечера. Я мысленно снова прокручиваю картины,

которые хочу посмотреть вместе с ней: “Собака” Гойи, зал “шутов”, Давида Караваджо, картины Балдунга Гриена, “Лежащий Иисус” Вальмиджана, “Венера и Адонис”. Если кто-то идет со мной в Прадо, я почти всегда подхожу к этим картинам. Я никогда не изучал искусство, но когда начал работать на фирме, то познакомился с одной девушкой, которая каждую неделю ходила в Прадо в шесть вечера в день бесплатного посещения. Однажды я составил ей компанию, скорее из интереса к цвету ее синих, почти как море, глаз. Такого цвета нет в палитре ни одного художника. Она заранее подбирала три картины и шла четко в те залы, где они находились, не обращая внимания на остальные. Я пошел за ней следом и сел рядом. Мы внимательно разглядывали каждую картину на протяжении десяти-пятнадцати минут. Именно столько времени посвящала им моя подруга. Я, молча, слушал, пока она, гид с соблазнительным голоском, не спеша тихонечко рассказывала о том, что видела. Мы договорились, чтобы я не перебивал ее, а если мне нужно было что-то объяснить или добавить, то я сделаю это на выходе. Обычно моя подружка Карлотта делала то же самое про себя, она обдумывала то, что привлекало ее внимание и то, что она вспоминала, если в картине рассказывался миф или библейский сюжет. Кстати, родители Карлотты, оба родом из одного городка в автономном сообществе Экстремадура, по своей прихоти удвоили согласную “т” в имени своей дочери. Они насмотрелись европейских фильмов, и это, должно быть, показалось им экзотичным. Но, вернемся к главному. Карлотта согласилась на мое присутствие с условием, что я приспособлюсь к ее привычке, в которую она внесла лишь одно изменение – шептать вслух свои мысли. По средам, в шесть часов, мы встречались у двери музея, получали бесплатный входной билетик, и я шел по залам, лестницам и коридорам, благополучно неосведомленный о программе. Перед каждой выбранной картиной, иногда той же самой, но несколько недель спустя, повторялся сопровождавший меня ритуал. Даже не будучи знатоком искусства, ты долгое время созерцаешь картину, обращая внимание на детали, связывая определенную технику с определенной эпохой, снова и снова вспоминаешь истории, зачастую кровавые и трагические, иногда поучительные, а иногда грустные и печальные по смыслу, и получаешь от этого неоценимое удовольствие.