Надо сказать, что самая большая трудность для полиции не установление личности преступника, а сбор доказательств преступления. Нераскрытые преступления редки, а если говорить о серьезных грабежах — редки чрезвычайно. Если бы автор историй о Шерлоке Холмсе был анонимом и мы хотели бы узнать, кто он такой, искать его следовало бы в узком кругу известных прозаиков. Когда совершается крупный подлог, или на редкость дерзкая кража со взломом, или в обращение поступают фальшивые купюры, преступников находят в кругу не менее узком. И в том и в другом случае можно также узнать тайну, выведав ее у лица, которому доверяет автор — или преступник. Обыкновенно так все и происходит. Порой нетрудно собрать и улики, но даже все это вместе — еще не доказательства.

Полиции наших соседей не знакомы трудности такого рода. Во Франции, например, чтобы произвести арест, довольно не только улик, но и простого подозрения, а необходимые доказательства добывают по-еле, причем для их сбора используются сведения, полученные от обвиняемого. Но в нашей стране дело контролируется не полицией. Обвиняемый должен первым делом предстать перед магистратом, которому следует доложить состав преступления и основания для ареста. Ревностнее всего заключенного оберегают от любых попыток получить у него признания, которые могут быть использованы против него. Но Шерлока Холмса это не смущает.

Когда мы впервые с ним встречаемся в “Этюде в багровых тонах”, он заявляет о своем презрении к Солнечной системе — стоит ли после этого удивляться его безразличию к тонкостям английского законодательства? Так, мы узнаем, что Джефферсон Хоуп “предстал перед магистратом в течение недели”[5]. В “Человеке с рассеченной губой” полиция на Боу-стрит “замяла дело” — надо думать, оно вообще не дошло до магистрата. А заключительная сцена “Знака четырех” и вовсе напоминает рождественскую сказку Диккенса. Джонатан Смолл сидит с нашими двумя друзьями и охраняющим его офицером в хорошо знакомой нам квартире на Бейкер-стрит, и, устроившись в уютном кресле, держа в руке стакан спиртного, он не без приятности целый час живописует историю своих преступлений. Более того, в конце концов доктору Ватсону дозволяется унести с собой вещественное доказательство — ларец с драгоценностями, в котором якобы лежат великие сокровища. Он везет его в кебе в дом своей невесты и в ее присутствии взламывает ларец кочергой!

Но подвиги нашего героя по части покрытия уголовных преступлений затмевают даже эти чудеса. Иные из нас, полицейских, порою тоже покрывают виновных, но не без опаски и в маловажных случаях. Холмс же демонстрирует откровенное презрение к закону, покрывая уголовные преступления исключительной тяжести. — вспомним “Голубой карбункул” или “Берилловую диадему”. А в “Тайне Боскомской долины” он долго не выдает убийцу, хотя обвинение предъявлено невиновному.

Сделать еще один шаг в этом направлении — указать читателю на некоторые неточности в описании законов и деятельности полиции — было бы невежливо по отношению к выдающемуся писателю, которому мы обязаны этими чудесными историями. Ведь цель его, как говорилось выше, не в том, чтобы в назидание полицейским провести расследование запутанного преступления (лучшие рассказы Конан Дойла порой и вовсе не имеют отношения к преступлению), но чтобы развить у нас привычку думать, причем думать, как сам он выразился, “аналитически” — то есть “думать в другой последовательности”. Все классы общества могут извлечь пользу из этого урока, и более всего необходим он тем, кто полагает, будто менее всего в нем нуждается, иначе говоря, людям науки: ученым и преподавателям.