Заноза пропустил мимо ушей воркотню Кабулке. Он пересказал старшему скотнику слова учителя о борьбе с возбудителем панариция.

Кабулке не дал ему договорить. Он начал так хохотать, что его толстый живот затрясся.

— Ножные ванны? Ха-ха-ха-ха-ха! Какой-такой бол-ван выдумал эту чепуху? Ножные ванны для коров! Да тут быки и те сдохнут от смеха. Скоро сюда явится ещё какой-нибудь умник и потребует, чтобы я завязывал скотине бантики на хвостах. Вот и видно, какой ерундой забивают вам головы в школах. Я всегда говорю, что те-ория — это сущий вздор. Интересно, как себе это представляет ваш учитель? У меня в коровнике сотня коров. Может быть, я должен сидеть всю ночь напролёт и делать коровам ме-ни-кюр? (Кабулке хотел сказать «маникюр».)

Старший скотник гневно сопел. Только ножных ванн ему не хватало! У него и без того хлопот полон рот. Его загрубевшая рука отечески потрепала Занозу по плечу.

— Слушай, умник, я хочу рассказать тебе вот что. В нашем имении коровы всегда болели панарицием. Сам старик барон ничего не мог с этим поделать. Да и мы не поумнели с тех пор. У природы есть свои тайны, и их никто не может разгадать. Ваши учителя тоже. Во всяком случае, если мы каждой корове будем мыть ножки перед сном, мне понадобится ещё десяток работниц. Ну, а теперь, дорогой профессор, специалист по панарицию, подсчитай, во что нам обойдётся тогда литр молока.

Качая головой, Эмиль Кабулке расхаживал по коровнику.

— Ножные ванны! И что им только не придёт в голову! — возмущался он. — А я должен всё время быть начеку и следить за тем, чтобы эти бабы как следует мыли бидоны. Вертишься целый день, как окаянный! Потому что вся их теория не стоит гроша ломаного…

Бухгалтер Пинке выплатил ученикам жалованье.

У Али-бабы опять появились деньги. «Если бы я не одолжил тогда у Карла Великого десять марок, я бы скоро купил себе пару ботинок», — думал он.

Ах, как он мечтал о кожаных ботинках! Свои резиновые сапоги, в которых ноги невыносимо зудели и горели, он с удовольствием бросил бы в печку. Вечером, когда он наконец стаскивал с себя эту осточертевшую ему пудовую резину, влажные от пота портянки прилипали к горевшим ногам, словно размокшая обёрточная бумага. Ужас! Больше он этого не вынесет!

«Да что там! Карл и так получает из дому достаточно денег. Без моих десяти марок он обойдётся, — говорил себе Али-баба. — Пусть он подождёт. Это, конечно, не очень хорошо с моей стороны, но ведь мне нужны деньги на новые ботинки. Я не могу ходить вечно в этих мерзких резиновых сапогах. Нет! Мои лапы просто больше не выдержат…»

Али-баба снова пересчитал свои деньги и завернул их в носовой платок, завязав его четырьмя узлами. Дождавшись момента, когда никто на него не смотрел, он спрятал платок под соломенный тюфяк на своей кровати.

Ну вот, теперь он не потеряет деньги. Кровать — самое надёжное место.

На следующий день, в обеденный перерыв, в интернате появился какой-то незнакомый широкоплечий мужчина.

— Эй, ты там! Пошли мне сюда Эппке, — сказал он Ренате, которая как раз в это время вышла из кухни с дымящейся миской варёной картошки.

Рената, позабыв о горячей миске, остановилась и начала с любопытством разглядывать незнакомца. Грязный рабочий костюм, в который он был одет, ясно показывал, что этот человек каждый день возится с жёлтой глиной и сажей. Девушка нашла, что лицо незнакомца как две капли воды походит на бульдожью морду. «Не желала бы я встретить его когда-нибудь ночью в лесу, — подумала она. — По его виду сразу можно сказать, что он способен на самый низкий поступок…»

Незнакомцу её взгляд не понравился.

— Чего тебе надо? Собираешься нарисовать мой портрет, что ли? — сказал он грубо.

Покраснев, Рената ушла в столовую.

— Али-баба, к тебе гости, — закричала она ещё с порога.

Али-баба и не подозревал, какие тучи собирались над его головой. У него в тот день был прекрасный аппетит. Он только что отправил себе в рот изрядную порцию моркови.

— А кто пришёл?

— Не знаю. Твой гость не дал мне своей визитной карточки.

Али-баба встал из-за стола. Напоследок он ещё успел запихнуть себе в рот картофелину. Жуя, он вышел в вестибюль и… вздрогнул. Перед ним стоял отчим.

— Что… что тебе здесь надо? — испуганно спросил Али-баба.

— Не задавай глупых вопросов! Ты думаешь, что если не явишься больше в Борденслебен, то с тебя и взятки гладки? Нет, я не глупее тебя. Как будто трудно высчитать, когда вам выплачивают жалованье. Твоих бедных родителей тебе обмануть не удастся. И не пробуй! А теперь гони монету! Для этого я сюда и пришёл.

Али-баба побледнел.

— Нет, этого я не могу сделать. Я должен купить себе ботинки.

— Что? Тебе нужны ботинки? Но ведь у тебя есть ботинки, и даже очень хорошие.

— Фу-ты ну-ты! Да ведь это же резиновые сапоги! У меня в них ноги преют.

— Так, так. Значит, резиновые сапоги такому барину, как ты, не годятся. Ему нужны лаковые штиблеты! Бродяга! Пусть, значит, твои бедные родители работают не покладая рук с утра до ночи, а ты будешь щеголять в шикарных ботинках? Так, что ли? Нет, выбрось это из головы. Нужны тебе ботинки или нет, решаю я. Понял? Одним словом, гони деньги. Да поскорее. Я тороплюсь.

Али-баба стоял, как громом поражённый.

— Долго я ещё буду ждать? — Отчим угрожающе поднял кулак. — Выходит дело, мне придётся поколотить тебя как следует. Хочешь, чтобы твои товарищи узнали, как ты обманываешь родителей? Слышишь, ты! Я изобью тебя до полусмерти. Мне это ничего не стоит…

Али-баба побежал и принёс отчиму деньги. Не говоря ни слова, он развязал носовой платок. Ему было тяжело, но он решил уступить. Али-баба знал, что отчим ни перед чем не остановится. «Какой это будет позор, если Старик отколотит меня здесь!» — подумал он.

Отчим пересчитал деньги.

— Не очень-то жирно, — заявил он. — Старайся работать сверхурочно. Как тебе только не стыдно! Такой здоровый парень, а зарабатываешь сущие пустяки. Надо исправиться. В следующий платёжный день мы снова увидимся. — С этими словами отчим покинул интернат.

«Плакали мои денежки! Мои дорогие денежки!» Али-баба сунул носовой платок в карман и печально побрёл в столовую.

Рената подняла глаза от своей тарелки.

— Кто это к тебе приходил? — спросила она.

— Мой Старик…

— Кажется, он тебя здорово отчитывал?

— Да нет! Он просто хотел посмотреть, как я живу.

— Ах, так. Но у тебя такое лицо, будто ты не очень доволен этим визитом, — заметила Лора.

— Отчего же? Я доволен. Даже очень! Просто по мне никогда ничего не видно, — ответил Али-баба, принимаясь за свою остывшую картошку.

Стрекоза торопилась скорее пообедать; она раньше всех отнесла свою грязную тарелку на кухню.

Который час? Десять минут первого? Ей больше нельзя терять ни минуты.

Стрекоза распахнула дверцу своего шкафчика. Она быстро скинула с себя грубый рабочий костюм и надела пёструю шерстяную юбку и ярко-зелёный джемпер из мягкой ангорской шерсти.

Только бы не пошёл дождь! Стрекоза озабоченно посмотрела на небо. Сегодня была её очередь ехать в Борденслебен в больницу. Вальтер Бауман выразил желание каждую неделю просматривать дневники и домашние работы учеников. Между интернатом и больницей была установлена регулярная связь. Каждую пятницу специальный курьер — эту обязанность поочерёдно исполняли все ребята — привозил Бауману тетради. Воспитатель просматривал их и делал пометки на полях. А в воскресенье, когда ребята были свободны и приходили навестить Баумана, они забирали тетради обратно.

Двенадцать часов тридцать минут. Обеденный перерыв уже кончился. Ученики собрались во дворе имения.

Из конторы вышел Александр Кнорц.

— Опять вы сбились в кучу, как стадо свиней! — зарычал он. — Так дело не пойдёт! Будьте любезны встать как следует.