С другой стороны, с точки зрения физики никакие наблюдательные данные не могут подтвердить новую теоррию Милна. Лишь по истечении веков, если точность наших измерительных приборов не увеличится, можно будет проверить, уменьшаются ли длины волн лучей света по отношению к эталону длины — метру — и узнать, следовательно, имеет ли место действительное расширение всей вселенной, а не только видимое или реальное разбегание одних галактик. Теория Милна построена, таким образом, на чисто формальных и совершенно произвольных началах.

Более глубокое рассмотрение основ этой теории обнаруживает, как показал Шацман,[143] лежащий в ее основе идеализм ее автора; характерен тот факт, что Милн отрицает объективное существование пространства и времени, т. е. считает реальным субъективные образы, возникающие в голове человека, а внешний мир лишь их отображением.

«Слова физическое пространство, — пишет Милн,[144] — не имеют никакого смысла».

Таким образом, новую теорию двойного времени Милна, точно так же, как и его первую теорию взрыва вселенной, следует отвергнуть со всей решительностью.

Пусть идет речь о вечном возврате, о конечном и обратимом времени или о двойном времени — мы всегда оказываемся лицом к лицу с полностью произвольными гипотезами, одни из которых, напоминают наиболее узкую механистическую концепцию развития явлений, другие же проникнуты идеализмом или более или менее замаскированным креационизмом. Принять какую-либо из этих гипотез — это значит лишь потерять из виду диалектический характер эволюции вселенной и затормозить движение науки вперед.[145]

В заключение, возможно, будет небесполезно попытаться извлечь из запутанного клубка противоречивых гипотез положительные результаты, на которые должны опираться дальнейшие исследования.

Прежде всего, можно определенно сказать, что за три последние века изучение человеком природы как в бесконечно большом, так и в бесконечно малом сделало гигантский шаг вперед, и этот необычайный прогресс не идет ни в какое сравнение с предшествовавшим в течение двадцати веков лепетом. Исключительно расширилось наше представление о мире, и становится все более и более доступной для нас даже сама история вселенной. В 1633 г. планетами управляли ангелы, согласно ученому мнению противников Галилея. Сто лет спустя, по Ньютону, бог лично еще приходил в роли престарелого добросовестного часовщика, чтобы наводить порядок в солнечной системе, когда она расстраивалась. Сегодня уже нет никого, даже среди самых ярких идеалистов, кто не признает, что небесные светила изменяют свой вид в течение веков и что их движения не были всегда одними и теми же. Никто уже не говорит более об ангелах-водителях, и сам бог (для тех, кто остается ему верен) уже меняет свою роль часовщика на положение всеведущего математика, что является, в известном смысле, повышением в чине, но, с другой стороны, еще более удаляет бога от нашего мира.

Можно также без излишнего самомнения утверждать, что мы подходим к довольно удовлетворительному представлению об истории больших скоплений вещества в молодой галактике, начиная с образования волокон и рождения групп звезд и кончая появлением планет и спутников. Конечно, эти теории обязательно подвергнутся в будущем каким-то изменениям. Тем не менее можно думать, что часть сегодняшних результатов все же сохранит свою силу.

Вне этого сравнительно хорошо исследованного отрезка истории вселенной, охватывающего по наиболее обоснованным оценкам промежуток времени, измеряемый миллиардами лет, и часть пространства, измеряемую сотнями миллионов световых лет, лежит еще колоссальная и очень плохо известная область. Но неправдоподобные построения, которые идеалисты пытались воздвигнуть изо всех сил — божественное творение на одном конце и «тепловая смерть» или общее рассеяние вселенной в результате бесконечного расширения на другом — не смогли продержаться на ногах и рухнули, как только их начали изучать более или менее подробно. Вместо того, чтобы рассуждать, становясь в какой-то мере на путь схоластики, о возможности обратимости некоторых явлений, имеющих лишь одно направление, вместо того, чтобы, торжественно ликуя, противопоставлять гипотезе возможного восстановления вещества из излучения нагревающуюся на огне кастрюлю с водой, которая никогда не может обратиться в лед, отдав все свое тепло очагу, можно теперь говорить о конкретных опытах, выполненных в лабораториях, где ученые «материализуют» и «дематериализуют» излучение почти с детской легкостью. Что касается теорий, утверждающих исключительную редкость планетных систем и тем самым неявно протаскивающих мысль о привилегированном положении Земли и человека во вселенной, то мы уже видели, что осталось от этих теорий в результате недавних астрономических открытий. Стало быть, всюду идеалисты терпели одно поражение за другим. Они должны были бы признаваться в этом, если бы их позиция объяснялась лишь кратковременными сомнениями, вызванными теми затруднениями, которые встречаются на пути развития науки, а не идеологическим влиянием класса, к которому они принадлежат.

Можно, конечно, возразить, что эта приятная картина нынешнего состояния космогонии имеет еще очень много темных пятен. Не подлежит сомнению, что прежде чем приступить к разрешению наиболее общих проблем, прежде чем попытаться создать внутренне непротиворечивую теорию, объясняющую как смерть, так и возрождение миров, необходимо лучше исследовать отдельные уголки нашей вселенной: узнать, например, почему некоторые звезды меняют периодически свой блеск, какова причина катастроф, которые приводят к рождению «новых» звезд, откуда появляется темная материя, занимающая в целом немаловажное место в различных космических системах, и что будет с этой материей в дальнейшем, откуда происходят космические лучи и не связано ли их происхождение с восстановлением вещества в межзвездных пространствах. Необходимо также окончательно выяснить истинную природу наблюдаемого «красного смещения», узнать, является реальным или только кажущимся разбегание далеких галактик и, если оно реально, то выяснить нет ли каких-либо других скоплений галактик, находящихся в состоянии сжатия.

Конечно, было бы бесполезным и неосторожным пытаться заранее предсказать, каково будет решение этих проблем и какова будет общая теория, синтезирующая и охватывающая эти проблемы. Наука не сочиняется как роман и, если развязка несколько запаздывает, нужно уметь терпеливо ее ожидать. Однако имеется одно обязательное условие того, чтобы эта развязка когда-нибудь наступила: необходимо, чтобы те, кто этим занимается, шли к ней на самом деле. Необходимо, следовательно, чтобы ученые были искренними и ни на минуту не ослабляли ту борьбу против козней идеализма, которую вели веками их предки. В частности, необходимо, чтобы они окончательно порвали с тенденцией (увы, все более и более распространяющейся в капиталистических странах) рассматривать космогонию, как какую-то игру, где можно находить удовольствие в невероятно сложных, но в такой же мере и бесполезных вычислениях, а исходя из некоторых случайных и дискуссионных результатов наблюдений, можно сочинять по своему желанию какую угодно гипотезу.

Космогония, как и астрономия, должна быть прежде всего наблюдательной наукой. Именно потому, что была забыта эта основная истина и принята без малейших серьезных доказательств модель конечной и неограничейнной вселенной Эйнштейна, так много честных ученых оказались в конечном итоге на поводу у идеалистов и стали прославлять вместе с ними религиозные таинства «начального момента».

Перед лицом всех вихляний в науке под натиском буржуазной идеологии пример советских ученых показывает всю пользу, которую можно извлечь благодаря сознательному и постоянному сохранению истинно научной позиции, когда теоретические исследования не вырождаются в бесплодный математический формализм и всегда имеют под собой солидное основание в виде результатов большого числа согласующихся наблюдений. Можно быть уверенным, что если бы В. А. Амбарцумян и Б. Е. Маркарян вместо того, чтобы изучать звездные ассоциации, начали бы забавляться расчетами всех возможных в течение веков колебаний воображаемого радиуса вселенной, мы до сих пор были бы в неведении относительно группового рождения звезд и не знали бы, что звезды продолжают рождаться на наших глазах. Точно так же, если бы В. Г. Фесенков и О. Ю. Шмидт посвятили все свое время изучению вопроса о появлении тяжелых элементов в знаменитый «начальный момент», они не выдвинули бы гипотез ни о развитии туманностей, вплоть до образования звезд, ни о происхождении нашей Земли и других планет.