Как скучен, как пуст третий месяц ссылки! Предстоит выслушать рапорт флотского экипажа Курмы, доклады крепостных артиллеристов, сводку метеоролога…
Чтобы получить пророчество, надо открыть святую книгу наугад.
А, явление Ветра-Воителя.
Их обвинили в оскорблении величия, в исповедании любви небесной и будущего воздаяния всем, равно малым и великим.
И привели их на место, что зовётся Пепельная Высь, ибо земля там посерела от жара костров и праха мучеников. Их поставили к столбам для сожжения, раба Угера, кузнеца Мариса и деву Глену. Судейский претор объявил им: «Если вы принесёте жертвы богам во имя императора и растопчете цветы ириса, наградой вам будет жизнь».
Раб Угер возгласил: «Свидетельствую о Боге Едином! Истинно говорю вам: я узрел архангела Божия, сошедшего в громе и буре на Птице-Грозе, дабы найти гроб Девы-Радуги. Веруйте в Гром и Молот Господень!»
Воин же, именем Аргас, толкнул деву Глену тупием копья, чтобы она говорила.
Дева обратила речь к нему: «Прими Гром и Молот, встань на небесный путь. Я прощаю тебе, как неразумному брату, по слепоте своей свершающему зло».
Никто из них не изменил истинной вере и не топтал цветы Радуги.
Когда время милости истекло, центурион велел знаменному воину зажечь костры.
Церес поспешил закрыть книгу. Он знал, что написано дальше. Его лоб взмок, хотя в спальне было свежо.
«Слишком похоже. Трое обречённых и…»
…они остались живы.
«Хватит детских гаданий. Я должен составить послание отцу».
Звонок, звонок, звонок.
— Денщик! где тебя черти носят?.. мою шифровальную таблицу, живо.
Быть денщиком — непыльный, но тяжёлый труд. Ты — вестовой, официант, телохранитель, чистильщик сапог и грум. Иногда даже нянька или гувернёр. Как повезёт.
Ножу выпало тащить саквояж штабс-капитана Вельтера, погребец, свой ранец и переноску с Мисой. Пока ехали в шарабане на железнодорожную станцию, было вполне сносно — знай приглядывай за багажом. А вот на станции мороки много. Офицер навстречу — ставь всё наземь, козыряй, потом опять вещи в руки. Каждый второй норовит спросить, будто глазам не верит: «Что это у тебя, сержант — никак, кошка?» Пытаются заговорить с Мисой на её языке и мяучат, как полоумные. А каждый первый ухмыляется: «Жандарм-носильщик, прэлэстно! Самая подходящая служба…»
В позднем хлебнике на широте Татары уже ощутимо дыханье осени. После дождливых дней небо прояснилось. Солнце согрело поля и леса, но ветерок несёт прохладу, а средь зелёной листвы там-сям уже видны жёлтые пятна увядания.
Встревоженная людской суетой, топотом, станционным гамом, гудками и шипением паровиков, Миса возилась в коробе и просилась на волю. Значит, сержант, утешай кошку. И не своди глаз со штабс-капитана.
— Так и будешь на меня глядеть всё время? — не сдержавшись, тихо и зло спросил Вельтер в зале ожидания.
— Покорнейше прошу простить, ваше благородие. Не могу иначе.
— А в поезде? Ехать долго.
— Густого кофею напьюсь, чтоб не спать.
— На все дни не напьёшься, первым с ума сойдёшь.
— Справлюсь, ваше благородие, не извольте сомневаться, — с упрямой уверенностью ответил сержант.
От мысли, что в голове заложено нечто, колдовски внедрённое, Вельтера в который раз слегка передёрнуло. Забыть бы все слова Ножа, уйти, скрыться… Воображение быстро подсказало — купить штатское платье, снять мундир и безымянным пассажиром потеряться в пересадках.
Штабс-капитан тотчас — с усилием — одёрнул себя. Это… как шёпот из ниоткуда. Он подсказывает путь безумцу, наставляет и руководит.
Был миг, когда сознание своей неволи стало невыносимым. Но и тут чужое нечто удержало, отвело… Оно не позволяло уклониться, оно подчиняло.
— Куда влечёт-то? — заботливо спросил Нож вполголоса. — Может, цель какая вам открылась… имя или знак?
— Столица, — бросил Вельтер отрывисто, глядя в окно. По перрону прошли два чистеньких господинчика, одетых для загородной прогулки. На поводках они держали пегих поджарых свинок в шлейках и кожаных намордниках.
— Большой дом за оградой, — продолжал штабс-капитан короткими фразами. — Больше ничего. Кажется, остальное я пойму, когда увижу дом. Похоже на ступени — одна, другая, третья…
— Чуть что новое откроется — сразу скажите. Если печать говорить запрещает, то напишите на листке.
Ежеминутная опека бесила Вельтера, едва не выводила из себя. Одному богу известно, чего стоило не наорать на сержанта, когда тот заводил речь о печати. А дальше? ночью? если Нож задремлет?.. Рукоятью револьвера по голове, открыть дверь, скинуть с поезда…
Но этот темноглазый парень с грубыми, рублеными чертами лица — единственная надежда не сойти с рельсов разума, как паровоз без машиниста.
«Убей его. Избавься!» — намекало изнутри.
«Нет, нет… тогда меня ничто не удержит… от чего? Что там, на следующей ступени?»
За горожанами, ведущими свиней, прошли деревенские мужики с плетёными коробами на спине. Чуть погодя господинчики — без животных, — зашли в зал. Огляделись, отыскивая на скамьях свободные места, и подались в сторону Вельтера. Свежие, плотные, румяные — как братья, — они приветливо улыбались:
— Позволите присесть, гере штабс-капитан?.. Ради знакомства? — Один достал стальную фляжку, отвинтил колпачок-стаканчик. — За Молот армии!
— Между боями с кошкой промышляете? — спросил второй, кивнув на переноску. — Чуткий зверь, но капризный. Хрюшки послушнее, и прокормить их проще. Велик ли урожай?
— Вы… — охотно выпив виноградной водки, Вельтер вначале не понял вопроса, — за грибами?
— В точности так. Полгода минуло, леса вокруг зоны целы — пора собирать вырыши. Кротов вы взаперти держите, благодаренье Богу, а споры… споры разносятся на сапогах!
— Вырышами не увлекаюсь. С истинными трюфелями не сравнить, вдобавок — инопланетное семя…
— Это заблуждение, гере! — с жаром возразил второй брат-грибник. — Вкусноты неописуемой! Тают как масло… Господа учёные научно доказали — вырыши полезны и питательны.
— Поддельные они и жёлтые, — глухо подал голос Нож. — Годятся только цену сбить.
— Из бакалейных приказчиков будешь? — мельком взглянул на него румяный коммерсант. — В ценах ты не дока — проторговался, раз попал в жандармы…
Снаружи колокол возвестил о прибытии поезда.
— Вернусь на фронт — велю солдатам сапоги карболкой мыть, — холодно молвил Вельтер, вставая. — Чтобы чужепланетную заразу по стране не разносили.
— Поздно, любезный штабс-капитан. Тогда придётся взорвать все лучшие ресторации!.. Война войной, но от кротов и польза есть — скажем, батареи для дирижаблей. Как бы мы без них летали?
— Мой поезд, господа. Спасибо за угощение, желаю здравствовать. Успеха вашим свиньям!
— Поди, вырыши краской кондитерской мажете, чтоб побурели и за трюфели сошли? — обронил Нож на прощание. — Знакомый штукарский приём. Не в тюрьму, так в жандармерию прямой дорожкой… жду-с!
Состав, шедший со степного юго-запада, был собран из трёхосных отсечных вагонов. Каждое купе отдельно, с дверями на обе стороны, в торце — кондукторская будка выше крыши. Нож предпочёл бы, чтоб вагоны были коридорные, красно-имперского типа — с одной дверью за штабс-капитаном легче уследить.
Поставив ногу на подножку, Вельтер остановился, глядя на свой сапог. Надраен ваксой до блеска — и всё же по краю подошвы видна узкая полоска сухой грязи. Где-то ступил в лужицу…
— Споры, — вырвалось у него.
— Что, ваше благородие? — Нож, недослышав, подался вперёд.
— Мы сами носим эти семена. Вроде почти победили, а отмыться — уже поздно…
— Так это ж с первой войны ещё…
«Что мы, победители, несём на сапогах? какую чуму тащим в дом?.. Что я несу внутри?»
— Смотри за мной, братец, в оба глаза. Я за себя не ручаюсь.
H. Звёзды вместе
В предрассветный час у реки зябко и туманно. Унылую даль длинной улицы на окраине застилала сизая дымка, терялись в синеватой полутьме дома и мостовая, только рельсы поблёскивали. Поднимались к небу дымки пекарен, плыли дразнящие, аппетитные запахи горячих булок и мясного жарева. По тротуарам редкими тенями двигались люди в картузах и куртках. Сменив запальник на шесте гасилкой, от столба к столбу плёлся фонарщик.
