Общими усилиями, с помощью господина Мульдгорда, мы восстановили ход событий. Побуждаемая страстными чувствами к брюнету, Анита стала с ним сотрудничать, причем, похоже, соглашалась на все. По его наущению она вышла замуж за Генриха, ибо ей потребовалось датское подданство. Случилось это в тот период подлой карьеры предмета ее чувств, когда во многие страны Европы въезд для него оказался закрытым и понадобился надежный компаньон. Тут совершенно бесценной оказалась для него помощь Аниты – датской гражданки и журналистки, с ее постоянными загранкомандировками. Анита имела возможность свободно общаться со множеством нужных людей, провозить наиболее ценную контрабанду, не возбуждая ни малейших подозрений. Она выполняла любые требования возлюбленного, участвовала в похищениях и преступлениях, на все послушно соглашалась и боялась лишь одного – как бы он ее не бросил. Чтобы привязать его крепче к себе, она родила сына и отказалась от всех прав на ребенка, отдав греческой бабке. Именно тогда она провела в Греции семь месяцев (распространив слухи, что едет в длительную командировку в Израиль). Обманывала мужа, обманывала всех нас. Хуже смерти было для нее разоблачение, ведь тогда она бы потеряла своего красавца. И ради него шла на любые преступления.
Одна глупая фраза в устах пьяного Эдика грозила разрушить ее хрупкое счастье, свести на нет все ее усилия, навсегда перечеркнуть планы на будущее. Не задумываясь, она прикончила Эдика.
– После всех преступлений, которые она совершила вместе со своим бандитом, это убийство уже не представляло для нее особой проблемы, – сказала я, а Зося добавила:
– Не каждый решится на такое дело, тут уж нужно иметь в себе склонность, характер соответствующий. Я всегда говорила, что она эгоистка. Для нее главным было собственное желание – удержать брюнета. Любой ценой! Остальное не имело значения. Ради этого совершенно спокойно истребила бы пол-Европы.
– А теперь признается во всем, ибо терять ей нечего – бандит в руках полиции, остальное не важно, для нее жизнь кончена. Вот только откуда Эдик мог знать обо всем?
Павел перебил Алицию:
– Что вы все «Анита, Анита»! Ведь вместе с ней тут орудовал какой-то мужчина. На Эльжбету наехал мужчина…
– А! – встрепенулся герр Мульдгорд. – Память моя што кладезь иссохший. Аз молю, аще дама под машина обозреть соизволит сии доводы. – Он извлек из портфеля пакет. – Все иные особы да будут правды ради честные свидетели!
Без ненужных эмоций и без малейших колебаний Эльжбета из десяти пар предъявленных ей перчаток выбрала одну. Герр Мульдгорд удовлетворенно кивнул головой.
– Воистину так! Есть то ихний работник, зело малая… э… рыбина.
– Понятно. Помощник по мокрому делу.
Затем полицейский информировал нас, что после допроса в полиции Анита отправлена на обследование в психиатрическую клинику и получено разрешение на свидание с ней кого-нибудь из нас одного.
– Иди ты! – в один голос сказали Алиция с Зосей. – Может, она сама скажет, откуда Эдик о ней узнал.
Несколько дней прошли в терзаниях и сомнениях. Этично ли наносить визит убийце и преступнице, пусть даже и давней приятельнице? Не расценит ли она мой визит как знак нашего прощения ее подлым поступкам или, того хлеще, как знак их одобрения? А, может, вообще бестактно расспрашивать ее о злодеяниях и лучше сделать вид, что ничего такого не было? Совершенно запутавшись в сложных морально-психологических проблемах, я уже и не знала, кого иду посещать – закоренелую преступницу или просто свою не совсем здоровую психически приятельницу?
С первых же слов Анита рассеяла все мои сомнения. Она уже отошла после первого шока и обрела былую уверенность в себе.
– Дуры вы все, как я посмотрю, – безапелляционно заявила преступница. – Лично я ничего против Алиции не имею и даже люблю ее. Мне вовсе не хотелось ее убивать.
– А чего же тебе хотелось? Сделать ей приятное, устранив из ее дома излишек гостей?
– А что, скажешь, не было излишка? Но дело обстоит не совсем так. Теперь я уже могу тебе сказать… Мне не хотелось ее убивать, но я должна была это сделать.
Она тяжко вздохнула. Я слушала, боясь проронить хоть слово.
– Когда мы с Алицией случайно встретились во Флоренции, я ведь знала, что она щелкает там свои идиотские фотографии, и на одной из них может быть Анджей…
– Какой еще Анджей?
– Ну, этот, мой… Его зовут Андреас. Фотографии, где он заснят вместе со мной, – единственная реальная опасность раскрыть нашу связь. Я не могла этого допустить. Слишком велика была для него угроза. И еще надо было отыскать и забрать ее записную книжку, я ведь знаю, она все записывает, память у нее никудышная, без записей уже ничего бы не вспомнила. В здешней полиции мне удалось выкрасть единственную его фотографию, которой они располагали. Украсть из полиции было просто, у них все разложено по полочкам, а вот разыскать что-либо у Алиции – каторжный труд. Поэтому и нужно было ее прикончить, а потом спокойно обыскать весь дом. Ну, и еще я боялась – она сама их найдет и вспомнит что не надо. А всех остальных мне очень не хотелось обижать. Ох, ты представить себе не можешь, сколько сил и хлопот это стоило, как трудно было при этом никого не убить.
– Но ведь Эдика ты… того…
Анита опять вздохнула.
– Тут я совершенно потеряла голову, – призналась она, искренне сожалея о содеянном. – Мне надо было, чтобы он замолчал, причем немедленно, я не знала, как это сделать, ну и… Перестаралась немного.
Вот так стали понятными поразительная невезучесть нашего убийцы и подозрительно частые стечения счастливых обстоятельств для его жертв. Меня радовало, что хоть в этом у Аниты проявились нормальные человеческие чувства. Ей никого не хотелось обижать…
Анита охотно ответила на все мои вопросы. Выяснилось, что ей неизвестно, из какого источника почерпнул Эдик свою информацию. Для нее самой это было неожиданностью. На прощание она попросила меня передать Алиции, что просит у нее прощения за попытки лишить ее жизни.
– А в общем-то, ты и сама, наверное, понимаешь, – я ненормальная, – закончила Анита. – Поверь, я давно утратила способность рассуждать здраво, и никакая клиника меня не излечит. И ничего мне не сделают… Хотя жизнь моя все равно пропащая.
Она знала, что говорила. В Дании правосудие исходит из того, что всякий преступник – человек чокнутый, и гораздо чаще направляет на лечение, чем в тюрьмы. Я же и сама чуть было не поверила в психическую неполноценность Аниты, если бы не эта, столь безошибочно избранная ею линия защиты…
Я попрощалась и уже была в дверях, когда она меня задержала:
– Послушай, будь добра, скажи мне, ради бога, где она это прятала?
– На чердаке у знакомых, на площади Святой Анны, – рассеянно ответила я, с трудом продираясь сквозь сумбур в голове – Анитины преступления, ее признания, ее неуравновешенная психика. – И вообще, Алиция понятия не имела, что у нее это есть. Если бы не Херберт и если бы не ремонт чердака… Послушай, а зачем тебе понадобилось убивать фру Хансен? Она тебя узнала?
– Стала бы я убивать ни в чем не виновную старушку… Она меня не видела, но поперлась в комнату, где я была, и через минуту увидела бы. Пришлось принимать меры. Ох, если бы я знала, что это лежит на площади Святой Анны! Ну, Алиция! Никогда не знаешь, что она может выкинуть!
* * *
Через два дня пришло письмо от двоюродной сестры Эдика, его единственной наследницы. Внутри находился запечатанный конверт. Двоюродная сестра сообщала, что конверт она обнаружила в кармане старого Эдикова пиджака, а поскольку на письме написан адрес Алиции, она сочла своим долгом переправить его адресату, полагая, что тем самым исполнит волю покойного.
Конверт был жутко измят и заляпан какой-то бурой жидкостью, которую мы после долгих споров идентифицировали как смесь вишневки с кофейной гущей. Письмо внутри конверта было залито тем же.
– Должно быть, здорово был пьян, когда писал, – ворчала Алиция, разбирая каракули.
