– Но ведь ты куришь с фильтром, – удивилась при виде их Алиция.

– Но ты любишь без фильтра. Я человек благородный и жертвую собой для других. А дождь не такой уж и сильный. Послушай, не сделать ли нам кофе?

– Знаешь, хорошая мысль. И, может, кофе хоть немного заглушит эту капусту…

За кофе я ей изложила содержание полученного мною письма. Алиция попыталась связать концы с концами:

– Меня все больше интересует, кто же он такой, твой хахаль? Преступная организация… Ну при чем тут мы? А вот что касается убийцы… Ну Эва теперь совсем отпадает. Рой? Нонсенс. Анита? Не верю. Нет, все-таки это кто-нибудь посторонний. Сидел в кустах…

– И посторонний так хорошо знает порядки в нашем доме и особенности твоего организма? Или, может быть, ты давала объявление в газетах? Вспомни, и Эдик кричал о том, что ты пускаешь в дом каких-то неподходящих людей. Заметь: пускаешь в дом! И что ты рискуешь! Тут как раз организация очень подходит.

– Да, я и забыла вам сказать, – вспомнила вдруг Алиция. – У меня был разговор с герром Мульдгордом. Он считает, что этот наш преступник – человек очень опытный в такого рода вещах. Он не оставляет никаких следов! Ну совершенно никаких! И очень осторожный. Они бы его уже давно поймали, если бы он все свои преступления совершал одинаковым методом или повторялся чаще двух раз. Сейчас они увеличили фотографии того кудлатого типа и будут всем предъявлять для опознания. А вот ни о какой организации он мне не говорил. Похоже, ни о чем таком они и не подозревают.

– И напрасно. А преступник из тех, кто много ездит по свету и не вызывает подозрений.

– С чего ты это взяла?

Я вытащила письмо и зачитала вслух его подлежащие оглашению фрагменты. Затем попыталась прижать подругу к стенке:

– Алиция! Ты что-то знаешь! Вспомни же, наконец, что ты делала в последние пять лет! Может, где была, может, кого встретила, может, заметила что подозрительное? Да отвечай же! Где ты была?

– В Швейцарии, – ответила Алиция. – В Вене. В Париже, во Флоренции, в Монте-Карло. В Амстердаме и в Стокгольме. На севере Норвегии. В Варшаве.

– Да-а. Ездишь много по свету и не вызываеть подозрений. Признайся, может, преступник все-таки ты?

– Я уже и сама начинаю подумывать – уж не я ли? А что действую часто во вред себе, так просто по дурости. Ну, например, когда собственную машину изничтожила или собственный дом чуть не взорвала…

И опять перебирали мы с ней возможные кандидатуры, и опять ни к чему путному не могли прийти. Капуста воняла зверски. В ажиотаже изысканий мы и не заметили, как искурили сигареты. Пришлось перетрясти опять все сумки в поисках следующих четырех крон. Теперь пожертвовать собой предстояло Алиции.

– Нет, ты все-таки скажи, – бубнила она, влезая в сапоги, – кто же этот твой хахаль?

– Рекорд всей моей жизни. Тот самый роковой блондин, которого мне предсказали три гадалки. Выдумала я его.

– Что ты сделала?

– Выдумала. Как волшебную сказку. Слушай: в одно прекрасное утро поехала я в лес, чтобы набрать букет цветочков…

Заинтригованная Алиция задержалась в прихожей с зонтиком в руках:

– И там ты его встретила?

– Совсем наоборот. Там я застряла в таком болоте, в котором могла и корова свободно утонуть. Машина буксовала и буксовала.

– А какая нелегкая занесла тебя в это болото?

– Ну не нарочно же я в него въехала! По виду незаметно, что болото, сверху все выглядело совсем сухо и даже привлекательно – травка, цветочки…

Некоторое время я молча предавалась сладким воспоминаниям.

– Нет, не так. Не так все началось. Началось все гораздо раньше. Судьбе было угодно вмешаться в мою жизнь в другом месте, причем так коварно… Ладно, принесешь сигареты, тогда доскажу.

Алиция шагнула во влажную ночную тьму. За разговором мы и не заметили, что оделась она весьма странно: старые резиновые сапоги, какая-то замызганная бесформенная кацавея. По рассеянности она прихватила старый зонтик, из которого во все стороны торчали спицы. Я еще минуту посидела, предаваясь сладким воспоминаниям, которые в соответствии с развитием событий становились менее сладкими и все более тревожными. И тут на их фоне возникли столь же тревожные ассоциации с действительностью. Осторожность! Мы обязаны быть предельно осторожными! Ну не кретинки ли? Выходить Алиции ночью из дому, одной, в дождь и тьму?

В чем была, отчаянно стуча туфлями без задников и то и дело теряя их, я выскочила через калитку на улицу. Ночную темноту несколько рассеивал свет далеких уличных фонарей. В их свете я увидела почти на самом перекрестке стоящую у тротуара машину, а возле нее шевелились черные тени. Одна из них держала над головой странный предмет, похожий на растрепанную метлу или зонтик с торчащими спицами. Я уже открыла рот, чтобы заорать на всю улицу, но передумала: глупо и опасно. Так и не закрыв рта, я молча, в полной тишине, помчалась к машине. В полной тишине, если не считать, конечно, отчаянного стука деревянных подошв моих домашних туфель по мокрому тротуару. Машина вдруг взревела мотором и оттолкнувшись от тротуара, умчалась вдаль, а на перекрестке осталась одинокая фигура с метлой над головой.

– А ты чего выскочила? – допытывалась Алиция, когда мы обе уже сидели в прихожей, проникнув в дом через раскрытое окно на террасе, ибо дверь, как выяснилось, я, выбегая, захлопнула.

– Сердце подсказало, – ответила я, обтирая мокрые туфли туалетной бумагой. – Только дурак мог отпустить тебя одну в такую пору. Знаем ведь, что наш убийца упрям, как дикий осел в капусте. Что там было?

– Я не очень поняла, то ли они хотели меня увезти, то ли прикончить на месте, – ответила Алиция, пытаясь привести в порядок зонтик. – Интересно, чего это из него спицы повылезали? Я и не заметила.

– Оставь зонтик в покое! Толком расскажи, откуда взялась машина.

– Не знаю. Когда я уже возвращалась с сигаретами, она подъехала сзади, затормозила рядом со мной. Вышел какой-то тип, второй сидел за рулем. Тот, что выскочил, вроде собирался на меня кинуться, но как меня увидел, вроде расхотел.

– Почему, интересно? Ты ему не понравилась? Произвела на него плохое впечатление?

Отказавшись от попыток починить зонтик, Алиция бросила его в угол, вытащила из кармана сигареты и вдруг принялась глупо хохотать.

– Знаешь, похоже, я его обманула. Шла я себе спокойно и по дороге все о наших преступлениях думала. Рассматривала их в хронологическом порядке. Дойдя до фру Хансен, я, обрати внимание, рассудила так: если он в нее стрелял, вместо того чтобы сбежать, значит, она его видела. И он боялся, что она его узнала…

– О господи, оставь сейчас фру Хансен в покое! Говори о том, что стряслось только что!

– Так ведь дело как раз в ней! Он выскочил из машины и спрашивает меня: «Фру Хансен?» А я ему, не подумав, в ответ: «Что вы! Ведь фру Хансен в больнице». Он будто малость опешил и спрашивает: «Как! Уже?» – «Конечно, – подтвердила я. – В нее стреляли». А тут ты выскочила и к нам ринулась, ну они и смотались. Только потом я подумала, что, может, это он обо мне спрашивал.

– Ну это лишь с тобой может случиться. Забыть, как себя зовут!

На сей раз Алиция побила все рекорды своей рассеянности. И как такое вообще могло случиться? Вот я, к примеру. Забывала ли я хоть раз в жизни, что Хмелевская – это я? Подумав, честно признала – да, был такой случай, давно, правда, на похоронах моей светлой памяти прабабки. И перед глазами, как воочию, предстала могильная плита с собственной фамилией… Избавившись от этой малоприятной картины с некоторым трудом, я взглянула на Алицию, которая еще не успела переодеться, и вынуждена была признать:

– И то сказать, глядя на тебя никто не подумает, что это ты. Не везет этому бандиту! Других он принимает за тебя, а тебя за других. Думаешь, он в первую минуту поверил, что опоздал и тебя прикончил кто-то другой?

– Похоже на то. Мое сообщение его малость ошарашило, а тут сразу ты помчалась в атаку.

– Это как же понимать? В засаде он сидел со своей машиной, что ли? Откуда он мог знать, что ты пойдешь за сигаретами? И вообще, что ночью будешь выходить из дому?