На второй день праздников в гости к семейству Анзельмов приехал местный приходский ксендз. Седой как лунь старец, держа в левой руке табакерку, а в правой огромный носовой платок, собрал детей в кружок и стал экзаменовать их по закону божию. Он спрашивал: «Кто сотворил мир?.. Как звали прародителей наших?.. Для чего господь бог создал людей?..» Ясь сильно робел и на все вопросы отвечал хуже других, но, услышав фразу: «Что такое душа?» – вскричал:

– Я знаю!

– Очень хорошо!.. Отлично!.. – похвалил его ксендз. – Ну, говори уж, говори, а то, вижу, язык у тебя чешется.

Глаза у Яся сверкали, как горящие уголья.

– Душа, – сказал он с глубоким убеждением, – это такая штука, которая стреляет!

Старец, услышав это, воздел к небу обе руки вместе с носовым платком и табакеркой и удивленно воскликнул:

– Иисус, Мария! Кто тебе это сказал?..

– Да экономка, пан ксендз, когда чистила рыбу.

– Дитя мое!.. дитя мое!.. – бормотал почтенный старец, качая головой.

Потом приложился к табакерке раз, другой, медленно и деловито вытер нос и, к великой радости детей, прекратил экзамен.

Пани Винцентова ломала руки, зато пан Анзельм смеялся так, что у него глаза едва на лоб не вылезли.

– Какой же шутник выйдет из этого малыша! – сказал он, целуя Яся в светлые кудри.

Одна только пани Анзельмова не слышала всего этого. Она все размышляла о своих нервах и о том – женится ли чуткий Веслав Ружиц на Цецилии?

Хотя Ясь и провалился на экзамене, он был необычайно способным мальчиком. Ему было всего девять лет, а он стругал деревянные мечи и луки для сынишки пана Анзельма и лодочки из сосновой коры для его дочек. Разбирался в механизме мельницы, лесопилки и маленьких стенных часов; только никак не мог понять: почему одна стрелка движется быстрее, чем другая?

В арифметике он делал поразительные успехи: подумайте, сам открыл способ решения трех первых действий на зернах фасоли и таким путем обучил даже Юзека, который был старше его, неслыханно трудной вещи – таблице умножения. С тех пор всякий раз, когда дети чего-либо не понимали, пани Винцентова сперва объясняла это Ясю, а он – детям, с помощью собственных примеров, отличавшихся простотой и ясностью.

Пан Анзельм не раз говорил Ясю:

– Мальчик! Ты будешь великим человеком!

Больше всех своих маленьких товарищей Ясь полюбил Антосю. Случилось так, что в ребячьей республике оба они занимали самое скромное положение: Ясь был сыном гувернантки, Антосю родители баловали меньше других своих детей.

Как-то раз между Ясем и Антосей произошел весьма характерный разговор:

– Кем бы ты хотела быть? – спросил мальчик.

– Я бы хотела быть Маней, – ответила девочка. – А ты?

– А я… кучером!

Маня – сестра Антоси, была любимицей матери. А Ясь, играя с Юзеком, всегда выполнял обязанности коня. Этими обстоятельствами и объяснялись мечты детей.

Больше всего игрушек Ясь дарил Антосе. Однажды он даже сделал ей колыбельку для куклы; к несчастью, кукла была длиной в пол-локтя, а колыбель едва в несколько дюймов.

– Ну что ж, сломаем ее, и все! – с огорчением сказал Ясь, беря в руки колыбельку.

– И не думай! – воскликнула Антося. – Ведь у куклы может быть ребенок.

– Правда!..

Действительно, на другой день при содействии служанки родился ребенок, сооруженный из тряпок и ваты. Ясь внимательно к нему присматривался.

– Что это такое? – спросил он, указывая на верхнюю половину тела новорожденного.

– Голова!..

– А руки где?

– У нее нет рук, только рубашка.

Принесли колыбель, но оказалось, что голова слишком широка для нее. Ясь снова огорчился, но Антося в утешение попросила его нарисовать кукле нос и глаза, что он и выполнил, усиленно вращая по этому случаю языком.

Дружба детей была так велика, что Ясь даже решил поделиться с Антосей неслыханно важной тайной.

– Пойдем, – сказал он ей, – я тебе покажу гнездо.

– Гнездо? – воскликнула Антося, всплеснув руками.

– Но ты никому не скажешь? – торжественно спросил Ясь.

– Нет!.. честное слово…

Они пошли в сад, где капельки росы, обильно осевшей на листьях, переливались всеми цветами радуги. В воздухе, напоенном пьянящим ароматом, гремел разноголосый птичий хор; жужжали пчелы и стрекотали кузнечики.

– А это настоящее гнездо? – горя от любопытства, спросила девочка.

– Конечно.

– И там есть маленькие птички?

– А ты как думаешь?.. Наверно…

В одном из кустов что-то зашелестело.

– Может, это здесь? – не унималась Антося. – Может, ты забыл?

Ясь вместо ответа с важным видом помотал головой.

Наконец дошли до клумбы в конце сада. Ясь остановился, встал на колени и, осторожно отгибая ветки, прошептал:

– Тише!..

Антося опустила головку и приложила палец к губам.

– Видишь? – спросил Ясь.

– Вижу, – ответила она, – но не знаю где…

Ясь показал пальцем.

– Ах!.. – воскликнула она в восхищенье.

На расстоянии локтя от Антоси, прямо на земле, лежало серое гнездышко, круглое и гладкое, словно отлитое. Внутри был вогнутый матрасик из конского волоса и пуха, а на нем – маленький птенчик: красный, без перьев. У него были затянутые пленкой, но выпуклые большие глаза, и еще больший животик. Услышав шорох, птенец поднял головку, а желтый клювик раскрыл так широко, словно хотел проглотить Антосю.

– Есть просит! – заметил Ясь.

В эту минуту на ветку – прямо над головами детей – села уже взрослая птичка. Она несколько раз пошевелила хвостиком, поглядела на непрошеных гостей сперва правым глазом, потом левым и жалобно запищала.

– Отойдем, – сказал Ясь. – Мать пришла его кормить.

Антося возвращалась домой в глубокой задумчивости; несколько часов спустя она спросила:

– Ясь! Нельзя ли показать гнездо Мане?

– Ну нет!

– И Юзеку тоже нельзя?

– Само собой! Юзек сразу разорит гнездо.

Антося действительно сохранила тайну, но, к несчастью, решила позаботиться о птенчике. Под вечер, ничего не сказав Ясю, она взяла горсть хлебных крошек и щедро накормила ими маленького голыша. А когда на следующий день дети пришли его навестить, бедный птенчик уже не дышал.

– Ах, Антося! – сказал Ясь. – Это, верно, ты виновата?

Девочка залилась слезами.

Ясь взял в руку мертвого птенца – он был какой-то сморщенный и холодный – и прошептал:

– Чем же ты провинился, бедняжка!..

На глаза его навернулись слезы.

– Не говори так, Ясь! – попросила огорченная девочка и потом поспешно добавила: – Зато мы можем устроить ему похороны…

– Что ему с того?

– Я уложу его в колыбельку, в ту, которую ты мне подарил для куклы… ты сделаешь ему крестик…

– Перестань! – прервал ее Ясь. – Подумай лучше о том, что нам будет за это.

– Да ведь никто не знает…

– Не беспокойся! Господь бог хорошо знает, он еще накажет меня за то, что я показал тебе гнездо…

Дети вернулись домой очень сосредоточенные и серьезные. Ясю все казалось, что следом за ним кто-то идет, а Антосе – будто лица у всех угрюмые и сердитые. Бедняжка не выдержала, доверила свою печаль Мане. Мане тайна также стала в тягость, и она шепнула о ней Юзю, который с громким смехом рассказал об этом всем. Тотчас подтвердились дурные предчувствия Яся, ибо пан Анзельм, услышав, о чем идет речь, страшно рассердился, затопал ногами, велел принести топор, пригрозив отсечь детям головы, и в конце концов – поставил их в угол.

После дождя наступает ясная погода, после ночи – день, после огорчений – радость, после труда – отдых, после богатства – бедность. Все это, видно, зависит от круговращения земли, как говорил мой дядя, человек большого сердца и философического ума.

Так что, друг мой, если у тебя неприятности, радуйся: ибо это верный признак, что вскоре все будет хорошо. Печалься скорей тогда, когда ты совершенно счастлив, потому что на свете нет ничего прочного! Это, в свою очередь, мнение моей бабки, благочестивой женщины, которая многое в жизни испытала, – ба! – видела самого Наполеона…