«Уже начинают прорабатывать, а что дальше будет — не знаю. (Прорабатывать „всесильного и внушающего ужас“ председателя всех ОГПУ? Да, мы явно мало знаем о том времени, очень мало! — Е. П.) Со мной начинают связывать все истории, которые когда-либо были в Грузии и вообще в Закавказье. Ушел тов. Л. Картвелишвили (член ЦК КП Грузии. — Е. Я.) — винили меня. Ушел тов. Мамия (1-й секретарь Заккрайкома. — Е. Л.) — указывали на меня. Сняли бакинских товарищей — опять я тут. В умах многих товарищей я являюсь первопричиной всех тех неприятностей, которые постигли товарищей за последнее время и фигурирую чуть ли не как доносчик».

А ну-ка, давайте вспомним Антонова-Овсеенко с его неназванными грузинскими «старыми большевиками». Вот они, родимые, все тут…

Но, может быть, товарищ Берия лукавит, и он на самом деле доносчик? И при этом «будирует и вскрывает недочеты»? А вы знаете, как ведут себя подлинные доносчики? Самая частая реакция людей, когда они узнают имена сексотов, это всплеск руками: «Никогда бы не подумал!» Вообще в аппарате, а тем более на Кавказе, самое большое раздражение вызывает как раз такое поведение, какое продемонстрировал Берия — это вскры-вание недостатков и отказ «порадеть родному человеч-ку», прикрыть кунака. В сочетании с традиционной оппозиционностью кавказских деятелей становится понятно, почему Берия просит «если уж никак нельзя послать на учебу, то хотя бы перебросить на другую работу в каком-нибудь из районов СССР».

А теперь небольшое «лирическое отступление», характеризующее Берия как человека. В том же 1930 году Всеволод Меркулов пишет ему письмо: «Здесь у нас распространились слухи о якобы предстоящем твоем уходе из Тифлиса… В связи с ними у меня к тебе глубокая просьба: не забыть меня. В случае, если ты, действительно, решил уехать из Закавказья, я очень прошу тебя взять меня с собой туда, где ты будешь работать. Город и должность меня не интересуют: я согласен работать где угодно…»

Чтобы правильно понять это письмо, надо отрешиться от того, что мы знаем дальнейшую судьбу Берия. Меркулов знать ее не мог, так что карьеризмом тут и не пахнет. Он видел то, что видел: у Берия крупные неприятности, на него имеет зуб большинство влиятельных людей, потихоньку начинается травля. По сути, он не уходит, а бежит из Закавказья. В то время «беженцев» не очень-то любили: могли загнать куда-нибудь в Сибирь, в глухой угол, или на китайскую границу, под пули. Меркулова это не интересует: где угодно, в любой должности, но под его руководством. Согласитесь, кое о чем это говорит…

Однако в Москве судьбу Берия решили иначе. Конец 20-х годов — это то время, когда Сталин, изнемогая от «партийной демократии», все больше и больше начинал назначать партийных руководителей. Своеобразным ответом на многочисленные просьбы Берия убрать его с чекистской работы стало новое назначение.

Из ГПУ его действительно убрали — осенью 1931 года он становится одновременно первым секретарем компартии Грузии и вторым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б), еще через год — первым секретарем Зак-крайкома.

Кто мог подсказать Сталину это назначение? Он знал и помнил толковых людей, но едва ли настолько хорошо знал Берия, чтобы совершенно самостоятельно принять столь крутое решение — поставить начальника спецслужбы руководителем республики. Из членов Политбюро Берия знали Киров и Орджоникидзе. Однако Киров с 1926 года работал в Ленинграде и был далек от кавказских дел. Так что, скорее всего, это было сделано с подачи Орджоникидзе То, что они были знакомы куда ближе, чем принято думать, говорит тот факт, что сына Берия звали Серго (иногда говорят, что при рождении он был назван Отаром, и имя сменили после отъезда Орджоникидзе в Москву — но это ничего не меняет, скорее, наоборот…).

С другой стороны, ситуация в Грузии была тревожной. Говорят, что Берия путем интриг отодвинул «старых большевиков», заслуженных революционеров. Пожалуй, что и так, отодвинул — хотя едва ли путем интриг. Но то, что он был верным сталинцом, не вызывает ни малейшего сомнения.

Можно сколько угодно говорить о партийной демократии и пр., но с точки зрения государственной необходимо было поставить во главе республики верного сталинца — пусть он даже чекист, пусть он завалит народное хозяйство, пусть что угодно… В конце концов, в хозяйственном отношении Грузия ничего собой не представляла, Россия уж как-нибудь ее прокормит. Важна она была в первую очередь в стратегическом отношении — черноморское побережье, морская граница, граница с Турцией, да еще самоопределение вплоть до отделения, которое так и осталось в национальной программе СССР… В 1918-м это уже проходили…

В восторг от нового назначения Берия не пришел, однако кто в те годы спрашивал о согласии «брошенных» на ту или иную работу?

В абсолютном большинстве книг (за исключением труда А. Топтыгина «Неизвестный Берия») из всего семилетнего периода, когда Берия был руководителем Закавказья, обсуждаются только два момента: взаимоотношения с грузинскими партфункцонерами — кто кого подсиживал, и эпохальный труд «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» — его авторство и роль Сталина. Все. Как будто у первого секретаря Заккрайкома и первого секретаря Грузии других дел, кроме как интриговать против товарищей по партии и воровать чужие книги, и не было.

На самом деле все это несколько не так. Первый секретарь республики был, фактически, наместником центральной власти и отвечал за все. То есть вообще за все — промышленность, сельское хозяйство, выполнение планов, уровень жизни, культуру, идеологию и пр., и пр. Задачи, стоящие перед руководством СССР, были беспрецедентными — за какие-то десять лет поднять хозяйство страны до такого состояния, чтобы она была способна схлестнуться в войне с Германией, а может быть, и со всей Европой. От Грузии, конечно, особых подвигов не требовалось — ну что возьмешь с Грузии? Единственным настоящим интересом центра в Закавказье была по-прежнему бакинская нефть. Но если бы удалось как-то поднять нищую республику, было бы очень хорошо!