И наконец, самой главной гарантией безопасности была строгая личная конспирация Мишеля. Во всей его группе (а к концу своего существования она насчитывала более ста человек) единственным человеком, который знал всех ее членов, был Мишель, а каждый член группы знал только Мишеля. Таким образом, в случае ареста одного из членов группы опасность грозила одному Мишелю. Позднее Мишель назначил себе трех заместителей.
Все донесения передавались лично ему. Либо агент приезжал в Париж, либо Мишель сам выезжал в провинцию. Эти встречи, происходившие, как правило, регулярно, имели огромное значение. Они позволяли Мишелю непосредственно руководить всей работой.
Единственным недостатком такой системы была необходимость часто разъезжать. К счастью, коммерческая деятельность Мишеля служила надежным прикрытием. Большинство «штатных» помощников Мишеля также имело прикрытие — справки с места работы, в которых говорилось, что они коммивояжеры фирмы «Газожен».
АРЕСТ ОЛИВЬЕ
После того как в январе 1942 года Оливье Жиран стал курьером Мишеля, он регулярно, раз в три недели, ездил в Берн. Оливье отлично знал Швейцарию, установил хорошие отношения с Б., и к тому же у него не было затруднений с швейцарскими властями, которые свободно пропускали Мишеля или его курьера в любое время в обмен на доставляемые ими сведения.
Однако в июне случилось несчастье.
У Оливье был приятель — молодой голландец, с которым он познакомился в голландской торговой палате в Париже. Как-то в начале весны этот голландец спросил Оливье, не может ли тот организовать переброску из Франции в Швейцарию группы молодых голландцев, которые недавно бежали из Голландии.
Оливье, который постоянно искал приключений, ухватился за эту просьбу, и они договорились, что он, Оливье, выедет из Парижа в тот же вечер вместе с этой группой.
К счастью, при проезде в «красную зону» не было проверки документов, и Оливье со своими попутчиками благополучно прибыл в Понтарлье. Оттуда они шли пешком, незаметно пересекли границу и прибыли в Ла-Кот-о-Фе.
Окрыленный успехом, Оливье вернулся в Париж, где его встретили с поздравлениями друзья из голландской торговой палаты.
Мишель узнал обо всем этом лишь несколько недель спустя. Понимая, насколько это опасно, он попросил Оливье больше не делать таких вещей. Но, к несчастью, к этому времени Оливье уже пообещал провести еще одну группу из девяти человек. Делать было нечего, и Мишель с неохотой дал на это свое согласие.
В одиннадцать часов утра 30 июня Оливье, прибыв в Дижон накануне вечером, пошел на вокзал встретить парижский поезд, на котором должны были прибыть голландцы. С ним пришел его школьный товарищ Жан Буэй.
Они ждали голландцев у выхода, через который проходили сошедшие с поезда пассажиры, однако никто из их группы не появлялся. Тогда Оливье решил поискать их на платформе, а Жану поручил вести наблюдение на улице.
Жан с тревогой ждал Оливье минут десять. Затем он увидел немецкого солдата с винтовкой. За ним вышли еще несколько солдат, конвоировавших группу людей в наручниках. Среди них был Оливье. Поняв, в чем дело, Жан поспешил скрыться.
Мишель узнал об этом три дня спустя, когда вернулся из очередной поездки. Ему сообщили об этом родители Оливье, которых поставил в известность Жан.
Мишель был потрясен и во всем винил себя[3].
Мишель порекомендовал матери Оливье съездить в Дижон и попытаться выяснить, не находится ли ее сын в местной тюрьме. Предположения Мишеля подтвердились: Оливье действительно находился в этой тюрьме. С помощью одного священника матери Оливье удалось передать сыну посылку с продуктами и записку. Через несколько дней она получила от Оливье ответ.
В результате Мишель узнал, что, несмотря на многочисленные допросы, Оливье никого не выдал. Он признался только в незаконном провозе денег. Немцы не считали это серьезным преступлением, и поэтому появилась надежда на скорое освобождение Оливье.
Однако в октябре произошло новое несчастье. Отец и мать Оливье были арестованы гестаповцами и оказались в одной тюрьме с сыном. Старики пробыли в тюрьме недолго ввиду отсутствия улик против них. Их освободили, но Оливье остался в заключении. Теперь ему уже были предъявлены более серьезные обвинения. Причина ареста родителей и резкого изменения отношения гестаповцев к самому Оливье долго оставалась неизвестной. В апреле 1943 года родители были извещены о казни их сына.
Тюремный священник переслал родителям последнее письмо Оливье и рассказал, как погиб их сын.
«Утром 16 апреля 1943 года, — писал священник, — примерно минут за двадцать до казни, его и двух других осужденных на смерть вывели из тюрьмы и посадили в крытый грузовой автомобиль. Я сидел рядом с вашим сыном. Он попросил меня уговорить солдат снять брезент с кузова грузовика, сказав при этом: «Такое чудесное утро, и все вокруг так красиво, что хочется смотреть и смотреть… Даю вам честное слово, что мы будем вести себя хорошо».
Дорогой он спросил меня, хорошо ли я знаю Францию. Я ответил утвердительно. «Тогда, — сказал он, — вам понятно, почему не жалко умереть за такую страну. Она так прекрасна, и люди замечательные».
Когда мы прибыли на место, осужденным завязали глаза. Приговор был зачитан по-немецки и по-французски.
Все кончилось за несколько секунд. Я слышал, как Оливье воскликнул: «Да здравствует Франция!»
Последнее письмо Оливье начал писать за несколько дней до смерти и закончил утром перед казнью.
Этот глубоко трогательный документ слишком длинен, чтобы его воспроизвести здесь целиком, но следующие ниже выдержки дают представление о характере героя.
«Понедельник, 12 апреля 1943 года
Меня приговорили к смерти. Что теперь делать? Подать просьбу о помиловании? Я уже объяснил, почему не строю иллюзий на этот счет. Надежда слишком слабая, чтобы за нее цепляться. Остается только ждать.
В голове у меня сумбур. Мелькают обрывки мыслей. Но мне хочется, чтобы вы знали, что это за мысли.
Мне хочется, чтобы из всего того, что я пишу, вы запомнили две вещи: мою вечную благодарность за полную огромного и постоянного счастья жизнь, которую я прожил благодаря вам обоим, и силу моей любви к вам.
Больше об этом ничего говорить не буду. Есть вещи настолько великие, прекрасные и священные, что попытка говорить о них может только испортить их.
Пятница, 16 апреля
Я ничего не писал во вторник, среду и четверг — не располагала обстановка. Вчера мне вернули мой чемодан. А сегодня в семь утра объявили, что казнь назначена на девять часов.
Дорогие родители, простите меня! Боюсь, что вам перенести все это будет труднее всего. Должен сознаться, что до сегодняшнего дня я все еще не терял надежды.
Смерть уже близка, но столько еще нужно сказать вам!
При жизни я делал то, что считал своим долгом, и делал это с радостью в сердце. Идет война, и я пал, как пали другие. Я видел их на Марне, в длинных рядах могил. Теперь наступил мой черед. Вот и все.
Должен признаться, что нелегко оставаться спокойным. Эти последние минуты на земле бегут так быстро…
О, мои горячо любимые родители, как я переживаю за вас в эти минуты! У вас в жизни уже было столько печали и страданий! А теперь еще это… Но помните, что жизнь продолжается, и я вижу солнце, свободное и прекрасное, вечный символ света.
Можете быть уверенными, что я никого не выдал. Я никогда не был предателем. Сейчас, когда опускается занавес моей жизни, я могу сказать, что совесть моя чиста.
Остается всего несколько минут.
Франция будет жить! Франция непорочна, чиста и полна сил!
Я счастлив. Я умираю во имя служения моей родине.
Я счастлив, что люблю вас.
Прощайте!
Оливье».
