Он попытался прийти в себя в вестибюле, неторопливо и тщательно одеваясь, хотел было отдать пропуск старательно смотревшей мимо охране, потом мстительно подумал, что фиг. У кого взял, тому и верну. А то ведь не выпустит еще, сообразил Соболев запоздало, хихикнул и снова сорвался в вычисления: откуда, зачем и что это значит.

Так увлекся, что чуть не проскочил будку охранника насквозь – ткнувшийся в бедро турникет остановил. В будке было пусто и тихо, за отсвечивающим стеклом криво стояла светлая щель – видимо, там была подсобка. Кто-то трепался по-английски – негромко и вдали, на грани слышимости – вроде про то, что еще три дня пробудет в Канаде. Говор американский, откровенно восточный: Новая Англия – Мэн или Массачусетс, но не Нью-Йорк.

Охранник практикуется, мрачно подумал Соболев и рявкнул по-английски:

– Есть кто дома?

Из щели вывалился непонятный шум, а следом – давешний дебил, старательно подтягивающий штаны.

Ага, подумал Соболев, но переключаться было лень, и он продолжил по-бостонски:

– Сэр, могу ли я покинуть наконец сию гостеприимную обитель?

Дебил зыркнул из-под низкого козырька и спросил по-уральски:

– Выйти, что ли?

– Ayup, – с наслаждением подтвердил Соболев. Ему чего-то стало смешно.

Дебил протянул руку.

Соболев хотел было хлопнуть ладонью о ладонь по-рэперски, но решил, что это уже перебор. Он вложил пропуск в не по сезону загорелую кисть, кивнул и вышел сквозь пыхнувший зеленым огоньком турникет.

За калиткой было ветрено и казалось сильно холодней, чем во дворе. Особенно холодно было закутанному мужику в ярком пуховике, который вертелся у ворот, вдувая в телефон клубы пара и длинные английские фразы. Натурально бостонские.

Вот это пронизывающий эффект у чувака – сквозь две стены слышно, уважительно подумал Соболев, машинально соображая, чего янки так орет про ржавчину. А, это ж имя такое – Расти.

Амер прервался, сунул телефон в карман, повертел головой, отыскивая провожатого. Тот деликатно стоял поодаль в коротком пальто и вязаной шапке – как Соболев, в общем. «Сосед», как минимум.

Они внимательно оглядели друг друга, пока амер, путаясь в ногах и словах, которые считал русскими, пытался пройти в калитку, не сбив Соболева. Не врал Жарков про встречу – этого янки и ждал.

В голове у Соболева мгновенно возникли три блестящих плана вербовки или просто контакта с американцем, который, раз уж приперся в ОМГ, знал всякое про оборонное машиностроение США и мог – чисто теоретически – частью знаний поделиться.

Соболев извинился и шагнул назад.

Не место, не время, не судьба.

Он отвел глаза от покачивающейся калитки, поднял шарф повыше и зашагал к метро.

Слежки он не заметил. Без средств импульсного перехвата это было нереально.

В ноябре в России темно, холодно и случаются революции. Это все, что Адам знал про ноябрьскую Россию. Знал, верил и совершенно не собирался проверять. Но сработал фактор мастера.

Фактор был трудноописуем, как стиль всякого классного игрока, а от противного описывался незамысловато: «Нормальные люди так не делают». Но у нормального человека обороты не росли на тридцать процентов в год, особенно в плотном и специфическом бизнесе безопасности. У Boro Security росли. А в прошлом дохлом году, когда все сели на копчик ровно и старались не дышать, выросли на пятьдесят четыре процента. Мастер не сидел, а метался по всему миру – и Адама метал так, что Адам за неполный год выправил золотую карточку.

Теперь можно было замахиваться на платиновую. Страшно не хотелось – а куда деваться.

Мастер позвонил из Канады – судя по богатому звуковому сопровождению, из самой середки леса, заваленного снегом и, не исключено, вывороченными соснами (иголки которых завязаны в ирокезскую надпись «Гуроны сосут»), а также веселыми бульдозерами и лесорубами в масках хоккейных вратарей. Мастер не включил изображение, хотя скайп позволял. Позвонил и сообщил, что тут все гладко, но требуется еще несколько дней, а тем временем надо расковырять русскую тему – так что отправляйся, солдат, в Москву…

Мы же принципиально не работаем с Россией, ты сам в восьмом запретил, возмущенно заорал Адам. Мастер хладнокровно сказал, что бывают исключения, подтверждающие правила, и сейчас под его чутким руководством происходит именно такое исключение. А чего в Москву, а не сразу в Чудо… Челяб… Чулманск, осведомился Адам, попутно утвердившись в мысли, что исследователи, удивлявшиеся заковыристости русской души, не пробовали говорить по-русски. А вот в Чулманск ни в коем случае, сказал мастер тоном немецкого капрала и приступил к чуткому руководству.

Адам слушал полминуты, потом замотал головой и громко предложил: «Может, по почте?»

«Это испытание, солдат», – громыхнул мастер в трубку, привычно проигнорировал ответный гром и продолжил неторопливо швыряться именами, городами и тезисами.

Адам, оскалившись, писал на диктофон. Потом все стер, чтобы по-честному. Пару пунктов проверил, с совершенно удовлетворительным результатом.

Но сперва, понятно, завершил разговор с мастером – естественным вопросом: «Мастер, а если пошлют?»

«Не пошлют, – сказал мастер. – Узнай телефон Жаркова, звони прямо ему в приемную через сорок минут, у них как раз рабочий день начинается.

У Адама день как раз заканчивался, причем не рабочий, а календарный. Напоминать об этом был глупо, оставалось выполнять и надеяться, что все-таки пошлют.

Какое там. Вот за это Адам ненавидел мастера особенно тепло и нежно – за то, что, гад, не ошибался. Волноваться пришлось всего пару минут, что его соединяли с Жарковым, до работы, между прочим, еще не добредшим. Потом с Адамом общались как с давно потерянным дедушкой-миллионером – и по телефону, и по почте, куда он отправил подготовленный, оказывается, мастером проект декларации о намерениях. Русские так пылко возжелали принять на себя расходы, связанные с проездом и проживанием, что Адам устоял лишь из-за категорических инструкций мастера. Зато не устоял перед приглашением приехать, увидеть настоящую Россию и договориться о чем возможно, а по остальным вопросам определить параметры дальнейших переговоров. Таковы были инструкции, опять же.

То есть сначала Адам не поверил, что ехать надо прямо сейчас. Мастер о такой возможности предупреждал, но это же мастер, а нормальные люди так не делают. Русские, понятно, тоже ненормальные, но по-другому. У них и пословица есть про медленные сборы и быструю езду. Русский военный концерн – не коммерческая радиостанция Кинг Сити, Орегон, приглашать первого дозвонившегося в гости, да немедленно, ему не полагается. Но пригласил, наобещал, ничего не требуя взамен, и был ласков до омерзения – так, что Адам дрогнул, решил не ехать и позвонил мастеру с твердым намерением ровно это и объявить. Может, даже без основания. Сейчас не холодная война, но мир довольно холодный, особенно в России. И проверять это лишний раз никому не – ну и так далее.

В скайпе мастера не было, а звонок он сбросил. Адам обрадовался – теперь и объясняться не надо, а потом все можно будет обосновать, сославшись на сброшенный звонок.

Мастер перезвонил через пять минут и первые пятнадцать секунд даже слушал. Потом начал говорить. Немного спустя – можно было сказать точнее, но не хотелось даже глазами возвращаться к чему бы то ни было, связанному с этой беседой, – Адам пятый и совсем уже нервный раз воскликнул «Ладно, ладно, сделаю», нажал отбой, порычал на низкую луну и набрал Москву.

Новый рабочий день мог оказаться бесконечным, а оказался многоконечным. Точнее Адам сказать не мог, потому что сбился со счета на третьем, кажется, конце. Первый он опрометчиво обозначил, когда завершил переговоры с оформлениями, за пять минут доехал сквозь синюю пустоту и желтое мигание светофоров до дома и вырубился, едва покинув душ. Второй очевидный конец вахте пришел вскоре после обеда, который Адам раздраженно пропустил, потому что надо было добить и отправить в инженерный корпус итоговый меморандум по согласованному техзаданию. Адам это сделал – и мог чувствовать себя свободным аж до аэропорта. Третье очевидное завершение рабочего дня случилось в самолете, отправлявшемся в завтрашний день, который досрочно наступил в Старом Свете – вопреки старости света, репутации России и здравому смыслу. Адам смолол пресный ужин из морепродуктов, посмотрел вслед жгучей стюардессе, подумал, что было бы неплохо – и проснулся от ее вопроса про предпосадочную выпивку. Вообще такие вопросы были лучшим будильником, но не при двух сотнях свидетелей. Опять проспал свое счастье, мелькнуло сожаление в незатекшей части мозга, и Адам устремился к новым завершениям дня.