Лорен держит паузу – чтобы информация усвоилась. Свенсон не только растлитель малолетних, он еще и нерадивый преподаватель.

– А что вы обсуждали на этих «консультациях»?

– Ну, мою работу. Если это можно назвать обсуждением. Он, вообще-то, не вносил никаких поправок. Говорил только, что у меня хорошо получается и что нужно продолжать в том же духе.

Слушание можно заканчивать прямо сейчас. Всякому уважающему се­бя преподавателю понятно: профессору не так уж и нравилась эта рабо­та, он просто хотел встречаться с этой студенткой за пределами класса.

– А теперь, Анджела, расскажите своими словами, как развивались ваши отношения.

Если Лорен еще раз произнесет слово «отношения», Свенсон ее при­душит. От-но-ше-ния. Его раздражает пришепетывание на третьем слоге.

И тут из-под одежек новой Анджелы проглядывает старая Анджела. Она начинает вертеться, но сколько бы ни крутилась, с пути она не сой­дет. Он может скакать козлом перед ее носом, она на него и не взглянет. Он чувствует, что, если она хоть разок на него посмотрит, что-то изме­нится. Она прекратит этот спектакль, снимет свои обвинения. Он рас­суждает как охотник. Вот кем он стал? Охотником? Только охота не ув­лекла его настолько, чтобы он забыл о себе окончательно, – его приводит в ужас мысль о том, что всем этим людям известно про его от­ношения с этой странной вертлявой девчонкой.

– У меня было такое ощущение, что он… ну… вроде как… заинтересован.

– Заинтересован? – повторяет Лорен. – Заинтересован в этих отно­шениях?

Анджела говорит:

– Понимаете, я замечала, как он смотрит на меня во время семинара.

Конечно, он смотрел на нее – во всяком случае, в ее сторону: она так агрессивно молчала, стучала своими шипами – кстати, куда они подева­лись? – по столу, когда другие студенты изливали души и раскрывали сердца. Свенсон надеется, что комиссия примет все это к сведению. От­ныне они хорошенько подумают, прежде чем взглянуть на студента. Как, интересно, можно было не смотреть на Анджелу, наряд которой был по­добран специально, чтобы вынуждать вас на нее смотреть, чувствуя при этом, что ваш взгляд нарушает ее право невидимкой скользить по миру.

Свенсону нужно все вспомнить. Вспомнить, что именно происходи­ло – чтобы держаться правды. Держаться реальности. Девушка, кото­рой он был «увлечен», весьма отдаленно напоминает ту, которая сидит сейчас за столом. Очень трудно соотносить ту Анджелу и эту. Какая из них настоящая? Удивительно, но этого так и не узнаешь, даже если в сво­ем творчестве она якобы открывает интимные стороны своей души. Но ведь Свенсон всегда предупреждал студентов: не следует считать, что эта душа – душа самого писателя.

Лорен спрашивает:

– А профессор Свенсон что-нибудь говорил вам?

– Конечно говорил. Я приносила ему работу. То, что писала.

– А как он относился к вашему творчеству?

– Я ведь уже сказала. Ему все действительно нравилось.

– Понятно, – говорит Лорен и, помолчав, спрашивает: – А почему вы решили, что ему это действительно нравилось?

– Он оставлял мне сообщения на автоответчике, говорил, что ему очень нравится то, что я делаю.

– На ав-то-от-вет-чике? – по слогам повторяет Лорен.

– И все время просил принести еще.

Вот это комиссия пусть отметит. Преподаватель хотел читать рабо­ты студентки. Жаль, они не знают, какой хороший у нее роман. Он хочет сказать об этом прямо сейчас – уточнить, что была причина про­сить ее приносить новые главы. Но если он сейчас встанет и скажет так вслух, это вряд ли ему поможет. Все решат, что он заблуждался. Да, за­блуждался. Но не относительно ее романа.

– А какие ваши работы интересовали профессора Свенсона?

– Мой роман. Главы из романа.

Когда она произносит слово «роман», голос ее чуть дрожит. Неуже­ли комиссия этого не замечает, не видит, что в обличье этой якобы про­стодушной девчушки скрывается кровожадный убийца? Нет, они ничего не слышат. Никто из них – за исключением Магды, но та молчит – не может представить себе, что это косноязычное, полуграмотное дитя на­писало роман, который так увлек его, человека взрослого и опытного. Настроение у них падает – как и у него, когда он впервые услышал от Ан­джелы это слово. Свенсон читает по лицам Карла и Билла – нет, ради та­кой девицы мы бы местом рисковать не стали.

– Может быть, вы расскажете нам немного о своем романе?

– Что вас интересует?

– Например, фабула. – Лорен надеется, что сейчас Анджела опять промычит что-нибудь нечленораздельное.

– Там про девочку, которая влюбляется в своего учителя.

Ну, теперь самое время пересказать комиссии тот эпизод, где девоч­ка и учитель трахаются среди разбитых яиц. И не забыть отметить, что эта скромная невинная девица весьма точно описала происходившее.

– А почему вы стали писать именно об этом? – спрашивает Лорен. – Откуда вы взяли эту фабулу?

Анджела смотрит на нее непонимающе. Откуда, по мнению Лорен, берутся сюжеты?

– Придумала.

– Это понятно, – улыбается Лорен. – А как вы полагаете, не мог ли профессор Свенсон, прочитав ваш роман, решить, что вы… испытываете чувства к одному из своих преподавателей?

– Мог, – говорит Анджела. – Наверное.

Неужели шесть вполне разумных мужчин и женщин поверят, что Свенсон решил завести «отношения» с Анджелой потому, что прочел об этом в ее романе, – ну что он, ненормальный подросток, на школьном дворе расстрелявший из автомата своих соучеников, адвокаты которого заявляют, что на это его подтолкнула компьютерная игра?

Лорен говорит:

– Может, на мысль о том, что профессор Свенсон хочет завести с вами особые отношения, вас навело что-либо еще?

Анджела должна подумать.

– Ну, я случайно выяснила, что он брал в библиотеке сборник моих стихов.

Так Анджеле было известно, что он читал ее стихи! Свенсон пытает­ся понять, что это может значить. Когда она об этом узнала? Давно ли? Почему ему не сказала? Но тут Лорен спрашивает:

– Как вы это обнаружили?

Я время от времени заглядываю на эту полку. Проверяю – вдруг кто взял почитать мою книжку. Никто не берет. А тут раз смотрю – ее нет на месте. И я попросила знакомого парня, который работает в библиотеке, проверить по компьютеру. Оказалось, что книжку взял профессор Свенсон. И я догадалась – что-то происходит. Я никак такого не ожидала: неужели преподавателю больше делать нечего, кроме как ни с того ни с сего брать в библиотеке книгу с твоими стишками.