– Вы проверяли, пошла ли мисс Арго на прием к специалисту?

Почему Шерри не проверила? Да потому, что все они – за исключе­нием Свенсона – знали, что Анджела лжет. Шерри, Магда, даже Арлен. Все женщины знали. А Магда даже предупреждала его.

– Невозможно их постоянно держать за руки, – резко отвечает Арлен.

Заметил ли кто-нибудь кроме Свенсона, что классовая борьба таки разгорелась? Арлен, рабочая косточка, уже не в силах сдерживать того, что накопилось, – опостылели ей и маленькие паршивцы, которых она столько лет пестует, и лицемерные британцы, которые пришли сюда за­воевателями и считают, что вправе всем здесь распоряжаться.

– Конечно, невозможно, – соглашается Лорен.

– Это все? – спрашивает Арлен раздраженно.

Все, да не совсем. Ее показания усилили неприязнь, которую комис­сия испытывает к Свенсону: он не просто предложил студентке помочь опубликовать ее роман в обмен на сексуальные услуги, он предложил это студентке, склонной к суициду.

– Есть еще вопросы к миссис Шерли?

Вопросов нет – никому не хочется в этом копаться. Никому, кроме Амелии, которая, кажется, не заметила вспышки классового конфликта между Арлен и Бентамом.

Амелия говорит:

– Упоминала ли мисс Арго о своих отношениях с профессором Свенсоном?

Арлен едва не лишается дара речи.

– Как это… при Шерри… при жене Теда она бы не стала… А вы?

Амелия пожимает плечами. Сейчас не время и не место объяснять, что говорят или могут сказать друг другу латиноамериканки.

– Ну что ж! – говорит Лорен. – Арлен, вы больше ни о чем не желаете нам сообщить?

– Разве что еще одно… – говорит Арлен голосом, тонким и острым, как игла, которой вводят яд. – Думаю, вам следует задуматься о том, на­ сколько все это тяжело для Шерри. – Арлен в упор смотрит на Свенсона. Он закрывает лицо руками, но вообще-то хочет заткнуть уши, бормотать какую-нибудь белиберду – лишь бы не слышать ее голос. – Шерри – сильная женщина. Очень сильная.

Свенсон чувствует себя рогоносцем. Шерри оставила его ради Арлен! И теперь Арлен, а не Свенсон имеет право говорить о Шерри в присутствии этих посторонних людей. Ему хочется подойти к Анджеле, схватить ее за шкирку – посмотри, что ты наделала! Но он знает, что не она тут главный персонаж: это он все сделал своими руками. Ради него и устроили судилище. Если он сейчас запрокинет голову и завоет в голос, они хоть тогда заткнутся?

– Благодарим вас, Арлен, – говорит Лорен.

– Не за что, – отвечает Арлен.

Она смотрит на Билла, словно ждет, что он проводит ее, поможет уйти, как помог прийти. Но с Арлен все в порядке – это крепкая медсе­стра лет под шестьдесят, которой только что хватило сил забить здоро­венный гвоздь в крышку гроба Свенсона. Она и сама отсюда выберется, встанет и уйдет. Когда Арлен проходит мимо Анджелы и ее родителей, Свенсон приподнимается и смотрит на них: интересно, как папа с ма­мой восприняли известие о суицидальных наклонностях дочери. Похо­же, никак. Они сосредоточены на своей миссии. Они здесь, чтобы под­держать дочь, чтобы удостовериться в том, что правосудие свершится.

Комиссия смотрит на Анджелу – точнее, на Анджелу и ее родителей. Никто ничему не удивляется. Все было срежиссировано заранее.

Лорен говорит:

– Анджела, вы готовы? У вас есть силы отвечать на вопросы комиссии?

Анджела, вы готовы? Других свидетелей об этом не спрашивали. Ими вертели так и сяк – как было удобнее комиссии. Но начала все Ан­джела, она этого хотела. Анджела была готова с самого начала. Она сто­яла у истоков.

Анджела встает и выходит к столу. И Свенсон видит панковские бу­лавки, торчащие из-под обличья примерной студентки. Он ждет, что она сейчас споткнется или стукнется об угол стола, но она – как дебютантка на балу – грациозно опускается на стул. Да нет же, даже при этой маски­ровке ее жесты будут теми же, ее манера держаться выдаст ее истинную натуру. Актеры все время так делают. А Анджела – девушка разносторон­не одаренная.

Комиссия словно отступает в сторонку, вверяет Анджелу Лорен: только она способна общаться с таким хрупким созданием.

– Анджела, – говорит Лорен, – прежде всего мы хотим сказать, что все, кто тут присутствует, понимают, как трудно было вам решиться на это. Спасибо вам за смелость, которую вы проявили. И еще я хочу сказать, что все мы прослушали запись вашего… разговора с профессором Свенсоном. И пришли к единодушному выводу: нет никакой необходимости прослушивать ее здесь еще раз. Мисс Уолин, – кивает она на секретаршу Бентама, – переписала разговор на бумагу, для протокола.

Так значит, их не заставят прослушивать запись публично! У Свенсо­на от радости голова идет кругом. Ему больше не придется слушать эту гадость, эту низкопробную подделку, эту ложь, из которой следует, что он уговорил Анджелу вступить с ним в интимные отношения, пообещав за это показать ее книгу Лену. Анджела сидит, сложив руки на коленях, – похоже, ей не хватает колец, которые она с удовольствием покрутила бы на пальцах. Утром, одеваясь, она упустила это из виду. На лице ее вы­ражение крайнего раздражения и скуки, так знакомое ему по первым се­минарским занятиям, но теперь у нее пронзительный взгляд мученицы, благочестивый и скорбный, и зажгло его пламя священной войны, кото­рую она ведет с мужской тиранией и сексуальными домогательствами.

– Ну что ж, Анджела, – говорит Лорен. – Может быть, вы для начала расскажете нам, как познакомились с профессором Свенсоном?

Анджела презрительно выпячивает нижнюю губку. Они что, иди­оты?

– Я занимаюсь в его группе. Вернее, занималась.

– Сколько в ней человек? – спрашивает Карл. Хочет проверить, какая у профессора нагрузка.

– Восемь, – отвечает Анджела. – Со мной – девять.

Амелия и Билл кидают на Свенсона оскорбленные взгляды. Да, на­грузка минимальная.

– У вас с профессором Свенсоном возникли… некие отношения.

– Да, это было как-то странно, – говорит Анджела. – Он все время вызывал меня на консультации. Это всех удивляло – больше ни с кем он таких консультаций не проводил. Студентам отлично известно, что в своем кабинете он… типа… почти не показывается.