– Я читала про наследственные заболевания. Ты же знаешь, дедуш­ка был не вполне здоровый человек.

Свенсон облегченно вздыхает. Только… кого это она называет де­душкой? Дедушка? Ей известно, как умер его отец. Когда ей было лет де­сять-одиннадцать, она потребовала все ей рассказать. Свенсон и Шерри так и поступили – рассказали, но в мягкой форме.

Уж не решила ли Руби, что в ней проявились черты, унаследованные от безумного папаши Свенсона? Свенсон никогда не замечал и намека на это. Но сейчас он тронут, тронут тем, что она называет его отца дедуш­кой. Пора рассказать ей всю правду о дедушке – начистоту, правдивее, чем в романе. Руби это важнее, чем кому-либо еще.

– Можем поговорить об этом, – предлагает Свенсон. – Ты когда до­ мой собираешься?

– На День благодарения, – отвечает Руби. Ах да, конечно.

– Зачем столько ждать? Ты же от нас всего в сорока милях. Я могу приехать. Пообедаем вместе.

– До Дня благодарения всего две недели, – говорит Руби.

Что ж, он ее вполне понимает. Ей хочется чувствовать себя незави­симой, студенткой университета, уехавшей из дому и возвращающейся только по праздникам. Он надеется, что не слишком на нее давил, что не вспугнул ее своим энтузиазмом. Ну и денек – сплошные беседы с жен­щинами.

– Жду с нетерпением, – говорит он. Снова пауза. Руби, когда звонила, сказала, что хочет его о чем-то спросить. – Что случилось-то?

– Обещаешь, что не будешь злиться?

– Обещаю.

– Мне позвонил Мэтт Макилвейн. Помнишь его?

– Конечно помню. Что ему надо? – В голосе Свенсона звенит металл. Это нужно прекратить. Немедленно. Но… сколько раз корил он себя за то, что посмел вмешаться в жизнь Руби! Сколько раз говорил себе, что пусть бы хоть с Джеком Потрошителем встречалась, лишь бы от отца не отворачивалась.

– Не знаю, – говорит Руби. – Он оставил сообщение на автоответчике, просил перезвонить. Но у него сменился номер, а в справочной университета отвечают, что новый в их телефонную книгу не внесен.

Разве студентам разрешено скрывать номера своих телефонов? На­верное – особенно тем, кого домогаются дружки-наркоманы и папаши обесчещенных ими девственниц. Все, довольно! Это тот самый шанс, которого так ждал Свенсон, шанс все исправить.

– Я встречаю его в университете, – говорит Свенсон. – Не часто, но встречаю.

– Он один? – спрашивает Руби.

– Как перст, – лжет Свенсон. – Я узнаю для тебя его номер. Попрошу его тебе еще раз позвонить.

– Спасибо огромное! Маме привет передавай. Мы с тобой обязательно поговорим. Встретимся в День благодарения.

– Целую! – Свенсон говорит это с таким пылом, что пугается – а вдруг она передумает?

– Ну все, до встречи.

– До встречи, – отвечает Свенсон.

Свенсон вешает трубку. Он чувствует себя сказочным героем, кото­рому удалось, соблюдая все наказы и запреты, выбраться из заколдован­ного леса. Но все кажется таким зыбким, ненадежным, будто он прохо­дит еще одно, последнее испытание, и не выдержи он его – Руби нарушит обещание и не вернется домой.

Поэтому, выглянув в окно и увидев идущего по двору Мэтта Макилвейна, он почти уверен – Мэтта вызвал он, прибегнув к помощи сверхъ­естественных сил. На чистом адреналине Свенсон пулей несется вниз.

Ему кажется: если он не догонит Мэтта, Руби об этом обязательно узна­ет и не приедет на День благодарения домой. Если повезет, он успеет до­гнать Мэтта.

Но Мэтта уже нет. Свенсон мчится по кампусу. Счастье его дочери зависит от этой встречи. Он замечает Мэтта на противоположной сто­роне улицы: тот заходит в «Мини-март», выходит с пачкой сигарет. Ос­танавливается у бензоколонки – слишком близко, это же опасно! – при­куривает и идет дальше. Свенсон почти поравнялся с ним – их разделяет только Норт-стрит. Свенсон прячется в аптеке, наблюдает за Мэттом через стеклянную дверь.

Мэтт бредет по лужайке, где стоят пара скамеек и скульптура, дар Юстонского университета городу, – двухтонный стальной тарантул, творение Ари Линдера, того самого Ари Линдера, который устроил Ан­джеле разнос за то, что американским символом она посчитала обед из «Макдоналдса». Поделом этому самодовольному кретину – плод рук его обрел свое истинное назначение: на Хэллоуин городская детвора забав­ляется, закидывая сей монумент тухлыми яйцами.

Итак, Свенсон шпионит за Мэттом. Он ждет кого-то? Зачем встре­чаться здесь, ведь в кампусе полно таких же скамеек, рядом с каждой клумба и табличка с именем выпускника университета, пожертвовавше­го средства на благоустройство парка? Да незачем, разве что встреча­ешься с кем-то тайком. С дружком-наркодилером. С несовершеннолет­ней красоткой.

Свенсон поднимает воротник и с напускной небрежностью направ­ляется к Мэтту. Тот видит его и так пугается, что Свенсон уверен: точно, либо наркотики, либо малолетка. Впрочем, основания для беспокойст­ва у Мэтта имеются. Разговор с папашей, угрожавшим вышвырнуть тебя из университета, если ты не прекратишь встречаться с его дочерью, за­быть трудно. Свенсон до сих пор помнит, как вытянулось лицо Мэтта, когда до него стал доходить смысл того, что ему говорили.

Свенсон вынужден ломать комедию, притворяться, будто Мэтта он только что заметил. Итак, удивление, замешательство, а на смену им – решение держаться дружелюбно и корректно.

– Мэтт! – говорит он. – Как поживаете?

– Благодарю, сэр, нормально, – отвечает Мэтт. Это «сэр» бесит Свенсона, как бесит его улыбочка Мэтта – глуповатая, якобы приветливая, а в уголках рта притаилась злоба.

– Как учеба?

– Отлично, сэр. Все хорошо, спасибо. А у вас как дела?

– Замечательно, – говорит Свенсон.

Тут внимание Мэтта привлекает нечто за плечом Свенсона. Свенсон оборачивается и видит, что к ним идет Анджела.

– Анджела, привет! Как ты? – говорит Мэтт. – Как занятия?

– Тоска зеленая. Сплошное занудство. Кроме вот его семинара.

– Ах да, – говорит Мэтт, – вы же писатель. Свенсон не может удержаться и сообщает:

– Анджела – моя лучшая ученица.

– Ну да, – говорит Анджела. – На следующей неделе соученички мне вломят.

– Держись, – говорит Мэтт. – Удачи тебе.