Неизвестно, когда Альфред начал и начал ли вообще пить нефть для лечения желудка, но большинство современных докторов согласны, что если он выжил после лекарств патриарха, то мог пережить все что угодно. Победив свои внутренности и, наверное, постреливая выхлопами нефти «премиум» из заднего места, Альфред, рыча, вышел из болот. Он организовал саксонцев в «фирд», или постоянную армию, с системой ротации, чтобы каждый воин имел время для работы в поле. Он сменил сам подход к обороне, превратив почти тридцать городов в укрепленные двойными стенами «бурги». В 878 году саксонцы схватились с датчанами в решающей битве при Эдингтоне.

Армии сошлись, как гоплиты, сначала бросая свои копья длиной от 1,8 до 2,4 метра. Затем началось главное дело: колышущаяся, ревущая схватка щит на щит, и, если вы увидите сохранившиеся саксонские колющие мечи – тонкие, опасные сиксы и скарамаксы, – вы поймете, почему викинги не испытали ни малейшего удовольствия от знакомства с ними. Гудрум по прозвищу Викинг был побежден и согласился, не вполне искренно, окреститься, а Альфред выступил его гордым крестным отцом.

Битва при Этандуне (современный Эдингтон) была поворотной точкой, моментом, с которого угроза викингов начала сходить на нет. Но разбойники не ушли совсем. Кажется, в 882-м они снова совершили набег на Лондон, хотя на кого или на что они набегали, не понятно. Очевидно, горькая правда состоит в том, что это поселение было так разрушено, что не осталось никого из руководства, и все-таки Лондон не утратил стратегического значения. Он все так же находился в центре паутины римских дорог, и, если Альфред хотел прекратить продвижение викингов на восток и юго-восток Англии, самым простым было взять под контроль место пересечения дорог.

В 886 году он «gesette» Лондон, рассказывают «Англосаксонские хроники». Он осадил или занял его? Как бы там ни было, случился еще один разрушительный пожар (горели, уж какие были, жилища викингов) и еще одно избиение викингов. Знаменитый клад монет, найденный в Кройдоне, очевидно, указывает, что теперь настала очередь викингов прятать свое добро и бежать. Оказавшись владельцем древней римской столицы, Альфред смог осуществить то, что его крестный папа Лев сделал в Риме. Все идеи, усвоенные им еще мальчиком-паломником, забили фонтаном, и, по словам Ассера, «он великолепно восстановил город и снова сделал его пригодным для жизни».

Он хотел иметь город с историей и, как и многие правители и до него и после, вынашивал «мечту о Риме» – желание утвердить, в стиле Карла Великого, свои права как наследника великой римской христианской культуры, которая когда-то владела Европой. Поэтому он приказал саксонцам преодолеть свою романофобию и снова поселиться внутри остатков огромных розово-белых стен.

От Чипсайда вниз к реке он выделил кусок старого города, примерно 300 метров в ширину и 1000 метров в длину. На нем он построил сеть прямых пересекающихся улиц, следы которых еще заметны у Гарлик-хилл, Бред-стрит, Боу-лейн и в других местах. Люнденвика не стало, родился Люнденбург. Древний город стал новым городом, а новый город стал старым городом, о чем нам напоминает название Олдвич («старый рынок»).

Новый старый Лондон имел два порта – Биллингсгейт и Квинхит, и на восстановленных пристанях стала расцветать торговля. Мы находили и норвежские точильные камни из песчаника, и жернова из германского Нидермендига. Есть монеты из Бельгии, Нормандии и Шотландии, а это значит, что Лондон возвращал себе черты многонационального, многоязычного города.

Альфред заложил основу 150-летнего периода стабильности и роста – а это поважнее, чем физическое восстановление. Лондон при Альфреде воплотил собой новый важнейший факт политической жизни. Он передал город под управление мерсийца, Элдормана Этельреда (имя которого, похоже, сохранилось в названии Олдермэнбери), и Лондон стал центром и символом нового союза Уэссекса и Мерсии, а сам Альфред, который женился на мерсийской принцессе Эльсвит, уже не был только королем Уэссекса.

У него появился новый титул. Он стал rex Anglosaxonum – королем англосаксов, а свой язык он называл Englisc. Когда он умер в 899-м, в богатстве и славе, о нем говорили как о «cyng ofer eall Ongelcynn» – короле над всеми англичанами, и в этой фразе уже можно видеть, как зарождается главный язык сегодняшнего мира, словно сквозь черты австралопитека вдруг проступает что-то человеческое.

В своем завещании Альфред оставил 2000 фунтов, невероятную для того времени сумму, что, наверное, говорит о том, что англосаксы научились извлекать пользу из поражения викингов и снятия угрозы с морских путей. Он также запомнится как один из величайших за все времена поборников образования в этой стране, который использовал свет знания и христианства как оружие в борьбе против невежественных датчан.

Альфред был ученым, он лично перевел Августина, Боэтия и псалмы на свой язык. Он был законодателем и теоретиком системы управления и создал свод статутов Domboc (Doom book). Он был самоуверен и энергичен, как Черчилль, он изменил конструкцию кораблей, на которых плавали его матросы.

Среди историков сегодня могут найтись циники, которые скажут вам, что корабли Альфреда были «не очень» – они оказались довольно тяжелыми и медленными. Но все равно его можно считать отцом англосаксонского господства на море, которое, к некоторому раздражению Пекина, сохраняется и сегодня в самых отдаленных уголках Тихого океана.

Альфред изобрел свои собственные, особые часы, чтобы ровно половину времени уделять молитве Господу, а половину – земным делам. После множества экспериментов он приказал своим капелланам собирать остатки воска в один кусок весом в семьдесят два пенни. Этот кусок воска затем надо было разделить на шесть очень тонких свечей, по тридцать с небольшим сантиметров длиной каждая. Альфред каким-то образом подсчитал, что каждая свеча будет гореть ровно четыре часа, и, согласно его плану, нужно было иметь постоянный запас свечей и жечь их непрерывно, днем и ночью, чтобы точно отмечать ход времени.

Увы, но многочисленные и разнообразные церкви и палатки, в которых он молился, слишком продувались сквозняками, и заставить точно работать его альфред-о-метр было непросто. «Хмм, – сказал Альфред, поглаживая бороду. – Нам нужно что-то, что пропускает свет, но не впускает ветер…»

И приказал своим плотникам сделать деревянный ящичек со стенками из тонкого рога – такого тонкого, что они были прозрачны… и – опля! – король изобрел фонарь!

Кстати, современные ученые попытались воссоздать его свечные часы. Они утверждают, что тонкая тридцатисантиметровая свеча сгорает быстрее чем за четыре часа. Ну, это уже крючкотворство. Альфред был человек, который не только отбился от викингов и объединил свою страну – у него была еще куча патентов на изобретения: на корабли, на часы, на фонари..

Что же это с нами всеми происходит, если мы забыли этого солдата, ученого, эрудита и спасителя страны? На улице Стрэнд, возле Королевского суда, есть статуя, которая отмечает его вклад в законотворчество, но нет абсолютно ничего, что напоминало бы лондонцам о том, что он сделал для города.

Была мемориальная доска в порту Квинхит, пока ее не «потеряли» застройщики, и восстановлена она была только по настоянию чудесного человека, Джона Кларка, в последнее время работающего в Музее Лондона. «Закрадывается подозрение, что нас поразила damnatio memoriae, – говорит мистер Кларк, – то есть коллективная амнезия».

Возможно, причина заключается в том, что Альфред не оставил физически осязаемого наследия, чтобы можно было оценить его вклад в развитие Лондона. Все его саксонские замки, его церкви, – от них не осталось ни кирпичика, ни столба. Но надо также принять и признать тот горький факт, что во многом он был не очень хорош. Есть что-то в его самоистязательных христианских добродетелях, в его колоссальной энергии самоотречения, что больше понравилось бы жителям Викторианской эпохи, чем нам.

Нас, современных сластолюбцев, озадачивает, что человек мог молиться о геморройных шишках, чтобы излечиться от полового влечения. «Как пчела должна умереть, когда она жалит в гневе, так же должна исчезнуть любая душа, утолив греховную похоть», – угрюмо замечает Альфред в своих добавлениях к переводам Боэтия.