«А ты знаешь, о чем мечтаю я? – спросил он с гордостью. – Догонять что-нибудь. С такой мечтой не промахнешься. Это так здорово!»

«А ты когда-нибудь что-нибудь поймал? – спросил я. – Разве добыча – это не важно?»

Брат уставился в точку, лежащую где-то между нами. Он призадумался.

«Нет, не важно, – наконец сказал он. – Это погоня, малыш. Беги, гони, лови!»

«Ну, не уверен», – произнес я, но он уже потерял ко мне интерес.

«Что ЭТО? – в ту же минуту спросил он, заглядывая себе за спину, с одной стороны, и с другой. – Ты видишь это? ЧТО ЭТО ДВИЖЕТСЯ ТАМ ПОЗАДИ?!».

Он помахал хвостом.

«Ну, это твой хвост!» – сообщил я очевидное.

«Оставайся на месте. Я сам справлюсь! – взвизгнул он и вмиг бросился кружиться. – Ты не убежишь от меня! Давай, сдавайся!»Я недолго смотрел, как он играет, потом вздохнул. Возможно, я тоже хотел бы быть таким же глупым. Насколько проще была бы тогда жизнь… только вдвое скучнее. Танцор на экране закончил выступление и уходил со сцены под шквал оваций. Я знал, что петь я не смогу. Собачьи песни звучат отвратительно. Но танцы заворожили меня. Я подумал о том, что сказала мне мама. В тот день, посмотрев вместе с Пенни дневное шоу, я понял, что мне надо делать, чтобы стать самим собой.

Я научусь танцевать! Может быть, этим я завоюю чье-нибудь сердце и найду себе дом. Я подумал, что неуклюжесть – это то, что я смогу преодолеть. Пусть это кажется невозможным, но у меня есть мечта, за которой я и буду гнаться. В отличие от своих братьев и сестер, которые помешаны на собственном хвосте, я уж не упущу свою добычу.

2

А знаете ли вы, что порода пуделя была выведена для охоты? Нет, правда! Не смейтесь! Они выглядят так, будто умеют только гарцевать, как лошади, но они очень сильны и выносливы.

Все мы, щенки и мама-собака, жили на нижнем этаже, а лестница наверх была закрыта от нас детскими воротами безопасности. Мои братья и сестры довольствовались кухней и гостиной, где играли в свои игры – кстати, они изобрели новую, которая называлась «атака на обивку». Я же жил теперь в грезах о танцах. В своих мечтах я был уже звездой. Но как только я закрывал глаза и давал волю воображению, надо мной начинали смеяться.

«Вот он опять начинает!» – заметил мой брат, когда я покачивался вперед-назад под музыку, которая звучала в моем мозгу. Я был счастлив и, ничего не замечая, помахивал в такт песне хвостом, пока кто-то не поддался искушению и не набросился на него.

«Эй, это мой хвост! – простонал я, выбираясь из-под куча-мала, которую устроили щенки. Их инстинкты опять заставили их проявить лучшие собачьи качества. – Успокойтесь, пожалуйста».

«Но кто-то должен был поймать этот хвост, – сказал мне старший братец, вытягивая меня наверх. – Это по правилам».

«Каким правилам?» – я забился в угол, зажав хвост между задних ног.

«Собачьи правила, – произнес он. – Ты разве не знаешь? Еда на полу – это законная добыча. Диван – для сна, когда Пенни не смотрит. Почтальон будет грустить, если не залаять на него утром… а хвосты, если за ними не гоняться, отвалятся».

«Да нет же, – озадаченно взглянул я на брата. – На самом деле?»

Он показал мне свой хвост.

«Что, хочешь рискнуть?»

Я поразмышлял минуту, но потом махнул лапой.

«В этом доме одно правило – нам нельзя подниматься наверх».

Теперь была его очередь удивиться.

«Что ты имеешь виду? Наверх – это на улицу?»

«Нет, туда, куда ведут ступеньки», – ответил я, показав на коридор. Он с опаской посмотрел на меня, как будто я внезапно превратился в одного из этих лысых псов с рыбьими глазами.

«Ты уверен, что наверх – это не наружу? Потому что наружу запрещено, – сказал он. – Когда нас разберут по нашим новым домам и свозят к ветеринару для последних прививок, только тогда мы увидим большой мир. До этого мы можем только принести оттуда блох, вирусов и глистов. Щенку, ступившему за порог, грозит смерть!»

«Наверх – это не наружу, – разуверил я его. – Это лишь другая часть дома, которую нам не разрешают обнюхать».

Брат повернулся мордой к двери.

«Наверху – звучит здорово, – произнес он, обращаясь к братьям и сестрам. – Эй, ребята! Эти ступеньки за дверцами – кто знает, куда они ведут? Мы должны проверить».

«Нам туда нельзя, – прошипел я, призывая его вести себя потише, чтобы Пенни не услышала всю эту возню. – Это запрещено».

Мой старший братец бросил взгляд на щенков.

«Ах, так! – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Значит, ты боишься?»

«Нет, – быстро отозвался я, зная, что все смотрят на меня одного. – Ничего я не боюсь».

Он кивнул, как будто он услышал достаточно.

«Рад это слышать, – сказал он. – Пес, который хочет танцевать – это одно. Пусть это останется нашей тайной. Но пес, который трусит – это слабак, и тот, кто пожелает взять его к себе, пожалеет об этом».

«Я знаю», – занервничал я.

Мой брат был добряк, и он вовсе не хотел нарочно задеть меня. Но я чувствовал себя неуютно из-за взглядов других щенков. Чтобы разрядить обстановку, я огляделся и принял удивленный вид.

«Не смотри сразу, – сказал я очень тихо. – Но я только что видел, как твой хвост пошевелился».

«Точно? – братишка поднял брови. – Ты не шутишь?»

Я снова заглянул ему за спину.

«Точно, он вернулся, – ответил я ему. – Хочешь, чтобы я его достал?»

«Не нужно, – и он начал кружиться с такой скоростью, что его задние ноги даже не отрывались от земли. – Я поймаю его!»

Никто больше не вспоминал об этом случае, но мне самому не удавалось забыть его. Мой брат дал мне понять, что мне следует стыдиться своего увлечения танцами. Это было еще ничего, это я мог пережить. Но меня беспокоила мысль о том, что обо мне думали как о трусливом псе.

Для щенка, которому вскоре понадобится дом, такое клеймо означало, что его вряд ли захотят взять. Мои братья и сестры были задорны и любознательны. Я не хотел быть тем, кто трусит. Я должен был доказать, что обладаю смелостью. Не кому-то еще, а самому себе.

Был только один способ сделать это.

Когда Пенни уходила наверх, оставляя щенков резвиться внизу, она всегда аккуратно запирала за собой воротца. Иногда, когда мы дремали в корзине рядом с мамой, она сначала закрывала дверь в кухню. Скрип двери часто будил меня. Потом я слышал звук шагов на ступеньках, часто стук входной двери, которую открывали и закрывали – когда Пенни уходила из дома. По собачьим правилам всякий, кто шел гулять без четвероногого друга, признавался чудаком. Мы подолгу обсуждали это между собой. Воспитывать щенков приятно, но тяжело, решили мы. Вот почему Пенни нуждается в свежем воздухе и дважды в день гуляет сама по себе.

Прошло немало времени с тех пор, как мой большой братец позволил себе замечание насчет моей трусости. Я не спускал глаз с Пенни и все думал, как бы проскользнуть за ней на лестницу, но она всегда закрывала за собой воротца. Моим братьям и сестрам не было так любопытно. С каждым днем их игры становились все более буйными и, честно говоря, часто вызывали у меня головную боль. Но это и подтолкнуло меня к одной мысли. Не было никакой гарантии, что это сработает, но и выбора у меня не было. Дождавшись однажды когда Пенни поднялась наверх, я воплотил в жизнь свой план.

«Эй, ребята! – сказал я, забежав в гостиную, где они играли. – Я хочу вам кое-что рассказать о том книжном шкафе в прихожей».

«Вряд ли нам будет интересно, если ты только не отрыл там клад с вкусностями, – отозвался старший брат, продолжая носиться вокруг дивана. – Мама говорит, что там только книжки о воспитании собак, но они все ненужные. Пенни хочет отдать их на благотворительность или куда-то еще».

Ему было неинтересно, но я не собирался отступать. Напротив, я заговорил еще громче, чтобы каждый мог меня услышать.

«Вы не поверите, – обратился я ко всем и подождал немного, чтобы они прислушались. – У него есть хвост».