Гилберт услышал приближающиеся шаги издалека, в фамильной резиденции Ванситтартов любой звук отдавался глухим эхом. Когда-то этот дом был полон жизни, в лучшие времена он давал приют сразу четырем поколениям почтенной и уважаемой семьи. Но времена меняются, и трехэтажный особняк ныне более походил на склеп, угрюмую усыпальницу былой славы и амбиций.

Шаги приближались. Сэр Гилберт Ванситтарт, правительственный советник, поднялся из глубокого кресла, еще раз окинул взглядом каминную гостиную – безупречен ли ее вид, готова ли она принять гостя? – и слегка развел руки в гостеприимном жесте, приветствуя вошедшего.

– Здравствуй, Джеймс, дружище, дело к ночи, ты опаздываешь.

Сводные братья были душевно близки с ранних лет. Старший, Гилберт, всегда опекал младшего Джимми, по сути заменив тому отца, мрачного и нелюдимого аристократа, разумом и памятью оставшегося в «славных временах великой королевы». Превратности жизни развели пути братьев, старший пошел по административной стезе, со временем став доверенным советником правительства и Его Величества, специалистом по экономическому анализу Континента. На этом поприще Гилберт зарекомендовал себя настолько хорошо, что со временем его сочли достойным даже для включения в «Большую Четверку» – группу «переговорщиков» с Державой.

Младший избрал карьеру в колониальных войсках, да еще в пехоте, тем самым очень сильно уронив престиж семьи в глазах светского общества, полагающего достойной военной службой флот, на худой конец ВВС.

Но Гилберт все равно любил брата, искренне радуясь их нечастым встречам. Джеймс платил ему взаимностью.

Так было всегда, но в этот раз Гилберт с первого взгляда понял, что их отношения подернулись льдом… Он читал знаки отчуждения во всем – в нахмуренном лице брата, в чопорной осанке, словно тот стремился любой ценой подчеркнуть официальность их встречи, в формальном – лишь кончиками пальцев – рукопожатии. И в обращении.

«Здравствуй, брат», – ответил Джеймс.

Семейные традиции Ванситтартов неподготовленному человеку зачастую казались странными и непонятными. По какому-то давнему, уже забытому поводу Ванситтарты никогда не называли друг друга «братьями». «Друг», изредка, по особым случаям – «дружище», только так. Впервые за много лет Джеймс нарушил этот обычай, словно отгородившись стеклянной стеной, и Гилберт понимал, почему…

Тихо потрескивали дрова в камине, огонь приплясывал на поленцах, освещая гостиную. Братья сидели перед ним, по бокам небольшого сервировочного столика, потягивая кларет. Внешне – уютный вечер, долгожданная встреча давно не видевших друг друга родственников. Но напряжение повисло между ними, словно наэлектризованное облако, невидимое, но ощутимое. Несколько раз младший брат порывался что-то сказать, но не решался, скрывая растерянность и неуверенность за очередным глотком из бокала. Старший терпеливо ждал.

Джеймс наклонился, взял каминные щипцы на длинной ручке и помешал угли. Огонь рассыпал облачко багрово-красных искр, вспыхивающих, словно крошечные метеоры и немедленно гаснущих, превращающихся в крошечные точки пепла.

«Как человеческие жизни, – не к месту подумал Гилберт, – мы так же горим, ярко, быстро, чтобы погаснуть и обратиться в прах… Человеческая жизнь – лишь миг в истории». Одна неуместная мысль потянула за собой другую – о мириадах жизней-искорок, что ярко вспыхивали и преждевременно гасли сейчас в Европе. Гилберт почувствовал, как мрачное настроение брата передается и ему, погружая в черную меланхолию.

– Я рад, что тебе удалось получить небольшой отпуск, – произнес он, просто чтобы сломать лед молчания. – Расскажи мне, как обстоят дела на фронте?

– По-разному… – откликнулся Джеймс, он по-прежнему избегал встречи взглядами, старательно всматриваясь в текучий танец языков огня. – По-разному, – повторил он чуть тише.

– Расскажи, – почти попросил Гилберт.

– Ты не получаешь сводки? – полюбопытствовал Джеймс. В его словах чуткое ухо старшего Ванситтарта услышало горечь.

– Я политик и экономист, а не военный, сухие числа говорят мне меньше, чем хотелось бы, – искусно солгал старший брат. – Я хочу услышать новости от того, кто участвует в этой войне с самого начала, на передовой линии.

Джеймс помолчал, покручивая в длинных холеных пальцах почти пустой бокал, решительно, резким жестом поставил его на столик, едва не разбив. Младший повернулся к старшему, и, встретив наконец прямой взгляд брата, Гилберт ужаснулся.

Джеймс всегда был «человеком-огнем» – порывистым, импульсивным, взбалмошным. Но в то же время добродушным, склонным верить в людей и лучшие стороны их натуры. Он и в армию пошел резко, на эмоциональном подъеме, после неудачного романа и разорванной помолвки.

Теперь же Гилберт смотрел в глаза не двадцатипятилетнего офицера, а очень старого человека, еще не сломленного ударами судьбы, но уже согбенного грузом воспоминаний и решений.

– Гил, это безумие… – начал Джеймс неуверенно, словно спотыкаясь на каждом слове. – Это настоящее безумие. То, что сейчас творится в Германии…

– А то я не знаю, дружище, – с неожиданной для себя самого тоскливой прямотой ответил Гилберт.

– Но… как… – только и сумел вымолвить младший.

– Помнишь, отец пичкал нас словом Божьим? – спросил старший и, не дожидаясь ответа, процитировал: – «В тот день поразит Господь мечом своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямобегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище из моря».

– Исайя, глава двадцать седьмая, – механически вспомнил Джеймс. – Стихи… Не помню.

– Первый и второй, – подсказал Гилберт. – Чудовище вышло из моря и творит вещи удивительные и богопротивные. У тебя есть вопросы. Я понимаю. Но сначала расскажи, что на континенте. Мне действительно любопытно узнать, что там происходит от непосредственного очевидца.

– Любопытно! – вспылил младший, даже привстав от возмущения, и в этом приступе гнева старший брат на мгновение увидел прежнего «порохового» Джимми. – Там преисподняя, там ад! Там убивают детей! А тебе просто «любопытно»?!

Но вспышка затихла так же стремительно, как возникла. Джеймс опустился, буквально упал в кресло, словно порыв гнева выпил все его силы.

Младший Ванситтарт склонился вперед, оперся локтями о колени и, спрятав лицо в ладони, глухо заговорил.

Он не рассказал ничего, чего не знал Гилберт, но реальность, отраженная в сбивчивых словах младшего брата, была куда мрачнее и образнее сухих, отстраненных строчек дистиллированных отчетов и правительственных сводок.

Договор с Нацией, как называли себя пришельцы, многое обещал Великобритании, но и требовал немало. Загадочное устройство под названием «дифазер» действительно позволяло «пробить» между мирами некий портал, через который могли пройти люди и техника, но это действие подчинялось сложным физическим законам, накладывающим серьезные ограничения на время, место, массогабаритные характеристики и цикличность переноса. Держава обладала чудовищной, невообразимой военной мощью – Ванситтарт был одним из немногих, кто воочию узрел ее собственными глазами. Он видел полчища стальных громад – «панцеров», – перед которыми бронемашины родного мира казались карликами, сотни самолетов с реактивными движителями, десятки бомбардировщиков, способных подниматься не то на самую вершину атмосферы, не то уже в ближний космос. Понятия «танковой армии» и «артиллерийской дивизии» не укладывались у него в голове, пока Гилберт не увидел их воочию. Их и еще многое иное. Если бы Держава могла перебросить через портал всю свою армию, ей не понадобились бы никакие помощники. В «Мире Воды», как доброжелательно окрестили «нацисты» родной мир Ванситтарта, просто не было силы, способной дать отпор стальному колоссу, выкованному годами и десятилетиями сражений с жестокими и упорными врагами.