Масленичный карнавал был в самом разгаре, и это очень раздражало сера[1] Пьеро, почтенный нотариус терпеть не мог праздников. Чернь предается разгулу, аристократия – мотовству, в прибыли только торговцы вином, а людям дела приходится прятать свои чернильницы и счетные книги до лучших дней. В такое время даже трезвых носильщиков не сыскать! Пришлось трижды повторить адрес, чтобы паланкин наконец-то пришел в движение. Зловоние, разносившееся от рынка на Старом мосту по всем окрестным кварталам, заставило сера Пьеро плотно задернуть шторы на оконце и поднести к носу апельсин, проткнутый в нескольких местах палочками гвоздики. Впрочем, сегодня ему грех жаловаться! Благодарение Святой Деве, лично у него доверителей хватает даже об эдакую пору, обращаются к нему с делами срочного и конфиденциального свойства, такого, что прибегнуть к услугам посыльного никак невозможно. Оттого и пришлось нотариусу самому, превозмогая подагрические боли, что терзают суставы хуже палача, продираться сквозь праздничные толпы в наемном паланкине.

У мастерской известного артиста и своего давнего знакомца синьора Андреа Верроккьо он приказал носильщикам остановиться, выбрался из тесного транспортного средства и наконец-то вздохнул с облегчением.

Целая ватага весельчаков высыпала из дверей боттеги – так именуют мастерские сами художники – и принялась запускать шутиху. Под крики и смех снаряд вонзился в бархат вечернего неба и рассыпался сотнями сверкающих искр к полнейшему восторгу зрителей. Густо набеленная девица хлопала в ладоши и подпрыгивала так бойко, что котурна на высоченной подошве свалилась с ее ножки. Чтобы снова обуться, хохотушка задрала юбки, обнажив коленку, и одарила нотариуса двусмысленной улыбкой. Это создание, лишенное зачатков стыда, выглядело весьма миловидно, потому сер Пьеро поспешил отвернуться – поди знай, с кем имеешь дело в карнавальные дни? Личину куртизанки может примерить замужняя дама или, хуже того, девица из добропорядочного семейства, с такой проблем не оберешься. Хватит с него и одного ублюдка – Леонардо. Он поискал глазами сына – вместе с приятелями по мастерской молодой человек устанавливал посреди улицы громадное огненное колесо и казался полностью поглощенным этим занятием.

Наконец конструкция завертелась, при каждом повороте колесо шипело, выдыхало языки разноцветного пламени и сыпало искрами. Многочисленным зрителям приходилось жаться к стенам домов, рискуя оттоптать друг другу ноги.

Нотариус протиснулся к сыну и хотел было обнять, но блуза и рабочий передник Леонардо, перепачканные алебастром, пятнами масла и одни черти ведают, чем еще, отвратили его от проявлений отцовской нежности.

– Леонардо, чем ты здесь занят, Лео? Эдакая адская штука, – он кивнул на вращавшийся с нараставшей скоростью фейерверк, – спалит мастерскую вашего мастера и еще половину квартала, благодарение Господу, если не всю Флоренцию!

Он уже собрался привычно отчитать мальчишку, но осекся – перед ним стоял человек, достаточно взрослый, чтобы обнаружить многочисленные таланты, но при этом сохранивший изящный разлет бровей и волнистые локоны особенного, русого цвета, в точности как у матери. В лучшие дни Пьеро казалось, что лунный свет пролился на волосы его возлюбленной и подарил им свое сияние, а нынешний сер Пьеро только устало вздохнул. Отнюдь не сентиментальное воспоминание и даже не родительский долг заставили его притащиться в этот артистический вертеп среди ночи. Его привели дела.

Дела прежде всего!

Он поймал сына за рукав, и стараясь не выпачкаться, потащил внутрь мастерской, к небольшому чулану, где мастер Верроккьо держал принятые в починку музыкальные инструменты, рамы и прочий скарб.

– Послушай, мой мальчик, тебе выпал шанс не растрачивать своих драгоценных талантов, развлекая чернь, а заработать некоторую сумму. Всего-то и требуется поехать в мою контору и отомкнуть заржавевший замок…

– Отец, с таким делом любой кузнец справится лучше меня!

Леонардо недоуменно пожал плечами, и его родителю пришлось внести уточнение:

– Видишь ли… замок этот невелик. Сказать по правде, он не больше мизинца.

– Что же ухитрились запереть замком такого размера? – В глазах молодого человека мелькнула лишь слабая искорка интереса, и нотариус был вынужден продолжить:

– Сундучок.

– Сундучок?

– Да. Представь себе большую шкатулку из резного камня.

– Стало быть, кто-то потерял ключ?

– Нет же! Ключ наличествует, будь он трижды неладен, – тут сер Пьеро прикусил собственный язык, с которого готово было сорваться богохульство. Чему удивляться – во время карнавала нечистый отправляет целую рать чертей стоять за каждым плечом, подзуживая грешников на дурные слова. Он оглянулся и, хотя мастерская была пуста, понизил голос: – Так вот, замок искрит, когда его открывают, а внутри находятся бумаги. Доверитель опасается, что огонь повредит их…

– Так сильно искрит? – недоверчиво переспросил молодой человек.

– Поверь слову, Лео, искры летят во все стороны, как из твоих фейерверков!

– Придется взглянуть на такое дивное дело… – Он обтер ветошью перепачканные пальцы.

– Вот и отлично! Возьми все, что тебе потребуется да переоденься сообразно. Ты выглядишь как голодранец-подмастерье, а не отпрыск достойной фамилии. Пойми, – нотариус обнял сына за печи, полагая, будто этот жест придает словам искренности. – Ведь мы одна семья, верно? Мне пришлось обязаться доверителю, что его деликатное дело останется исключительно в кругу нашего семейства. Вашему брату, художникам, платят за публичность, а нотариусам совсем наоборот. Чем выше конференция, тем больше оплата – уяснил, Лео?

Молодой человек кивнул и принялся собирать инструменты.

По своему всегдашнему добросердечию сер Пьеро отпустил прислугу праздновать и теперь был вынужден лично принести в кабинет шандал со свечами, затем чрезвычайно аккуратно водрузил в центр стола сундучок. Блики пламени и глубокие тени скользили по резному камню, наполняя жизнью орнаменты из неведомых гадов и пичуг. Казалось, еще мгновенье и они ускользнут в темноту. Леонардо медленно провел пальцами по замку – как будто касался живого существа. Ему часто казалось, что сложные механизмы живут собственной негласной жизнью. Многие из них способны защитить себя: рукоятки мечей, оказавшись в чужих руках, выбрасывают отравленные шипы и убивают нового хозяина, а драгоценные перстни изливают яд на кожу незадачливых воров…

Он осмотрел бронзовую палочку ключа, отложил его в сторону, поднес свечу к отверстию, осторожно простучал подушечками пальцев крышку и стенки шкатулки. Медный медальон на крышке был много древнее резного камня и напоминал украшение старинного реликвария, в коих было принято хранить кусочки чудотворных мощей и прочие свидетельства чужой святости еще со времен, когда военные походы в Святую землю были обыденным делом для знати. Орнамент из лунных полумесяцев на медальоне обрамляла надпись. Буквы, писанные по-гречески, истерлись от времени, разобрать их оказалось непросто. Беззвучно шевеля губами, Леонардо повторил слова на родном наречии: «Мы странники и путь наш во мраке».

Леонардо не знал, кому принадлежал этот девиз, зато сразу вспомнил, как в одной книге обнаружил руководство по изготовлению тубуса для секретных документов, позаимствованное из работ греческих механиков времен Геродота. Такое хитроумное устройство снабжалось потайным резервуаром из овечьих кишок, заполненных уксусом. Если документ пытались изъять неумелые руки, восковая заглушка, запечатывавшая резервуар, разрушалась, уксус выплескивался на бумаги, повреждая текст.