Она послушно прошла и села. Он с удивлением заметил, что для калеки она передвигается достаточно грациозно. Осанка у нее была ровной, она сидела, слегка наклонившись вперед, чтобы удобнее было вытянуть больную ногу.
— Юлий сказал мне, что твое имя Рафа, а не Азарь, — многозначительно произнес Марк.
Хадасса закусила губу, желая унять трепет, который она испытывала каждый раз, когда находилась рядом с Марком. Она пыталась подготовиться к этой беседе, но сейчас, сидя в этом небольшом помещении рядом с ним, она никак не могла справиться с сильным волнением.
— Рафой меня прозвали, мой господин. На иудейском это означает «целительница».
Она говорила тихим скрипучим голосом, который напомнил Марку Дебору. И акцент у нее был тот же.
— Значит, ты иудейка. А от Юлии я слышал, что ты христианка.
— И это правда, мой господин. По национальности я иудейка, а по вере — христианка.
От обороны Марк решил перейти в наступление. Он скривил губы в холодной улыбке.
— Значит ли это, что ты выше по положению, чем моя мать — христианка языческого происхождения?
Уязвленная его вопросом, в котором звучали нотки упрека, Хадасса пришла в смятение.
— Нет, мой господин, — сказала она и тут же пояснила: — Во Христе нет ни иудея, ни римлянина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины. Мы все равны во Христе Иисусе. — Она сильнее подалась вперед и понизила голос, будто пытаясь подбодрить его. — Вера твоей матери делает ее таким же чадом Авраама, как и я, моя господин. Всякий, кто делает такой выбор, становится наследником Божьего обетования. Бог беспристрастен.
Ее слова подействовали на Марка успокаивающе.
— Под всяким ты имеешь в виду и меня.
— Да, мой господин.
Марку очень хотелось сказать ей, что он уже принял Господа в Галилее, но ему помешала гордость.
— Мне сказали, что ты спасла моей матери жизнь.
— Я, мой господин? Нет.
— Юлий сказал, что врач, с которым ты пришла, предложил моей матери покончить с собой, приняв яд. Ты встала на ее защиту. Разве не так?
— Твоя мать жива, потому что на то Божья воля.
— Может быть, и так, но Юлий сказал, что, после того как ты осталась с моей матерью наедине, она изменилась.
— Я поговорила с ней.
— И только?
Хадасса была рада тому, что покрывало закрывает ее лицо и Марк не может видеть, как она покраснела. Она понимала, что Марку, в отличие от Фебы, она своего лица показать никогда не сможет. Она готова была снова отправиться на арену, лишь бы он не видел ее ужасные шрамы и не испытывал ужас и отвращение, какие испытывали другие люди, видевшие ее лицо.
— Я не произносила никаких заклинаний и не прибегала ни к какому колдовству, — сказала она, думая, что эти слова послужат ответом на вопрос, который скрывался за его словами.
Он чувствовал, как в ней растет напряжение, но не понимал, в чем причина.
— Я ни в чем тебя не упрекаю, Азарь. Просто мне интересно. Я хотел бы лучше знать людей, которые находятся в моем доме.
Она какое-то время молчала.
— Глядя в глаза твоей матери, я поняла, что она в сознании. Она слышала то, что я ей говорила, и понимала мои слова. При том состоянии, в котором она находилась, ей было страшно, она была в депрессии. И я думаю, что она была готова принять цикуту только по одной-единственной причине — чтобы не вынуждать других людей заботиться о ней. Я же просто сказала ей то, что она уже знала.
— А что она знала? Что это?
— То, что Бог любит ее, мой господин, любит такой, какая она есть. И что она осталась жить не случайно.
Марк провел рукой по краю письменного стола, чувствуя явную растерянность. Ему хотелось больше узнать об этой женщине.
— Юлий сказал, что ты стала известна во всем Ефесе.
Хадасса промолчала.
— Почему ты оставила свой прежний труд?
Тот резкий тон, которым он задал этот вопрос, удивил ее.
— Я решила быть с твоей сестрой.
— Ну допустим. А почему ты изменила имя? — Вопрос прозвучал жестче, чем Марк того хотел.
— Потому что я не Рафа. Людей исцеляет Иисус, а не я, — сказала она, повторив ему то, что уже говорила Александру, и надеясь, что Марк поймет ее лучше.
— А Азарь — это твое настоящее имя?
— Азарь означает «помощница». Я и есть помощница, и надеюсь ей остаться.
Он обратил внимание на то, как тщательно она произнесла эту фразу.
— А почему ты решила помогать именно Юлии?
— Я не могу ответить на этот вопрос, мой господин.
— Не можешь, или не хочешь?
— Я знаю только, что все время иду туда, куда меня направляет Господь. Я не знаю, почему Он хочет, чтобы я была здесь.
Марк мрачно нахмурился, потому что ее слова заставили его вспомнить о том, что он испытал в Галилее. Ведь Бог хочет, чтобы и он был здесь. С Юлией. О других причинах, по которым Бог призвал его сюда, Марк просто не хотел думать.
— Значит, если следовать твоей логике, Бог любит и мою сестру, и Он что-то хочет совершить в ее жизни. — Не успела она ему что-либо сказать в ответ, как Марк махнул ей рукой. — Можешь идти.
Как только она ушла, он резко встал, не находя себе места.
Наверное, ему нужно было выйти в город и немного пройтись. Он вышел в коридор.
— Тебе нужен паланкин, мой господин? — спросил Юлий, видя, как Марку подают верхнюю одежду. Марк надел плащ.
— Нет, я лучше пойду пешком, — сказал он, застегивая на плече золотую брошь. — Если мать проснется и пошлет за мной, скажи ей, что я пошел в бани. — Он направился к двери и с силой распахнул ее. Спустившись вниз, к воротам, он так же резко захлопнул их за собой.
Выйдя на улицу, Марк направился в мужской клуб, в котором он проводил все свободное время еще до своего отъезда из Ефеса. Ему казалось, что он сможет там отвлечься, едва он возобновит свои старые знакомства. Вечерний воздух остудил в нем гнев, и к тому моменту, когда Марк дошел до клуба, он почувствовал, что ему удалось расслабиться. Там его встретили удивленно-радостными возгласами, несколько человек приветливо его обняли.
— Мы слышали, что ты снова в Ефесе, вот только никто тебя еще не видел, — сказал ему кто-то.
— Где это ты так долго пропадал, Марк?
— Не иначе, как сидел в своем порту, зарылся в учетные записи и из укрытия смотрел, как тут без него идет прибыль! — Все засмеялись.
— А я слышал, ты был в Палестине.
— В Палестине?! — воскликнул кто-то. — О боги, да кому в голову взбредет отправляться в эту всеми проклятую страну?
Эта веселая компания только сильнее раздражала Марка. Он смеялся вместе со всеми, но на сердце у него было совсем не весело. У него было такое ощущение, будто он снова в Риме, с Антигоном, и ему хочется, чтобы тот был где угодно, но только не рядом с ним. Неужели изменился только он один? Неужели только он один чувствует, насколько грязен и развращен этот мир?
— Давай, пойдем завтра на зрелища.
— Я приду туда с Пилией.
— О-о Пилия! — вожделенно застонал кто-то, закатывая глаза, будто в экстазе.
Другие засмеялись и стали смачно делиться тем, какую память о себе оставила Пилия в жизни всех тех, с кем она проводила ночи, особенно после зрелищ.
Марк вспомнил Аррию.
А потом свою сестру.
Окунувшись в бассейн, он обрадовался тому, что вода сомкнулась над ним и он не слышит голосов своих друзей. Друзей ли? Он больше не испытывал потребности общаться с ними. Отплыв в самый дальний угол бассейна, он вынырнул из воды. Пройдя между колоннами, он вошел в калидарий и оставался там до тех пор, пока пот не покрыл все его тело. Пройдя мимо тепидария, он вошел во фригидарий и с радостью испытал шок от холодной воды, заставивший его отвлечься от тягостных мыслей.
Но ненадолго.
Полежав на массажном столе, Марк оделся и покинул клуб. Когда он шел по улице, то ощущал себя еще одним телом среди хаоса огромной безликой толпы, кишащей вокруг храма Артемиды. Марк остановился и посмотрел на храм. Он был необычайно красив, самый настоящий памятник человеческой инженерной мысли.
