Грамши попал в Формию не сразу. Восемнадцать дней он провел в тюремной больнице в Чивитавеккиа. В той же тюрьме находились в те дни его товарищи-коммунисты: Террачини, Скоччимарро, Челесте Негарвилле, Джанкарло Пайетта, Ли Каузи. Грамши не мог их видеть. Его строго стерегли. И его не видел никто. Вот разве что один коммунист увидел его. Произошло это совершенно случайно, когда его вместе с Грамши повели на медицинский осмотр. Грамши шел медленно, по всему было видно, что его лихорадит. Он зябко кутался в свой арестантский халат. Вот и все. После этого случая ни один итальянский коммунист уже никогда не увидел его живым.
Формия, или Моло ди Гаэта, — это городок, в нем тысяч десять жителей, морские купанья — летний дешевый курорт. В общем клиника доктора Кусумано не слишком напоминала тюрьму. Это было старинное громоздкое здание «несколько обветшалого вида», как выражается Дзукарро, автор книжки о тюремных годах Грамши. Клиника стояла на краю залива, у самого моря. Из окна, хотя и зарешеченного, открывался широкий вид — море ослепительно сияло, даже глаза болели от этого резкого света. Был и балкон. Медицинская помощь больному оказывалась довольно примитивная, но, как выяснилось, действенная. Шеф заведения — доктор Кусумано — вел себя вполне корректно, обращение персонала не оставляло желать лучшего; словом, по сравнению с Тури преимущества были вполне ощутимые. Но надзор, неусыпный и мелочный, преследовал Грамши и здесь. У дверей палаты почти всегда торчал карабинер и стража в коридорах и вне здания; охрана из восемнадцати карабинеров и двоих полицейских под командой особого комиссара. Все эти вооруженные до зубов служивые стерегли тяжело больного человека, человека, который по целым дням порой бывал не в состоянии подняться с постели без посторонней помощи! Ночные проверки были особенно невыносимы — отнимали у больного большую часть облегчения, которое могло бы дать ему новое место. В состоянии организма (болезнь Потта, туберкулезные очаги, далеко зашедший артериосклероз) весной произошло некоторое улучшение. Но шло оно медленно. Лишь несколько месяцев спустя Грамши смог приступить к работе, хотя он и поднимался не раз и выходил даже гулять в сад при клинике. Хлопоты об «условном освобождении» продолжались. Вернее, о переводе в частную клинику, пусть и под надзором королевских карабинеров… Да, Грамши подавал прошение о переводе «в специализированную клинику или куда-либо по соседству со специализированной клиникой». Прошение было составлено в крайне сухих и сдержанных тонах, безо всякого намека на мольбу, на стремление разжалобить. Грамши ссылался на соответствующие статьи — 176-ю статью уголовного кодекса и 191-ю статью тюремного распорядка. Очень может быть, что текст прошения обсуждался с родными и с другом Пьеро Сраффой, ибо они посещали его в этот период. Именно через Пьеро Сраффу (товарища Грамши по Туринскому университету) удавалось поддерживать контакт с международным комитетом защиты политзаключенных в фашистских тюрьмах. Комитет развил энергичную деятельность в пользу освобождения Грамши. В сентябре тридцать четвертого года была опубликована отдельной брошюрой статья Ромена Роллана. Он писал:
«Среди этих обреченных на смерть, которых влечет за своей колесницей лжецезарь, находится великий борец Антонио Грамши.
Он вождь. Свидетельством тому — неистовая злоба палача-дуче. Имя Грамши войдет в историю рядом с именем Маттеотти. И он так же велик душою и, возможно, еще более велик мыслью. Ибо он стал в Италии предвестником нового социального строя».
Так или иначе, но 25 октября 1934 года вышел декрет о так называемом «условном освобождении». Далее начинается привычная уже лицемерная комедия. Прокурор отдает распоряжение о немедленном освобождении Антонио Грамши. Но, естественно, его не освобождают. Надзор не уменьшается. Грамши по-прежнему стерегут. Чтобы посетить его в клинике, требуется специальное разрешение. Словом, Антонио Грамши продолжает оставаться в изоляции. Правда, ему разрешили выходить из клиники. Этим разрешением он, по-видимому, воспользовался всего дважды. Один раз он отправился на прогулку пешком с братом Карло, а другой раз — в пролетке — с Пьеро Сраффой. Правда, было сделано еще одно послабление. Решетка с окна была снята. Таким образом, символическая сторона дела была в порядке — декорум был соблюден. В общем Грамши в клинике доктора Кусумано был одинок. Он проводил дни в чтении, иногда и писал. Во всяком случае, кое-какие из его «Тюремных тетрадей», по некоторым данным, были заполнены в Формии. Из людей, явно враждебных фашистскому правительству, в клинике Кусумано находился в те дни генерал Капелло, человек, причастный к покушению Дзанибони на Муссолини. С Грамши они встречались, но редко.
В августе 1935 года Грамши было предписано перебраться в клинику «Квисисана» в Риме; эта клиника, на улице Джан Джакомо Порро, была ему назначена в качестве предварительного местонахождения согласно судейско-полицейской терминологии. Грамши мучили приступы подагры, состояние его было скверным, и отъезд задержался. В конце августа в Формию прибыл сотрудник римской «Квисисаны» — профессор Витторио Пуччинелли. Он забрал Грамши в Рим, туда больной прибыл 26 августа. На следующий день его посетил крупный медик — профессор Чезаре Фругони. Диагноз был весьма безрадостным — болезнь Потта, туберкулез легких, гипертония, ангиноидные кризы, приступы подагры. Дзукарро в книжке о тюремных годах в жизни Грамши сообщает о своем разговоре много лет спустя с сотрудницей «Квисисаны» сестрой Анджеликой. Она присутствовала в приемном покое, когда Грамши прибыл из Формии. Он выглядел так, рассказывала она Дзукарро, что она, опытнейшая сестра, сомневалась, что больной сможет сопротивляться недугу больше нескольких дней. Тем не менее в Риме поначалу в состоянии его здоровья произошло заметное улучшение. Видимо, этому он был обязан новой системе лечения и в какой-то мере перемене обстановки. Впрочем, и в Риме, в клинике «Квисисана» на улице Джан Джакомо Порро, надзор отнюдь не был ослаблен. В клинике постоянно дежурила дюжина полицейских. Вне здания и внутри его. А двое из них дежурили в коридоре у самых дверей палаты № 26, в которой находился Антонио Грамши. Родные
Грамши и Пьетро Сраффы протестовали, пытались добиться подлинного условного освобождения согласно декрету от 25/Х 1934 года. Все эти протесты не возымели действия. Антонио Грамши продолжал находиться под неусыпным и недреманным надзором. И все-таки в какой-то мере переезд в Рим улучшил положение Грамши. В Тури ди Бари посещать его было крайне затруднительно, в Формии, видимо, несколько легче, но все же не без труда. Теперь, когда он находился в Риме, Татьяна Шухт получила возможность часто посещать его и даже оставаться по целым дням рядом с больным.
Сроки пребывания в заключении были сокращены в итоге нескольких амнистий. В апреле тридцать седьмого года этот срок и вовсе истекал. Но Антонио Грамши был тяжко болен. Может быть, в глубине души он и знал, что жизнь его так и завершится здесь, в больнице, под надзором, что он так и умрет фактическим узником, хотя и «условно освобожденным». Однако он все же строил планы на будущее. Он надеялся вернуться к себе на родину в Сардинию. Антонио склонялся к мысли поселиться в Сантулуссурджу, в местечке, где он жил еще, когда был гимназистом. Он читает, много читает, особенно в Риме. Но он устал, он очень устал — по сути, нет даже свидетельств того, что в Риме он продолжал работать. Видимо, последние из «Тетрадей» написаны в Формии. Однако из некоторых писем того периода видно, что он не изменился, не пал духом, что мысль его работала по-прежнему и, главное, была по-прежнему ясной, несмотря на все пережитые мытарства и испытанные муки, несмотря на психические кризисы и физические страдания. Он ожидал перемены, он желал, жаждал этой предстоящей перемены, она больше не казалась ему недостижимой, он ждал перемены к лучшему. Может быть, он обольщался относительно своего здоровья. Во всяком случае, он был, по-видимому, уверен в одном: в том, что ему еще суждено увидеть синее небо родного острова Сардиния. Но он обманывался. И все-таки до последнего мгновения ничто не предвещало внезапной кончины.
