Наряду с прочими предприятиями в Турине были захвачены крупнейшие автозаводы концерна «ФИАТ».

Производство не прекращалось ни на минуту. Говорят, что на кузовах автомашин, выпускаемых «ФИАТ», в эти грозные дни появились пятиконечные звезды и эмблемы серпа и молота.

Кстати, на заводах в те дни производились не только автомашины. Выпускалось и оружие. В Турине изготовляли тысячи ручных гранат. На бывших военных предприятиях обнаружились громадные запасы несобранных винтовок и пулеметов. Были приняты меры к тому, чтобы привести это разобранное оружие в полную боевую готовность. Но пустить его в дело не пришлось.

В эти дни Антонио Грамши побывал на одном из заводов, занятых рабочими, — на заводе «ФИАТ-линготто» в Турине. Завод этот в двадцатом году был еще не достроен. Работало лишь несколько крупных цехов — литейный и другие. Грамши сопровождал его соратник по «Ордине Нуово» Марио Монтаньяна. Он вспоминает об этом посещении:

«Мы спокойно разговаривали с представителями заводского совета, как вдруг поднялся зловещий рев заводских гудков. Это был сигнал тревоги. Молодые рабочие-красногвардейцы завода, всю ночь напролет патрулировавшие завод на велосипедах, дали знать, что к „ФИАТ-линготто“ одновременно с разных сторон приближаются сильные отряды солдат и королевской гвардии. Необходимо было приготовиться к любой неожиданности.

В одно мгновение по тревожному гудку завода все машины перестали работать. Из всех цехов, из всех дверей огромного здания сбегались десятки, сотни рабочих в комбинезонах, с запачканными маслом и пылью лицами: все они были вооружены — кто револьвером и гранатами, кто винтовкой, а кто и просто железным копьем, собственноручно откованным и наточенным: они готовы были отдать жизнь, защищая свой завод.

Через несколько минут рев сирены прекратился. Опасность миновала. Рабочие отложили оружие, вернулись к своим станкам и вновь принялись за работу, не теряя времени на разговоры, как будто ничего не произошло: производство не должно было страдать от какого-то незначительного инцидента».

Очень характерно для этих дней выступление секретаря фабрично-заводского совета завода «ФИАТ-чентро», сторонника группы «Ордине Нуово», сказавшего:

«Рабочие! Вам известно, что мы — коммунисты — являемся сторонниками группы „Ордине Нуово“ и Советской России. Мы не должны ограничиваться возгласами „Да здравствует Россия!“. Необходимо последовать примеру русских рабочих и крестьян. Надо сделать так, как они нас учат, — взять власть в свои руки и удержать ее, жертвуя собой, как они жертвуют собой.

Пролетариат должен бороться за то, чтобы с помощью бедных крестьян взять власть в свои руки. Мы должны занять не только фабрики, но все учреждения; мы не должны ограничиваться борьбой за лучшие условия контрактов. Мы должны работать, но уже не для хозяев, а для того, чтобы подготовиться. Надо изготовить как можно больше оружия, чтобы в ближайшие дни выйти из фабрик и дать решительный бой».

«Не следует ограничивать численность этих формирований, — говорил Грамши о вооружении рабочих в эти дни, — так как оборонительная тактика может в тот или иной момент смениться наступательной тактикой и военной инициативой».[22]

Однако надо сказать, что Антонио Грамши не разделял чрезмерных упований розовых оптимистов.

Социалистическая партия была слишком слаба и неоднородна, чтобы взять в свои руки подлинное руководство массами. Впрочем, руководящие органы социалистов и Всеобщей конфедерации труда решают все же обсудить создавшееся положение. Обсуждение это происходит в Милане. У миланских социалистов имеется даже свой план развития событий. Все ограничивалось наметками предполагаемого развития забастовки. «Каждый день, начиная с первого, движение должно было охватывать новую категорию трудящихся с тем, чтобы на седьмой сделаться всеобщим и национальным. Речь шла, однако, только о забастовке. Ни одного политического лозунга, никаких указаний для действия. Вся военная подготовка в национальном масштабе состояла в тайной покупке одного аэроплана, и очень немногие знали, где он спрятан»[23].

В таких словах Пальмиро Тольятти вспоминал впоследствии о настроениях и замыслах руководителей миланских социалистов.

Но даже для осуществления этих планов следовало бы сначала договориться — кто, собственно, должен руководить движением — социалисты или Конфедерация труда? Предполагалось, что если движение носит экономический характер, им должна руководить конфедерация, а если политический, то социалистическая партия.

В результате верх одержали реформисты. Они сумели доказать, что движение имеет чисто экономический характер, а стало быть, его не следует расширять — пускай все ограничится профсоюзными рамками.

Но если не расширять движение, то следовало, очевидно, прийти к какому-то соглашению с хозяевами занятых предприятий. Именно такое решение и было принято.

Если говорить об экономической стороне дела, то движение в этом смысле увенчалось успехом, ибо в результате переговоров хозяева предприятий согласились увеличить заработную плату рабочим. Правительство тоже не осталось в стороне. Оно приняло свои меры к ликвидации конфликта, пообещав ввести на предприятиях рабочий контроль.

Конфедерация труда отдала приказ об освобождении предприятий. Итак, рабочие добились известного успеха, хотя, конечно, результаты движения ни в коей мере не соответствовали его размаху и его бесспорно революционному характеру.

И победа рабочих, экономическая победа, обернулась их явным политическим поражением.

И все-таки правящие круги весьма и весьма призадумались. Вот что писала в конце сентября «Коррьере делла сера», одна из крупнейших буржуазных газет Италии:

«Революция не совершилась, но не потому, что мы сумели ей противостоять, а потому, что Конфедерация труда ее не захотела…»

К концу ноября двадцатого года оформилась Коммунистическая фракция Итальянской социалистической партии. И одной из групп, составивших эту фракцию, была группа «Ордине Нуово» во главе с Грамши.

Входили во фракцию и абстенционисты во главе с Бордигой.

Абстенционисты — слово громоздкое. Означает оно людей, считающих парламентскую деятельность партии вещью совершенно ненужной и излишней.

Вошли во фракцию и группы левых максималистов.

В основу программы были положены принципы Коммунистического Интернационала.

В программе указывалось на необходимость участия партии в парламентской борьбе; таким образом, вошедшие в состав фракции абстенционисты отошли от своих прежних позиций.

А вскоре после образования коммунистической фракции, а именно в январе двадцать первого года, в Ливорно собрался очередной, семнадцатый по счету, съезд Итальянской социалистической партии. Грамши прибыл в Ливорно 16 января. Съезд проходил уже в весьма накаленной атмосфере. На улицах социалисты дрались с фашистами. Заседания съезда происходили в театре Гольдони. Там кипели чрезвычайно пылкие словесные схватки. Иногда боевое настроение настолько повышалось, что делегаты прекращали споры и начинали петь; каждая фракция затягивала свой гимн: коммунисты пели «Интернационал», максималисты — «Красное знамя» («Бандьера росса»), а реформисты — «Рабочий гимн», сочиненный синьором Филиппо Турати. Джованни Джерманетто, участник съезда, писал: «И недаром же мы слывем музыкальным народом — это разноголосое пение до некоторой степени разряжало атмосферу».

Голосовались три резолюции. Резолюция коммунистов собрала 58 тысяч голосов. Резолюция реформистов — 14 тысяч. Самое большое количество голосов собрала резолюция максималистов — 98 тысяч голосов[24]. Эту резолюцию и принял съезд, она закрепляла организационное единство с реформистами.

Подобное единство в тогдашних политических условиях могло привести разве только к разброду и бессилию. И тогда делегаты-коммунисты решили покинуть съезд. Они выстроились в колонну и покинули зал заседаний. Перешли в театр Сан-Марко, где и открыли свой первый Учредительный съезд.