И газеты, только что уверявшие, что решительная победа не за горами, начали вдруг втолковывать своим читателям, что война будет несколько более длительной, чем это предполагалось ранее.

Лондонская «Таймс» в номере от 15 декабря сообщила, что итальянские солдаты в Альпах массами гибнут от гангрены после обморожений. Тут-то англичане, участливые британские леди и джентльмены, и начали посылать теплую одежду своим отважным, но неимущим союзникам.

Итальянские парламентарии всполошились. Они опасались, что международный престиж Италии может потерпеть урон. И итальянские послы и посланники получили указание от своего министра — отнюдь не поощрять такого рода сборов. И сборы прекратились.

Самое удивительное, однако, что у итальянских промышленников в это время обнаружились кое-какие излишки теплого белья, но эти излишки продукции они старались повыгоднее сбыть за границу.

В самый разгар холодов итальянские фирмы предлагали российскому интендантству купить у них сотни тысяч пар теплых носков, теплого белья и тому подобной экипировки.

А положение итальянских фронтовиков в это время было прямо трагическим. Вот что писал много лет спустя один из солдат 1915 года:

«В кровавых битвах на Карсо целые бригады сгорали в адском огне. Число людей в батальонах уменьшалось до нескольких десятков… Солдаты не хотели войны, но с отчаянным упорством цеплялись за землю, стремясь выйти из ада на Карсо и достичь сказочного Триеста, который мерещился им, как мираж».

За первые полгода войны итальянская армия потеряла 268 тысяч человек. Однако, несмотря на все эти потери, Италия достигла лишь самого ничтожного результата. И властям Италии осталось только требовать у союзников немедленного наступления, чтобы оттянуть австрийские силы с итальянского фронта. Но военные задачи были только частью дела. Война нарушила всю структуру итальянского народного хозяйства. Оно и так не отличалось особой самостоятельностью и во многом держалось на давних связях с австрийской и германской промышленностью. Когда же связи эти были внезапно расторгнуты, итальянская промышленность оказалась в чрезвычайно затруднительном положении.

Исчезли немецкие красители, и нечем стало окрашивать текстиль. Величайшие мастера своего дела, непревзойденные итальянские обувщики страдали от отсутствия немецкого кожевенного сырья.

Исчезли немецкие лекарства, и полки аптек, по сути, опустели; госпитали остались без медицинского инструментария, трудно было без немецких химикатов, без немецких машин.

Кое-что, правда, еще оставалось про запас, но те счастливчики, у которых было прибережено кое-что из немецких остродефицитных товаров, воспользовались благоприятной конъюнктурой и взвинтили цены на свое заветное добро до самых невероятных пределов!

Вздорожали даже дамские шпильки, ибо и этот невинный продукт, как выяснилось, тоже доставлялся в Италию из Германии.

Итальянские коммерсанты были, естественно, преисполнены всяческого патриотизма, но сердца их обливались кровью. Разрыв вековых торговых связей с Австрией и Германией самым ощутительным образом ударил их по карману. И газета «Католическое единство» с нескрываемой завистью писала о том, что у цветоводов нейтральной Швейцарии дела превосхитительно идут в гору: они продают немцам фиалки и мимозы, которые прежде вывозились в Германию из Италии!

Кое-кто из итальянских негоциантов ослабел духом и не устоял перед соблазном. И совету министров Италии спустя год с небольшим после вступления страны в войну пришлось издать специальный декрет, согласно которому вывоз товаров во вражеские страны карался тюремным заключением до пяти лет и штрафом в размере пятикратной стоимости товара. По-видимому, для издания этого декрета были весьма серьезные основания.

В отличие от пармских фиалок деньги не пахли! И в Италии, исстрадавшейся, кровоточащей Италии, появился вдруг целый слой нуворишей, то есть новых богачей. Левые газеты называли этих скоропалительных крезов «буржуазией гнилого зерна и картонных подметок».

Эти нувориши развивали поистине бешеную деятельность.

Пользуясь невообразимым хаосом, царившим в аппарате военного ведомства, а в известной мере и его попустительством, они поставляли для армии никуда не годную обувь, сукно, в котором примесей было больше, чем шерсти.

Шинели, сшитые из этого сукна, впитывали в себя влагу, как губка, и, стало быть, в зимнее время обледеневали, превращались в некий ледяной панцирь и торчали колом!

Конечно, в Италии, кроме недобросовестных поставщиков, занимавшихся подобного рода махинациями, существовали и господа большой руки. Они не унижались до подобного рода мошенничества.

Превосходно, с широким размахом, работали предприятия концерна Ансальдо. Осенью пятнадцатого года на них было занято восемь тысяч человек. Здесь строили крейсеры, выпускали торпеды, орудия, вытачивали снаряды. Обществу Ансальдо принадлежал целый флот, насчитывавший до двух десятков кораблей.

Но с наибольшим блеском шли дела автомобилестроительного треста «ФИАТ», производившего легковые и грузовые машины, авиамоторы, самолеты.

Вся эта продукция поставлялась военным ведомствам Италии и союзных с нею держав.

Итальянское правительство само остро нуждалось в автомашинах. Однако оно вынуждено было под давлением союзников разрешить дирекции «ФИАТ» выполнять и союзные заказы. Правда, заказы эти шли, как правило, через итальянские правительственные организации. Но заправилам «ФИАТ» удалось утаить от правительства часть производственных мощностей предприятия, и утаенные таким образом «левые» автомашины сбывались на сторону, иностранным державам по взвинченным ценам.

Трудовой народ Италии войны не хотел. И под давлением масс руководство социалистической партии выдвинуло лозунг «абсолютного нейтралитета».

Ну что ж, этот лозунг в те времена свидетельствовал об известной левизне взглядов — во всяком случае, позиция итальянских социалистов, казалось бы, радикально отличалась от верноподданнической позиции, занятой, скажем, социал-демократами Германии, — ведь в Германии только Либкнехт и малая горстка его приверженцев выступили против военных кредитов.

В Италии, особенно на первых порах, дело обстояло иначе. Социалисты даже провели открытый диспут по вопросу о нейтралитете. И молодой, двадцатитрехлетний Антонио Грамши, туринский студент, выступал на этом митинге. Он говорил, что партия (имелась в виду социалистическая партия) заставит итальянскую буржуазию «признать, что она полностью обанкротилась, так как, объявив себя единственным представителем нации, она завела ее в тупик, из которого нация сможет выйти, лишь отказавшись от всех институтов, которые несут прямую ответственность за ее нынешнее трагическое положение»[9].

Конечно, кроме буржуазии, на политической арене действовали и иные силы. Кое-кто прикрывался радикальной фразой, в числе их были так называемые «непримиримые», «непримиримые революционеры», не желающие идти ни на какой компромисс с кем бы то ни было. По их мнению, рабочий класс должен был занимать позицию стороннего наблюдателя происходящих событий, ожидая, когда пробьет его время.

Нет, говорил Антонио, это порочная позиция. Ведь пока непримиримые упиваются своей непримиримостью, их политические противники сами создают «свое время», сами готовятся к неминуемым классовым боям!

Впрочем, не стоит думать, что молодой социалист Грамши уже тогда, осенью четырнадцатого года, лучше всех других знал, как поступать и что именно делать. Это было не так. До нас дошла первая опубликованная им статья из «Гридо дель Пополо» от тридцать первого октября девятьсот четырнадцатого года. Она озаглавлена «Действенный и активный нейтралитет». Антонио Грамши нападает на формулу «абсолютного нейтралитета». Он показывает, что эта формула обрекает рабочие массы на пассивное выжидание, на полнейшее бездействие. Но статья свидетельствует о том, что империалистический характер войны еще не был осознан молодым туринским социалистом. Нельзя, естественно, требовать невозможного и ожидать, что все поступки героя нашей книги всегда и во всех случаях жизни будут нести на себе печать полнейшей непогрешимости и безошибочности. Грамши не был каким-то боговдохновенным существом, озаренным свыше. Его поступки и действия во многом обуславливались настроениями тогдашней итальянской молодой интеллигенции, пусть даже самого левого ее крыла. В канун вступления Италии в войну и вскоре после ее начала позиции молодых итальянских социалистов отнюдь не отличались ясностью и последовательностью. Многие молодые социалисты пошли добровольцами — Пальмиро Тольятти, например. И осознание империалистического характера войны и необходимости антивоенных действий пролетариата пришло гораздо позже. Другое дело, что, осознав все это и заняв однажды правильные позиции, ленинские позиции по вопросу о войне, лучшие из молодых итальянских социалистов — Грамши и Тольятти — уже навсегда остались верны этим новым, этим единственно правильным позициям.