– Не забудь о себе написать, – бросил, пробегая мимо кабинета, редактор.
– Не понял? – Касьянин удивленно поднял голову от стола.
– У меня даже заголовок есть, – Осоргин вернулся и заглянул в дверь. – «Снова в строю». Так, дескать, и так, подвергся бандитскому нападению сотрудник нашей редакции Илья Касьянин. Но благодаря героическим усилиям врачей он снова в строю, и снова криминальная тема нашей газеты освещается как нигде полно, достоверно и талантливо. Ведется следствие… Да-да, не забудь указать, что ведется следствие и сотрудники уголовного розыска уже установили нападавшего.
– Кто же этот нападавший? – уныло спросил Касьянин.
– Я же тебе говорил – в интересах следствия фамилия бандита не разглашается, – рассмеялся Осоргин и умчался дальше по своим чрезвычайно важным редакторским делам.
– А что? – пробормотал Касьянин. – Не продается вдохновенье, так можно рукопись продать… – и тут же набросал еще одну заметку. Заголовок, недолго думая, поставил тот, который предложил редактор, – «Снова в строю».
– Все правильно, – сказал Осоргин, прочитав заметку. – На всю полосу шапку… Так и напишем – «Снова в строю». И фотографию поместим. Есть у меня твоя фотка… Помнишь, наш фотокор щелкнул тебя, когда ты премии радовался как дитя… Веселый такой, простодушный, беззаботный… Крупно дадим, щедро! На первой полосе! Как раньше портреты вождей печатали!
– Тогда меня уж точно добьют, – без улыбки сказал Касьянин.
– Авось! – весело воскликнул редактор и помахал рукой, давая понять, что Касьянин может уйти не только из его кабинета, что он может вообще отправиться домой, поскольку дело свое сделал и без толку шататься по коридорам ему нечего.
А вечером пришел Ухалов.
Марина еще не вернулась, Степан с друзьями гонял мяч на пустыре, и приятели могли поговорить без помех. Ухалов был непривычно молчалив, сосредоточен, на Касьянина поглядывал пытливо, испытующе, словно прикидывая – сможет ли тот выдержать все, что он для него приготовил.
– Ты как? – спросил Ухалов.
– Держусь… Пишу потрясающие детективы.
– О чем?
– Сообщаю читателям о криминальном мире, в котором они живут, – Касьянин никогда не пересказывал содержание заметок, которые сдавал в набор. Что-то останавливало, в чем-то он считал свой труд малодостойным, во всяком случае, не заслуживающим интереса для людей серьезных, занятых своим делом. Его сообщения о криминальных всплесках жизни были хороши для электричек, для вагонов метро, для вокзальных залов ожидания, но не более того.
– И что же? – без интереса спросил Ухалов. – Режут друг друга?
– И режут тоже, – кивнул Касьянин. – Как и прежде. А что нового на литературном фронте? Какие открытия совершены, какие откровения посетили властителей дум?
– А знаешь, – оживился Ухалов, – есть и открытия.
– Да-а-а?! – не то восторженно, не то недоверчиво протянул Касьянин. – Надо же… Поделись!
– Поделюсь, – Ухалов вынул из широченного своего кармана бутылку водки с трепетным названием «Завалинка» и поставил на стол. Касьянин взял бутылку, внимательно вчитался во все слова, которые ему удалось обнаружить на этикетке, усмехнулся.
– Что означает это название? Она заваливает быстро и каждого? Или же предназначена для долгих и неторопливых бесед на завалинке? Или же в нем есть еще какой-то тайный смысл?
– Каждый понимает в меру своей испорченности, – Ухалов пожал большими округлыми плечами.
Друзья продолжали неспешно разговаривать и как бы между прочим, вроде сами того не замечая, прошли на кухню и принялись, не сговариваясь, готовить стол. Касьянин вынул из холодильника вареную колбасу, горчицу, большой красный перец. Ухалов тем временем открыл бутылку, взял с полки два стакана, граненых, между прочим, что по нынешним временам было большой редкостью.
Но оба любили по старой памяти пить именно из граненых, как в те времена, когда прятались они в кустах от милиционеров, когда водку подкрашивали чаем и опускали в стакан ложечки, чтобы сбить с толку борцов за трезвый образ жизни, обмануть юных своих жен, пытавшихся бороться с их пагубным пристрастием.
– Какие все-таки откровения посещают молодые дарования? – спросил Касьянин, и Ухалов тут же охотно откликнулся на его причудливый вопрос.
– Представляешь, Илья, открыт способ обратить на себя внимание не газетных борзописцев вроде тебя, не издательских рецензентов вроде меня – открыт способ привлечь внимание членов жюри денежных конкурсов.
– Что же для этого требуется? – Касьянин разрезал перец пополам и принялся делить его на дольки.
– А ничего! – воскликнул Ухалов, коротко взглянув на Касьянина. – Убери все абзацы, убери прямую речь, пусть текст идет, как в газетной полосе – сплошняком. А еще лучше – на несколько страниц одним предложением и без знаков препинания.
– И что же это дает мне, простому и унылому читателю?
– Это дает обалденный поток сознания, интеллектуальную прозу, доступную далеко не каждому! Заметь, Илья, это очень важный показатель – чтоб доступно было не каждому. И человек, который нашел в себе силы дочитать такую страницу до конца, чувствует себя избранным! Это тоже важное обстоятельство – ощутить избранность.
– Хорошо, – кивнул Касьянин, разливая водку в стаканы. – Но скажи, пожалуйста, о чем писать? Это имеет значение?
– Имеет, и очень важное. – Ухалов сел, придвинул к себе стакан, взял из тарелки красную полоску перца, поднял глаза на Касьянина. – Содержание, Илья, должно быть неуловимым!
– Это как?
– А вот так! Содержания вообще не должно быть! К примеру, ты вспоминаешь, как в детстве ел арбуз… Ты ел когда-нибудь арбуз?
– Было дело.
– Так вот, ты должен вспомнить все – цвет семечек и их количество, форму и цвет арбуза, размер ножа, которым этот арбуз разрезан, цвет рукоятки, из какого материала она сделана, сколько на ней заклепок и трещин, возможно, при этом ты слышал треск раскалывающегося арбуза – одному только этому треску можно посвятить десяток страниц. Если в комнате было солнце – опиши, муха гудела – это тебе еще пара страниц, если кто-то тебе в это время позвонил – глава, не меньше. Арбузный сок на столе, посверкивающая на солнце красная сердцевина, ее вкус, о! – Ухалов закрыл глаза и некоторое время в блаженстве раскачивался из стороны в сторону. – Вкус сердцевины – это еще пять страниц текста без абзацев, без знаков препинания, без просветов, чтобы читатель задыхался, понимаешь, задыхался в твоем тексте! А за окном крики детей, скрежет трамвая на повороте, гул пролетевшего самолета…
– У арбуза еще хвостик бывает, – подсказал Касьянин.
– Да! – заорал Ухалов. – Хвостик заслуживает целой главы, потому что хвостики бывают не только у арбуза, но и у некоторых людей – я в школьном учебнике видел, – у яблока, обезьяны, ящерицы…
– У ящерицы отваливается.
– Правильно, Илья! Ты вполне можешь садиться за современный роман под названием «Арбуз».
– Мне больше нравятся дыни, – задумчиво произнес Касьянин.
– Не возражаю – пусть «Дыня».
– Будем живы, – Касьянин поднял стакан, глухо ткнулся в стакан Ухалова и медленно выпил до дна.
– Хорошо-то как, господи, – пробормотал Ухалов и посмотрел на Касьянина повлажневшими глазами. – Жить-то как хорошо, а, Илюша? Ты со мной согласен?
– Мне тоже нравится, – кивнул Касьянин, который и к жизни, и к себе, и ко всему на свете относился не то чтобы сдержанно, а как-то осторожно.
– Жизнь надо ценить, – продолжал Ухалов. – Она ведь того… Одна.
– И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно, – Касьянин был серьезен и сосредоточен – он выбирал ломтик перца, который бы отвечал его представлениям о жизни в данный момент.
– Да, – согласился Ухалов. – Мучительно больно – это плохо. Этого надо избегать.
– Иногда и достается.
Такой разговор продолжался еще некоторое время, друзья прервались лишь на минуту, чтобы снова наполнить стаканы, произнести необязательные слова тоста, выпить и закусить. После этого Ухалов решил, что может приступить к делу.
