– Мяу.

– Она рыбу просит. Возьми из морозилки и положи в мисочку, – подсказала хозяйка.

Из морозильной камеры Эля извлекла две малюсенькие рыбешки и огляделась в поисках посуды.

Лешка давно заметила грязную корчажку за ширмой рядом с кроватью старушки и все пыталась сообразить, для чего она предназначена. Для ночного горшка вроде маловата. А сейчас до нее дошло – это же кошкина миска. Должно быть, в горшке раньше рос цветок, а возможно даже, в нем что-нибудь запекали в духовке. К его краям присохли остатки пищи.

– Вот деньги, – обращаясь к брату с сестрой, сказала Эля. – Сбегайте в магазин, купите сыру, колбасы, творогу. Курицу не забудьте. Хлеб. И еды для кошки.

– Не забудем, – кивнула Лешка.

– Слушай, как ты думаешь, почему у нее так бедно, раз она наследница Якова Брюса, а ее родственники в Америке? Ну ладно, пускай от этого старинного Брюса у нее ничего не осталось, но американцы-то должны о ней заботиться? Иначе зачем тогда они ей звонят и Элю подсылают? – озабоченно выпалил Ромка, когда они вышли на улицу.

Лешка недоуменно пожала плечами:

– Я и сама не пойму. Потом у Эли спросим.

– И почему она все время прислушивается и говорит, что у нее кто-то ходит?

– Глюки, наверное. Или маразм. Эля же говорила. Со стариками так часто бывает.

Возвращаясь обратно с покупками, на лестничной площадке у самой двери брат с сестрой столкнулись с женщиной, вышедшей из соседней квартиры.

– Вы кто? – строго спросила она.

– Мы это… Друзья подруги племянницы Софьи Яковлевны, – чуть не запутался Ромка, слегка оробев от строгого взгляда соседки. Но лицо ее вмиг подобрело.

– Вот, значит, как. Хорошо, что приехали, а то она, бедненькая, за последнее время совсем сдала. Мне ей помогать особо некогда, с утра до ночи на работе, это сегодня у меня день свободный выпал. А вот когда у меня отпуск был, пришлось за ней ухаживать. Правда, ее американские родственники меня потом хорошо отблагодарили, посылку большую прислали, Юрке моему одежду и обувь и мне кое-что. Они мне из своей Америки часто звонят, когда до нее дозвониться не могут. Хотя я бы и так за ней присматривала, поскольку хорошо к ней отношусь и знаю, что когда нужно сделать: я медсестрой работаю. К сожалению, позавчера у нее снова приступ случился. И, мне кажется, она соображать хуже стала.

– Мы заметили. А как вас зовут? – на всякий случай спросил Ромка.

– Анна Степановна.

– А у вас и ключи от ее квартиры есть?

– Конечно, есть. Она не всегда сама дверь открыть может. А если совсем сляжет, что ж тогда, ломать ее?

– А еще ей мерещится, что у нее кто-то по квартире ходит. Она вам об этом говорила?

– Я ж вот и думаю, что у нее после болезни с головой не все в порядке. Ей бы лечение хорошее, сиделку настоящую или в больнице какой подлечиться. Да она ничего не хочет.

– А у нее здесь больше никого нет?

– Была одна подруга, она умерла. И есть еще старый друг, Павел Демидович, он ее частенько раньше навещал, а теперь куда-то делся. – Анна Степановна помолчала, что-то припоминая. – Точно, он у нее в тот день был, когда она завещание составляла, а больше не появлялся. Я это хорошо потому запомнила, что сама по ее просьбе к ней нотариуса вызывала.

– А чего она завещала? И кому? – с большим интересом спросил Ромка.

– Квартиру и какой-то антиквариат она отписала Виктории, своей внучатой племяннице. Хотя у Вики в Америке, я думаю, и так все есть. С другой стороны, квартира ее должна же кому-то достаться. А завещание свое она Павлу Демидовичу на сохранение отдала. И после того еще хуже стала себя чувствовать, все ей что-то мерещится: призраки, говорит, по ее комнатам бегают.

– Это мы уже слышали, – кивнул Ромка.

Пока Эля варила куриный бульон, брат с сестрой изложили ей разговор со словоохотливой соседкой.

– Она нам еще про какого-то Павла Демидовича говорила, у которого ее завещание, – добавила в конце Лешка.

Эля кивнула:

– Хорошо, что вы мне о нем напомнили. Я должна с ним связаться. Лидочка с Викой его хорошо знают: это старинный друг Софьи Яковлевны. Они в той самой коммуналке на Арбате соседями были, росли вместе, потом он в военное училище поступил и дослужился до генеральского чина. Теперь уже давно в отставке, живет с внуками, а дочь его с мужем в Магадане, все никак не уедут оттуда. У Лиды на Павла Демидовича и была вся надежда, что он за ее теткой присмотрит, да только оказалось, что старик сам в больницу слег. Не просить же внуков со старухой сидеть, у них и своих забот хватает, учатся оба. Соседка права, старушке надо либо сиделку искать, либо в больницу ее определять.

На подоконник с независимым видом запрыгнула кошка, грациозно разлеглась и лениво сощурилась.

И тут только Лешка увидела, что шерсть у нее вовсе не черная, а темно-коричневая, блестящая, переливающаяся на свету. Она протянула руку к пушистой спинке зверька.

– Красивая какая, да?

– Очень, – залюбовалась кошкой Эля.

– Я отсюда никуда не поеду, – раздался вдруг решительный старческий голос. Софья Яковлевна с трудом добралась до кухни и услышала их разговор. Со слухом у нее, очевидно, все было в порядке. – Если при мне неизвестно кто сюда ходит, то что же будет, если я отсюда уеду? Хотите, чтобы моя девочка, моя Вика всего лишилась?

Она сказала это таким тоном, с такой убежденностью, что Ромке опять стало не по себе, захотелось заглянуть еще и в шкаф, и под кровать и проверить, не сидит ли там кто-нибудь.

– Но чего здесь лишаться-то? – тряхнув головой, с удивлением спросил он.

Софья Яковлевна взглянула на него с испугом и огорчением.

– Пока не приедет внучка, я никуда не поеду, и никто мне здесь не нужен, никакие сиделки, и сама справлюсь, – твердо сказала она и медленно побрела назад.

Лешка проводила ее взглядом. Софья Яковлевна старалась держаться прямо, с достоинством, как и положено настоящей графине. И точно так же вела себя ее кошка.

– Хорошо, хорошо, – миролюбиво сказала Эля, – мы не станем ничего делать без вашего согласия.

Она приготовила куриную лапшу, поставила тарелку Софье Яковлевне на тумбочку, положила кошке в ее ужасный горшок небольшую свежую рыбку. Кошка с урчанием тут же вытащила ее из горшка на пол и громко зачавкала.

– Она породистая, да? – спросила Лешка.

Старушка с умилением посмотрела на свою любимицу и покачала головой:

– Нет, но разве это важно? Когда Лида с Викой уехали в свою Америку, а муж мой внезапно умер, я завела себе кошку. Нашла на улице бездомного котенка и принесла домой. А это уже ее внучка, в третьем, стало быть, поколении. Вдвоем не так тоскливо. Я бы и собакой обзавелась, да с ней гулять надо, а мне тяжело. Как же плохо быть одной!

– Теперь все изменится, вот увидите, – ласково сказала Эля. – В общем, так. В холодильнике творог, молоко, йогурт. На плите суп. На сегодня вам хватит, а завтра мы приедем опять. Вечером я позвоню Лиде, скажу ей, что у вас все в порядке. Впрочем, вы и сами ей об этом по телефону скажете. Договорились?

Софья Яковлевна кивнула:

– Спасибо тебе, деточка. Извини, если сказала что не так. А альбом с моими девочками ты мне оставишь?

– Конечно, я же его для вас привезла. Ну, до завтра?

– До свидания, – попрощались и Ромка с Лешкой.

Старушка снова поднялась с постели, чтобы запереть за ними дверь, и не закрывала ее до тех пор, пока они не спустились вниз. А когда они на полпути оглянулись, помахала им рукой и, отринув свою независимость, с надеждой спросила:

– Так я вас завтра жду?

– Конечно, – заверила ее Эля.

– Старая какая, – прошептал Ромка. – Жалко ее, бедную.

– Странная, но хорошая, – добавила Лешка. – Кошку любит.

– Вам завтра в школу идти? – спросила Эля, когда они, покинув старую пятиэтажку, вышли на улицу.

– Суббота же, – ответила Лешка. – Какая школа?

– Ну и отлично. Значит, с утра приедем сюда вместе и хоть немного уберемся в квартире.

– О-ох! – громко вздохнул Ромка.