—    Вот вам жизнь! — едва поздоровавшись, начал он заготовленную заранее историю. — Вызывают. Молодой парень — сильное удушье. Подключаем к аппарату, вентиляция легких, делаем рентген—повреждений никаких! Прощупываю руками трахею— чувствую: какой-то предмет. Смотрю снимок — ничего. Вот тебе раз, думаю. И тут до меня доходит. Не поверите! Чекушка! Пил с горла и уронил, и она там стоит. А на рентгене не видно — она ж стеклянная. Я говорю дежурному: «Режь!» А он боится. Я ору: «Режьте, суки, а то сдохнет!» Ну, в общем, разрезали! Вынули — точно чекушка! Но, правда, не довезли, помер по дороге. — Толя откинулся на сиденье, готовясь насладиться произведенным эффектом.

Повисла пауза.

Сидевший рядом с Володей Леонидов, не оборачиваясь к Нефедову, буркнул:

—    Мерзость. Зачем ты это рассказал?

—    Ну как? Может, для новой песни сюжет, а, Володь?

—    Охренительная песня получится! Видишь, Володь, ты мучаешься, ночами не спишь, а тут Толик минуту в носу поковырял — и песня.

—    Что значит — «в носу»? Так все и было, — в голосе Нефедова промелькнула обида.

—    Ага, было. Только не шкалик, а бутылка шампанского, — не унимался Леонидов. — Нет! Ведро с краской. Маляр он был. Полез на лестницу, чихнул. .. — Леонидов раздражался все больше и больше.

—    Не веришь? Да у ребят спроси... Две бригады работало!

—    Ага! Сейчас... Ребята!

Вдруг «мерседес» резко затормозил.

—    Сейчас вернемся и спросим! — с азартом предложил Володя.

—    Мы же опаздываем! — растерянно произнес Леонидов. — Кто ж тебя за язык тянет все время? — Он энергично развернулся к Нефедову.

Толя растерялся.

—    Они уже уехали... наверно...

—    Уехали? Тогда ладно!

«Мерседес» снова набрал скорость.

—    Ты тоже не веришь? — после небольшой паузы спросил Нефедов у Володи.

—    Какая разница? История классная. Смерть — она всегда кружит вокруг. А потом — опа! И нету.

—    Кого? — не понял Паша.

—    Никого.

Паша не нашел в ответе ни юмора, ни смысла. Он озабоченно оглянулся по сторонам, посмотрел на часы.

—    Полу-люксы на третьем этаже. Там по броне Фридман уже заселен и Леонидов Павел. На четвертом Кулагин, Нефедов — простой двухместный. Четыреста одиннадцатый. Ну и люкс, он один у нас. Вот.

Она остановилась возле двери в номер и испуганно взглянула на Михалыча.

—    Открывайте... открывайте! — приказал Михалыч.

Дрожащими руками она долго не могла открыть дверь, и помощник Михалыча Кибиров взял у нее ключи и открыл сам.

—    Вы можете быть свободны, — сказал Михалыч директрисе и вошел в номер. — Ого! Это что ж — на одного? — Он обошел трехкомнатный люкс, наблюдая, как его группа фарширует номер микрофонами.

Техники прошлись по помещениям, заглядывая в спальню и ванную и на ходу распаковывая оборудование.

Михалыч присел в кресло. Он давно прикинул объем работ на все предстоящие гастроли. Нужно было оперативно перекидывать оборудование из одного города в другой. Гастрольная бригада должна была перемещаться по маршруту Бухара-Фергана-Навои-Учкудук-Ташкент. В каких гостиницах забронированы места, известно. Нужно было опережать гастролеров хотя бы на несколько часов.

—    Все заведено на коммутатор, — тихо отчитался Кибиров. — Мы этот номер еще в прошлом году оборудовали.

—    Хорошо.

Из соседней комнаты послышался голос техника Тимура:

—    Виктор Михалыч! Тут кое-где провода целы, но микрофоны оторваны.

—    Как — оторваны?

—    Они же импортные... Для дома, для семьи, как говорится...

—    Найти и вмонтировать.

—    Но, Виктор Михалыч...

—    Головы поотвинчиваю.

Михалыч вышел из номера, за ним потянулись все остальные. Открывая дверь, Михалыч едва не пришиб директрису.

—    Уважаемая! Нам необходимо заселиться. Наших сотрудников — двенадцать человек. Плюс я. Счет — на управление.

—    Извините, бронь у нас только именная, нужны паспортные данные.

—    Не нужны. Селите поштучно. Всё. — Он повернулся к Кибирову. — Работай, а я в аэропорт.

Москва, 28 июля 1980 года

Было уже поздно. Все расходились. Севке не то чтобы не хотелось уходить из Володиной квартиры — просто он не понимал, куда и зачем ему сейчас идти. Он сидел за столом, пил не останавливаясь, ни с кем не разговаривал. Водка не опьянила, а пришибла. Ни одной мысли, ни одного желания. Пустота. Все. Ничего больше не будет. То есть, наверное, будет, но...

Рядом сидел Володин сын. Он тоже молчал. Молчал уже несколько дней. Севе показалось, что надо бы ободрить его.

—    У тебя все будет хорошо! — сказал он Никите, потрепав его по голове.

—    А давайте за это и выпьем! — подхватил кто-то из присутствующих. — Никита! А ты чем вообще занимаешься?

—    Давай за тебя, за Аркашу!

Выпили и поговорили. Что нужно сделать, чтобы детям было хорошо.

—    Все сделаем!

—    Все будет хорошо. Ну, я, пожалуй, пойду.

—    Я тоже...

—    И мы тоже пойдем.

Женщины убирали со стола, за которым молча сидели Сева и Никита.

—    Ты знаешь, что год назад было то же самое? — вдруг прервал молчание Сева.

Никита кивнул.

«Странно! Откуда ему знать? — подумал Сева. — Хотя Володя мог рассказать. Да нет, никогда бы он не рассказал. А кто-то другой, кто был там — Паша, Таня, — они могли...»

—    Я ведь тогда ничего не знал... То есть знал, конечно. Но у него же всегда: «Я в порядке! Я в норме!» Я и верил. А ты?

Никита снова кивнул.

«Чего это я вдруг вспомнил?—задумался Сева. — Ах, да! Ребята, какого-то кагэбэшника выгнали из квартиры. Он же из Узбекистана».

—    Да спите вы. Это я.

—    Что ты там устроил? Что ты потерял?

—    Галя, спи... И успокой маму.

—    А может, не надо ворочать ничего в половине третьего?.. — откликнулась мама.

—    Мне улетать утром.

Из комнаты вышла жена:

—    Куда ты едешь? Почему вечно все наспех? Мама вчера делала генеральную уборку — теперь не найдешь ничего.

Из комнаты выглянула разбуженная дочь.

—    Спи, маленькая. Иди. У девочки завтра экзамен.

Галя помогла мужу собраться. Потом, когда все угомонились, они с Шлей вдвоем сели на кухне и долго еще трепались и хохотали.

—    Вот ведь Пашка! Позвонил среди ночи — «летим»! Сначала отменил, а теперь — «летим». Володя лежал в больнице, но ушел. И вот решили ехать. Не пропадать же деньгам? А деньги нам очень кстати. Но как-то странно, почему все ночью?

—Ты знаешь, я тебе не успела сказать... Пока ты был на спектакле, звонила Володина мать, искала Володю, плакала. Говорила, что боится за него, что врачи настоятельно рекомендуют вернуться в больницу, а то может быть плохо.

—    А Пашка позвонил час назад, сказал, все нормально, — удивился Сева. — Сказал: «Едем! Ты как?» Я: «Да никак. Еду, конечно».

*  *  *

До самолёта оставалось полтора часа. Сева выскочил на улицу поймать машину. Не тут-то было. Поехал на Центральный аэровокзал. Автобус на Домодедово уже ушел—следующий через час. Таксист озверел, затребовал червонец да еще взял семью с чемоданами — и с них червонец, а по дороге сломался. Наконец остановил коллег и распихал пассажиров по двум машинам.

Когда Сева вбежал в здание аэропорта, регистрация уже давно закончилась.

Севка подбежал к стойке регистрации, и женщина в аэрофлотовской форме с рацией сразу же повела его на посадку.

—    Кулагин? — переспросила она. — Пойдемте скорее!

—    Так мне на Ташкент.

—    Я знаю. Меня предупредили о вас.

Она потянула Севу к служебному входу и, минуя зону досмотра, через длинный темный петляющий коридор вывела его на залитое солнцем взлетное поле. На секунду Сева прищурился от яркого солнца и остановился, а когда открыл глаза, то увидел, что женщина бежит впереди метрах в двадцати и кричит:

—    Быстрее, за мной, борт заждался вас уже!