– Глевекестр… – обратилась она ко мне.

– Да, госпожа.

– Заберешь с собой добычу. Всю. Используй повозки. И возьми пленников.

– Да, госпожа.

Большинство пленных составляли дети, захваченные в имениях Хаки в первые дни нашего набега. Их предстояло продать в рабство.

– Ты должен успеть до Дня святого Кутберта, – повторила Этельфлэд приказ. – Понял?

– До Дня святого Кутберта, – покорно подтвердил я.

Она устремила на меня долгий, пристальный взгляд. Священники у нее по бокам тоже пялились на меня, и тоже враждебно.

– И ты заберешь Хаки, – продолжила правительница.

– Хаки тоже, – согласился я.

– И повесишь его перед усадьбой моего мужа.

– Проделай это медленно, – добавил один из священников. Существует два способа вздернуть человека: быстрый и медленный, мучительный.

– Да, отец, – кивнул я.

– Но сначала покажи его людям, – распорядилась Этельфлэд.

– Хорошо, госпожа, разумеется, – ответил я, но потом замялся.

– Что такое? – Она заметила мою нерешительность.

– Госпожа, народ захочет знать, почему ты задержалась здесь.

Она вскинулась, второй священник нахмурил лоб.

– Это не их дело… – начал он.

Этельфлэд знаком велела ему замолчать.

– Множество норманнов покидает Ирландию, – осторожно промолвила правительница. – И намеревается осесть тут. Их следует остановить.

– Разгром Хаки вселит в них страх, – напомнил я.

Она пропустила мою неуклюжую лесть мимо ушей.

– Сестер не дает им воспользоваться рекой Ди, – продолжила Этельфлэд. – Но Мэрс открыт. Я хочу построить бург на его берегу.

– Удачная мысль, госпожа, – пробормотал я и удостоился взора, полного такого презрения, что залился краской.

Взмахом руки она отпустила меня, и я вернулся к жаркому из баранины. Я наблюдал за Этельфлэд краем глаза, видел твердую линию челюсти, желчно сжатые губы и задавал себе вопрос: как, во имя Господне, удалось ей привлечь моего отца и заставить людей боготворить ее?

Ну да ладно – завтра я буду далеко от нее.

– Люди следуют за ней, потому что, не считая твоего отца, она единственная, кто хочет сражаться, – растолковывал мне Ситрик.

Мы ехали на юг по дороге, которая стала мне привычной за последние годы. Дорога проходила по границе Мерсии и Уэльса, служившей постоянным источником раздора между валлийскими государствами и мерсийцами. Валлийцы, разумеется, были нашими врагами, но они тоже являлись христианами, и нам никогда не удалось бы победить при Теотанхеле без помощи валлийских единоверцев. Временами они сражались за Христа, как это было при Теотанхеле, но столь же часто брались за оружие ради добычи, угоняя в свои горные долины скот и рабов. Результатом этих постоянных набегов стали выстроенные вдоль всей дороги бурги – укрепленные города, где народ искал убежища в случае появления неприятеля и откуда гарнизон мог нанести ответный удар.

Со мной ехали тридцать шесть дружинников и Годрик, мой слуга. Четверо воинов рассыпались дозором впереди, осматривая путь на предмет засады, остальные охраняли Хаки и две повозки, груженные добром. Еще мы стерегли восемнадцать детей, предназначенных для продажи на невольничьих рынках, но Этельфлэд настаивала, чтобы сначала мы показали их народу в Глевекестре.

– Зрелище хочет устроить, – сказал мне Ситрик.

– Верно! – согласился отец Фраомар. – Так мы покажем жителям Глевекестра, что одержали победу над отвергающими Христа.

Фраомар был одним из карманных попов Этельфлэд – человек еще молодой, ревностный и рьяный.

– Продадим это вот, – кивнул он в сторону катящейся перед нами повозки с доспехами и оружием, – и пустим деньги на новый бург, хвала Господу.

– Хвала Господу, – покорно подхватил я.

Деньги – головная боль Этельфлэд. Для строительства нового бурга, охраняющего Мэрс, требовались деньги, а их постоянно не хватало. Рента с земли, подати с торговцев и пошлины шли в доход ее мужу, а Этельред терпеть не мог Этельфлэд. Ее любили в Мерсии, но серебром распоряжался Этельред, и никто не хотел ссориться с ним. Даже сейчас, когда он лежал на одре болезни в Глевекестре, ему приносили клятвы верности. Только самые отважные и богатые, рискуя вызвать его гнев, давали Этельфлэд воинов и серебро.

Этельред умирал. В битве при Теотанхеле ему достался удар копьем в тыльную часть головы. Острие пробило шлем и проломило череп. Никто не ждал, что Этельред выкарабкается, но он выжил, хотя, если верить слухам, был едва ли лучше мертвого: бесновался как сумасшедший, брызгал слюной и дергался, а подчас выл, как пойманный волк. Вся Мерсия ждала его смерти, и вся Мерсия гадала, что последует за ней. На эту тему не говорили, по крайней мере открыто, но втайне шушукались только об этом.

И вот, к моему удивлению, отец Фраомар поднял ее в первый же вечер. Обремененные повозками и пленниками, двигались мы медленно. На ночевку остановились на ферме близ Вестуна, в недавно обжитой части Мерсии, ставшей безопасной благодаря бургу в Сестере. Ферма некогда принадлежала дану, но теперь там поселился одноглазый мерсиец с женой, четырьмя сыновьями и шестью рабами. Дом его представлял собой хибару из земли, дерева и соломы, скот ютился в убогом загоне из дырявого плетня, зато всю усадьбу окружал добротный частокол из дубовых бревен.

– Валлийцы всегда поблизости, – объяснил хозяин наличие дорогого укрепления.

– Ты не сможешь оборонять его с шестью рабами, – заметил я.

– Соседи подойдут, – пояснил он.

– И строить они помогали?

– Да.

Мы связали Хаки лодыжки, проверили, крепко ли затянуты узлы на запястьях, потом примотали его к брошенному близ навозной кучи плугу. Толпу из восемнадцати ребятишек загнали в дом, оставив двоих караулить эту ораву, прочие же разместились как могли на усеянном коровьими лепешками дворе. Разожгли костер. Гербрухт ел от души, набивая пузо размером с бочонок, а Редбад, еще один фриз, наигрывал на свирели песни. Печальные мелодии наполняли ночь грустью. Искры взлетали к небу. Немного ранее прошел дождь, но теперь облака снесло и показались звезды. Я заметил, что некоторые искры падают на крышу хибары, и встревожился, как бы кровля не занялась, но покрытая мхом солома насквозь пропиталась влагой, и искры быстро гасли.

– Нуннаминстер, – произнес вдруг отец Фраомар.

– Нуннаминстер? – переспросил я удивленно.

Священник тоже наблюдал, как блуждающие огоньки меркнут и умирают на крыше.

– Это монастырь в Винтанкестере, где почила госпожа Эльсвит, – пояснил он, хотя мне это мало помогло.

– Жена короля Альфреда?

– Да упокоит Господь ее душу, – пробормотал поп и перекрестился. – После смерти государя она выстроила монастырь.

– И что с того? – по-прежнему недоумевая, спросил я.

– Часть обители сгорела после ее смерти, – продолжил Фраомар. – Это случилось по вине искр, попавших на соломенную крышу.

– Здешняя кровля слишком сырая, – возразил я, кивнув в сторону дома.

– Разумеется. – Священник смотрел, как огоньки ложатся на солому. – В народе болтают, что тот пожар был местью дьявола. – Он снова осенил себя крестом. – Госпожа Эльсвит очень благочестива, потому и спаслась.

– Отец рассказывал, что это была сварливая ведьма, – осмелился ввернуть я.

Отец Фраомар нахмурился, потом смягчился:

– Упокой Господь ее душу. – Он сухо улыбнулся. – Я слыхал, что уживаться с этой женщиной было непросто.

– А с какой легко? – вклинился в разговор Ситрик.

– Госпожа Этельфлэд не согласится, – мягко продолжил Фраомар.

Я замялся, потому как мы коснулись опасной темы.

– На что не согласится? – уточнил я наконец.

– Уйти в монастырь.

– Это обязательно?

– А как иначе? – уныло отозвался Фраомар. – Муж умирает, она становится вдовой, причем вдовой с имуществом и властью. Люди выступят против нового брака – ее супруг получил бы слишком много власти и силы. Кроме того… – Тут священник осекся.