Очередной порыв метели швырнул снег прямо в лицо и чуть не сорвал шляпу с моей головы. Я попридержал ее рукой и повернулся к своей спутнице:

– Так что все-таки произошло, Ноя?

Она опять неопределенно пожала плечами, вынула руку из муфты и совсем по-людски подула на пальцы, согревая их:

– Если бы я была человеком, то назвала бы это предчувствием…

– И что говорит НЕ человеку человеческое предчувствие?

Ноя зябко поежилась:

– Оно говорит о нелегких испытаниях и предательстве, Андрей…

Я остановился, взял Ваджру за плечи и резко развернул к себе:

– И когда это произойдет?

Она подняла почему-то грустный взгляд на меня:

– Во всяком случае, не в ближайшие несколько недель.

– Ты уверена?

– Да, я в этом уверена.

Я отпустил ее плечи и пробормотал:

– Ну хоть на этом спасибо…

Ноя неожиданно погладила холодными пальцами мою щеку:

– Ладно, возвращайся к своим делам, Андрей, а моя материальная часть еще пока побродит по этим улицам…

Она чуть оттолкнула меня, развернулась и почти тут же оказалась впереди на десяток шагов. Налетел еще один порыв метели, и, когда снег развеялся, моя охранительница исчезла.

Я в задумчивости постоял несколько секунд, потом решил, что проблемы надо решать по мере их поступления, а не рефлексировать. Подзывая, махнул рукой водителю следующего за мной по пятам автомобиля и через несколько минут опять был в Фуркасовском переулке, напротив входа с тыльной стороны бывшего дома страхового общества «Россия». Заметив, что моя «эмка» вернулась, по ступенькам быстро спустился Горе, которого, по всей видимости, направили для встречи. Он резво подбежал и вытянулся по стойке «смирно». Я, здороваясь, протянул ему для пожатия руку:

– Добрый день, Валера.

Он четко козырнул и пожал мою ладонь закоченевшими пальцами.

– Здравия желаю, Андрей Егорович.

– Давай веди меня к Станиславу Федоровичу. Как тут господин подполковник, бушует?

Подчиненный Фарады в ответ широко улыбнулся:

– Есть немного…

– Ладно, пошли. Только не надо никаких начальственных лифтов. Просто проведи меня по зданию, и все.

– Слушаюсь, Андрей Егорович.

Мы поднялись по ступенькам, вошли в вестибюль, охраняемый бойцами в камуфляже диверсантов Разведывательного управления Генштаба и вооруженных ручными пулеметами. Горе подошел к металлическому барьеру и предъявил охране какие-то бумаги. Перед ним сразу уважительно вытянулись в струнку, и нас немедленно пропустили внутрь. Мы неторопливо двинулись коридорами. Навстречу часто попадались деловито снующие чекисты с сосредоточенными и угрюмыми лицами. Я поинтересовался у «росомахи»:

– Это что, здесь всегда так суетливо? Чего они такие озабоченные бегают?

Он в ответ загадочно хмыкнул:

– Мы с самого начала немного с документами отдела кадров поработали. О, это вообще отдельная история, Андрей Егорович. Оказывается, все отделы почти наполовину состояли исключительно из бывших партийных чиновников, которых ЦК направил «на усиление». И все они пришли в службу с твердым намерением «руководить и направлять»…

Он на мгновение замолк.

Я решил его поторопить:

– Ты рассказывай давай. Станислав Федорович мне все в рапорте доложил, что у вас тут в первые дни происходило. Но я хочу от тебя это услышать. Уж очень господин подполковник красочно расписал, как ты тут лихо диверсантами из Разведупра руководил, когда проблемы возникли.

Горе внезапно засмущался:

– Да я чо? Я ничо… Просто консультировал… так, поправил пару раз их тактику ведения боя в ограниченном пространстве, и все… у них и без моих советов не забалуешь…

Я решил прийти ему на помощь и сменить тему:

– Серьезное сопротивление было, Валера?

Горе с облегчением вздохнул:

– Да как сказать, Андрей Егорович. Первые три дня после того, как мы Лубянку с помощью диверсантов РККА под контроль взяли, изнутри и снаружи было в общей сложности одиннадцать попыток группового вооруженного прорыва чекистами для выноса драгоценностей и документов из здания.

– Ну, откуда здесь появились драгоценности, я приблизительно догадываюсь. А что за документы? Секретные?

– Если бы… Обычные протоколы обысков, Андрей Егорович. Следы, суки, заметали. Тут целая система была. Как серьезное дело с риском для жизни, так им занимался честный оперативник. А как обыск с изъятием драгоценностей или валюты, так его обязательно возглавлял или бывший парторг, или бывший комиссар. С революционным энтузиазмом, гады, на экспроприацию шли. Очередность между собой устанавливали. При этом большая часть изъятых ценностей, конечно совершенно случайно, оказывалась в карманах борцов за светлое будущее. Сейчас следователи из военной разведки со всем этим дерьмом разбираются. Ну а те из партийцев, кто умудрился себя не запятнать связью с этой бандой, тоже не очень умными оказались…

Горе сделал таинственное лицо и опять замолчал. Я грозно рыкнул:

– Не томи, боец. Начальство уважать надо.

Этот интриган, все же выдержав театральную паузу, продолжил:

– Да эти уникумы не нашли ничего лучше, как целую делегацию заступников ворюг к Станиславу Федоровичу отправить с требованием «немедленно прекратить шельмовать верных ленинцев и прекратить антипартийную политику в славных органах ОГПУ».

– И что Нога?

– Ну вы же знаете его…

– Да уж знаю…

– Так вот, делегацию он принял, чаем напоил, а потом…

– Колись быстрее, ишь, моду взял…

Он зыркнул на меня хитрым глазом:

– А потом, после чая, господин подполковник ласково им так и говорит – прошу в дела следствия, господа хорошие, не лезть. Виновность или невиновность ваших товарищей по партии определит суд. Кто не согласен с таким решением – пусть пишет рапорт на увольнение. Если кто-то хочет в органах дальше работать, то вот вам три месяца. Вычислит каждый из вас за этот срок какого-нибудь шпиона, только настоящего, а не вымышленного, – останется работать дальше. Но глядите. Я, говорит, лично все проверю. Чтобы доказательная база была с железными фактами. Если кого-то невинного под монастырь подведете и дела начнете фабриковать, отправлю в Сибирь снег убирать.

Вот они теперь забегали и землю носами роют.

Я рассмеялся:

– Прямо кровавый сатрап какой-то…

Разговаривая, мы поднялись на этаж руководства.

Горе с рук на руки сдал меня дежурным «росомахам» перед кабинетом нового начальника ОГПУ, откозырял и умчался по своим делам. Я, не стучась, тихо приоткрыл дверь в кабинет и вошел.

Стас проводил инструктаж. Увидев меня, приложил палец к губам и просительно указал на кресло в углу, мол, погоди и послушай. Сам же он опять повернулся к сидящим за большим столом. На его лице застыла вежливо-добрая улыбка. Похоже, что назначенные с испытательным сроком начальники отделов, собравшиеся в бывшем кабинете Менжинского, еще не знали, что означает это добродушное спокойствие. Когда эта змеюка так улыбалась, значит, она решила по кому-то пройтись паровым катком. Безжалостным и беспощадным.

Новый начальник ОГПУ внезапно прервал докладывающего ему Серебрянского:

– Нет, нет и еще раз нет, Яков Исаакович. Ваши подходы совершенно неверны. Вы не поняли самой сути службы, создаваемой на базе секретно-политического отдела.

– Простите, Станислав Федорович?

– Что прощать? Поймите, нам интересны взгляды людей на те или иные события, происходящие в стране, но только в плане защиты конституционного строя. Если гражданам что-то не нравится – это их право. Хотят говорить об этом – пусть говорят. Понимаете, люди должны иметь право ругать власть. Это в натуре человека, что ему постоянно что-то не нравится. Пусть тот орган власти, который считает, что против него идут огульные обвинения или заведомая ложь, подает в суд. И требует наказания рублем за неправду. Добивается в суде штрафа, а не апеллирует к органам безопасности с требованием заткнуть человеку рот. Этот конфликт не наша парафия. Дошло?