Он умолк, думая о чем-то своем и улыбаясь. Затем снова заговорил:

— Вопрос второй. Ощущаете ли вы сами, что отличаетесь от других людей? Я знаю, что допускаю семантическую неточность формулировки — все люди отличаются друг от друга. Но яснее сформулировать вопрос не могу.

Госсейн понял вопрос и оценил его как чрезвычайно интересный. Он и сам задавал его себе.

— Я не ощущаю ничего особенного. Должно быть, вы имеете в виду открытие Торсона. Что он нашел в моем мозгу? — Госсейн наклонился вперед, от напряжения его бросало то в жар, то в холод. Он с трудом перевел дыхание, когда Харди сказал:

— Погодите. Вопрос третий. Как вам удалось найти тщательно запрятанный в лесу дом Кренга?

— Меня привез туда робоплан, который вынудил меня подняться на борт.

— Что за робоплан? — спросил Харди.

— Прошу прощения, моя очередь, — сказал Госсейн. — Может, удобнее задавать по одному вопросу? Что обнаружил Торсон в моем мозгу?

— Дополнительное образование. Я о нем ничего не знаю. Торсон думает, что особыми возможностями эта ткань не наделена.

Госсейн кивнул. Он был согласен с Торсоном: ведь он не ощущал какого-то особенного отличия от других людей.

— Что за робоплан? — повторил Харди свой вопрос.

— Я думал, что робоплан был агентом Машины.

— Думали?

— Моя очередь, — ответил Госсейн.

— Ваши ответы неполны. Вы не потребовали доказательств?

— Компьютер сообщил факты, о которых знает только Машина. Но он действовал с применением силы — а это подозрительно.

Харди нахмурился.

— Понимаю, — сказал он. — Но ничего определенного сказать не могу. Кренг и Торсон сошлись очень близко и держат свои действия в секрете. Думаю, — тут он невесело усмехнулся, — что я попал в немилость.

Госсейну стало понятным, почему президент сам пришел к нему и разговаривал как с равным. Он ясно представил себе, что они марионетки. Он не успел ничего сказать, Харди продолжал:

— Я не жалею о выборе. Машина закрыла для меня путь к дальнейшему продвижению, а я не смирился с ее решением.

— Чем же Машина объяснила свое решение?

— Она определила во мне задатки потенциального диктатора. Создатели Машины учли такую возможность, и в программе Машины были поставлены соответствующие барьеры.

— И вот теперь вы хотите доказать, что Машина была права?

— Да, я воспользовался редкой возможностью, когда она была мне предоставлена. Я и сейчас пошел бы на это. В галактических высших сферах место для меня найдется. Торсон просто осторожничает. — Харди успокоился и даже улыбнулся. — Однако мы отвлеклись…

В комнату внезапно вошел человек в форме охранника и закрыл за собой дверь.

— Сэр, — обратился он к президенту, — мистер Торсон поднимается по лестнице. Я только что получил сигнал.

Президент встал. Он был недоволен, но сохранил присутствие духа и достоинство.

— Пора идти. Полагаю, я узнал все, что хотел. И я все больше склоняюсь к мысли, что вы не последний Госсейн. До свидания. Не забывайте о моем совете: компромисс — вот что оставит вас в живых.

Харди и охранник вышли через запасный ход, тем же путем некоторое время назад воспользовалась и Патриция. Буквально через несколько секунд раздался стук в дверь. У входа стоял Торсон.

Госсейн сразу узнал его: чрезвычайно высокий, широкоплечий, с крупными чертами лица и ястребиным носом, он с самого начала вел себя так, что не оставалось сомнений в его положении — личный представитель Энро, человек, которого все боятся. Черные глаза его сверкали, лоб бороздили морщины.

— Вы еще не готовы, — бросил он резко и быстро осмотрел комнату.

Госсейн представил себя на его месте. Торсон прибыл с каких-то далеких звезд в незнакомую ему и непонятную Солнечную систему. На Земле, окруженный людьми, которых он не знал, он должен выполнить приказ тех, кто его послал. Эта работа требовала постоянного нервного напряжения, колоссальных усилий. Он не мог позволить себе расслабиться, потерять контроль над заговорщиками, с которыми приходилось сотрудничать.

Торсон принюхался.

— У вашего одеколона довольно странный запах, — сказал он.

— Не обращайте внимания, — ответил Госсейн небрежно. Он и сам ощутил слабый аромат духов Патриции. Ей надо быть более внимательной к мелочам. Он смотрел на инопланетянина безразличным взглядом. — Чем могу служить?

Торсон стоял на пороге, не заходя в холл, и внимательно рассматривал Госсейна.

— Хотелось посмотреть на вас, — сказал он, — просто посмотреть. И все.

Внезапно повернувшись, он пошел по коридору. Госсейн внутренне подготовился к тяжелому разговору и чувствовал, что его обманули. Недоумевая, зачем Торсон заходил к нему, он одевался. Вдруг он вспомнил, что к нему должен зайти Кренг, и услышал, как открылась дверь.

— Иду! — крикнул он.

Ответа не было. Через мгновение чья-то тень мелькнула сзади. Госсейн быстро повернулся. В спальне стоял Прескотт.

— У меня совсем нет времени, — сказал он.

Удивление, вызванное появлением Джона Прескотта, сменилось досадой. Посетители вели себя довольно однообразно — все спешили, а это утомляет. Но он ничего не ответил и вопросительно поднял брови.

— Вы, наверное, хотели бы знать, кто я такой, — сказал Прескотт.

Он говорил быстро и ничего не скрывал: да, галактический агент, но тайный сторонник ноль-А мира. Госсейн перестал что-либо понимать.

— Я должен вам все рассказать, — говорил он. — В тот день, когда вы напали на нас, я узнал вас по фотографиям и доложил своему начальству на Венере. Но я был уверен, что вам удалось бежать. Поверьте, я был поражен, когда увидел вас в доме Кренга.

Он остановился и перевел дыхание. Госсейн едва сумел скрыть свое разочарование. Его единственное преимущество перед заговорщиками, которые считали, что Прескотт вне подозрений, исчезло. Конечно, такая мелочь не могла иметь решающего значения, но он рассчитывал воспользоваться ею. И все-таки, почему это Прескотт так разоткровенничался?

— Я боюсь за Амелию, — сказал Прескотт взволнованно. — Она не участвовала во всем этом. Я согласился, чтобы меня связали, но только чтобы она ничего не узнала. Я полагал, что ее выпустят сразу после вторжения на Венеру. Но несколько минут тому назад Кренг и Торсон сказали, что используют ее, чтобы заманить вас в ловушку.

Он замолчал и дрожащими руками достал небольшую металлическую коробочку, открыл крышку и подошел к Госсейну: там лежали двенадцать белых пилюль.

— Возьмите одну, — сказал Прескотт.

Госсейн послушался, хотя знал, что будет дальше.

— Проглотите ее, — сказал Прескотт.

Госсейн покачал головой. Прескотт раздражал его.

— Я не принимаю неизвестных лекарств.

— Я забочусь о вашей безопасности. Клянусь, это противоядие.

— Меня еще не отравили, — сказал Госсейн мягко.

Прескотт резко закрыл коробку. Он сунул руку в карман и попятился, выхватывая бластер.

— Госсейн, — сказал он, — у меня нет другого выхода. Либо вы проглотите таблетку, либо я убью вас.

Госсейн не испугался. Угроза не казалась реальной. Он перевел взгляд с таблетки на Прескотта.

— В холле, — сказал он терпеливо, — стоит детектор лжи. Он поможет нам уладить разногласия. — И оказался прав.

Прескотт, взявшись за контакты детектора, заявил:

— Пилюля — противоядие. Она гарантирует безопасность Госсейна в случае, если мне придется пойти на крайние меры. Прошу подтвердить это заявление, не вдаваясь в подробности.

— Утверждение истинно, — сразу же подтвердил аппарат.

Госсейн проглотил пилюлю и некоторое время ожидал последствий. Но никаких ощущений не последовало. Он сказал Прескотту:

— Надеюсь, что ваша жена не пострадает.

— Спасибо, — ответил Прескотт.

Он повернулся и вышел в коридор. Дверь за ним закрылась. Госсейн закончил одеваться и, расслабившись, уселся в кресле, ожидая Кренга. Тревога в его душе нарастала. Каждый из приходивших к нему преследовал свою цель, но все были уверены, что кризис приближается.