— В поход!.. На басурман! — загремела Сечь.

— Тогда не будем тратить золотого времени… Пусть молодцы седлают коней! Чем скорей мы поспеем к «Трем криницам», тем лучше.

Солнце не совершило еще и половины своего пути, а из Сечи уже выехал отряд под предводительством Сирка и направился в степь. Другой отряд должен был выйти вечером, когда уменьшится дневной зной.

Жарко в степи. Солнце палит немилосердно. Казаки предпочитали держать путь лучше по звёздам, чем ехать днем, изнуряя и людей, и животных. Но сегодня была слишком важная причина, заставившая их пуститься в путь в самый зной. Всякое промедление было бы на руку врагу. Пригретая солнцем степь будто притаилась и чего-то ждет. Умолкли миллионы насекомых, не слышно голосов птиц, даже ветер сложил свои резвые крылья и высокая ковыль застыла в раскаленном воздухе без движения.

После полудня на западе показалось серое облако; по мере приближения оно росло, темнело, то разрывалось на части, то вновь соединялось и клубилось, как дым. Высокая трава порой скрывала и коней, и всадников. Только острые пики сверкали на солнце, да пестрели древки, выкрашенные в два цвета — красный с черным.

— Не благословит ли, пан-атаман, молодцам привал сделать? — спросил есаул. — Кони притомились, — добавил он, снимая шапку.

— Дойдем до той высокой могилы, там и станем — ответил Сирко.

— Большая будет гроза! — говорили казаки.

— То-то и хорошо! — заметил атаман. — Жара спадет, а как ударит ливень да промочит землю, то и татарам трудно будет тащиться по степи.

Серое облако превратилось скоро в тучу, и не успели казаки приблизиться к могиле, как небо потемнело, солнце скрылось, и степь заволновалась, как взбаламученное море. Ветер крепнул, пригибая высокие травы до самой земли. Вдруг раздался такой громовой удар, будто свод небесный раскололся надвое и готов обрушиться на потемневшую степь. Вздрогнули кони, испуганно прижали уши и ускорили бег. Удары следовали друг за другом. Закружил ветер с неистовой силой и начался степной ливень. Дождь полил потоками, и сразу стало темно, будто на землю опустился вечер. Молнии бороздили небо и освещали, суровые лица запорожцев. Казаки в своих овечьих бурках спокойно пережидали грозу и только, по своему обыкновению, перебрасывались шуточками.

Степная гроза — самая ужасная гроза. Она налетает неожиданно, сопровождается ливнем, вихрем и такими громовыми раскатами, что только очень уж храброму человеку впору сохранить спокойствие в (том, хаосе разбушевавшихся стихий. Быстро налетает гроза в степи, быстро и проносится…

Татарский отряд возвращался с богатой добычей. Гнали гурты скота, табуны лошадей, вели целую толпу пленных. Измученные невольники, подгоняемые ременными бичами, еле передвигали ноги, но останавливаться не смели. Отставшим грозила смерть. Только очень юных пленников и самых ценных невольниц везли на арбах.

Гроза захватила татар на берегу оврага, прорытого вешними водами. Составив арбы в кружок, они тщетно пытались укрыться от ливня.

Господи, помилуй нас, грешных — шептали охваченные в неволю русские. Их измученные, усталые ноги, покрытые ранами, невыносимо горели, и потоки холодной, воды не могли освежить их.

— Мама, мама! — жалобно стонала девочка, при вязанная к седлу лошади.

Мать слышала вопли, но не могла приблизиться к ней, так как канат крепко прикрутил её к арбе. Да и что могла сказать мать в утешение своему несчастному ребенку!.. Их горе и их доля были одинаковы…

Грозные тучи понеслись к морю, снова выглянуло солнце, и степь засверкала, так как на каждом стебельке, на каждой травинке висели крупные капли пролившегося дождя. Вспорхнули припугнутые грозой птицы и пестрые бабочки.

Табор медленно двинулся в путь. Тяжело было передвигаться арбам по мокрой земле. Тяжелые толстые колеса уходили в разрыхленную землю. Но на помощь волам и лошадям назначались те же пленные.

Свист бича заставлял их забывать на время и боль и усталость.

— Слушай, земляк! — обратился пленный к своему соседу (их соединял один аркан), — ты не из Червоной?

— Из Червоной.

— То-то я давно присматриваюсь и вижу, что лицо мне знакомое, да вспомнить не мог.

— А ты бывал в Червоной?

— Еще бы. Я от нашего пана возил письмо к вашему.

— Эге, теперь и я вспомнил!.. Вот где довелось встретиться нам!

Из груди говорившего вырвался тяжелый вздох.

— Проклинали мы свою долю под панским кнутом, а каково-то будет в татарском ярме? — отозвался первый.

— Мой батько побывал в Крыму и не раз рассказывал нам, что там с пленниками делают. Не приведи, Боже!

— А ему удалось убежать из неволи?

— Запорожцы вызволили.

— Кто-то нас освободит?!.

— Верно, смерть…

— И я так думаю. Да пусть бы меня уже взяли, а то и жинка моя здесь, и старшенькая дочка…

— А мои, ты думаешь, дома остались? Тоже ведь с нами идут… Налетела татарва, как туча, — не успели мы и спрятаться…

— У нас тоже так… Прибежали дети с огорода, кричат про каких-то людей конных, а мы и разобрать ничего не можем… А тут и сами эти люди уже на улице… Куда тут бежать. Бабы от страху в слёзы, дети кричат, а татарва уже по хатам шарит. Обшарили, забрали всех, стариков перебили, тогда огнем давай выкуривать тех, кто спрятался. К утру от деревни только обгорелые головни остались да груды пепла.

— Прежде хоть запорожцев боялись, а теперь, сказывают, их хан чуть не побратался с низовым войском.

— Быть того не может!

— Верно тебе говорю… Они вместе задумали какой-то поход.

— А кто в войске теперь кошевым?

— Сирко, сказывали люди.

— Ну, так разве Сирко такой человек?.. Что ты, земляк!

При имени Сирка ехавший вблизи татарин насторожился, подскакал и замахал нагайкой, выкрикивая что-то на своем гортанном языке.

— Ишь, даже слышать не могут имени кошевого! — шепнул невольник соседу.

Табор продвигался по размоинам медленно. Скрип арб заставлял скрываться стрепетов и дроф. Степные коршуны-стервятники вились над печальным шествием, чуя добычу. Они знали, что всякий, не вынесший перегона пленник, будет брошен им на съедение, если добычу не успеют перехватить волки, находящиеся тут же неподалеку. Вот один из пленных начал к вечеру отставать; он поминутно спотыкался, падал на колени; но аркан заставлял его снова подниматься. Наконец, последние силы надорвались, и несчастный лег пластом. Два татарина подскочили к нему, думая заставить его подняться ударами нагаек, но и это средство оказалось бессильным: из его груди не вырвалось стона. Тогда обрезали петлю аркана, и невольник остался один в вольной, необозримой степи. Приближающаяся смерть разбила его оковы. Коршуны, описывая плавные круги, начали опускаться все ниже и ниже, а скрип арб замирал в отдалении.

На третьи сутки, при заходе солнца, запорожский отряд подошел к «Трем криницам». В этом месте действительно, виднелись остатки трех колодцев; но воды в них не было, и они наполнялись только после степных ливней дождевой водой. Кем и когда они выкопаны, про то знали буйные ветры да ясные звёзды. Но само это место служило как бы маяком для путника. По всем приметам, татары здесь еще не проходили. Выслав казаков на разведку, Сирко расположился биваком. Было приказано огня не зажигать, не петь песен и быть наготове.

Солнце скрылось, начали надвигаться сумерки, и началась ночь. В темном, небе засветились мириады ярких звёзд. Запорожцы спешились и отдыхали после ускоренного перехода. Сирко всё время торопился, чтобы не дать татарам возможности уйти в свои степи. Среди ночи прискакал разведчик и объявил, что он слышал ночью скрип татарских колес.

— Ну, пускай подходят! — сказал атаман, — у нас есть чем угостить дорогих гостей… Только смотрите, молодцы, чтобы ихних разведчиков сейчас брать на аркан. Э, да уже как скрипят их немазаные колеса!.. Они подойдут на рассвете. Подпустим их как можно ближе и тогда сразу ударим «журавлем».