— Боюсь, господа, вы ждете от меня слишком многого, — отвечал Симон в замешательстве. — Мне, собственно, нечего вам открыть. Вот г-жа Сампротти давно уже пытается увидеть меня насквозь. И уж если ей нечего сказать, то от меня вы и подавно узнаете еще меньше: честно говоря, я не понимаю даже загадочных выражений, которыми вы изъясняетесь.

— Я лично запретила ему читать, — заметила г-жа Сампротти. — Это — совершенно необразованный самородок, и я решила, что его развитие лучше пойдет без какого-либо академического принуждения.

— Вы ощутили действие вашего амулета? — осведомился барон фон Тульпенберг.

— По правде говоря, нет. Впрочем, припоминаю, что в первую же ночь после того, как я его надел, я впервые летал по-настоящему.

— Он говорит о левитации, — пояснила ясновидящая.

— Да. Но не думаю, что это связано с амулетом, я и до того несколько раз ощущал странную потребность подняться над землей.

— Так вы вообще ничего не знаете? — разочарованно спросил Томас О'Найн.

— Вероятно, в этом и заключается тайна его успеха, — сказала г-жа Сампротти. — Все авторитеты сходятся в том, что необходимо быть свободным от каких бы то ни было честолюбивых помыслов. А к вам, господа, это никак не относится!

— Не совсем, — признался барон фон Тульпенберг. — Но нет человека, который бы хоть чуть-чуть не мечтал об этом. Нет человека, который бы втайне не надеялся, что никогда не умрет. А уж какое-то честолюбие есть у всех.

— Вы заблуждаетесь, уважаемый барон, — возразила г-жа Сампротти. — Вот стоит человек — если мы вообще еще можем называть его человеком, — который делает лишь то, что согласуется с его совестью. С ней же согласуется довольно много, как может засвидетельствовать моя племянница.

Теано даже не дала себе труда покраснеть. Тем не менее все в замешательстве умолкли.

— Для меня достаточно вашего поразительного и неслыханного умения летать, — скромно обратился наконец Гиацинт ле Корфек к Симону. — Не согласитесь ли вы показать нам, как это выглядит?

Симон вполне был согласен. Он напряг мускулы, поднял диафрагму и полностью сконцентрировался на моменте отрыва от земли. Но, словно привязанный, не трогался с места. Он недоуменно покачал головой, возвел к небу глаза и проделал несколько дыхательных упражнений. Потом попробовал еще раз, согнув руки и по-лягушачьи подпрыгивая.

— Симон, соберись! — велела Теано.

— Может быть, мы можем помочь вам? — спросил Гиацинт ле Корфек.

Симон сердито взглянул на него:

— Вы совершенно сбили меня с толку своей болтовней. Для полета нужна полная сосредоточенность, к тому же, вероятно, определенное стечение обстоятельств, случающееся не каждый день.

— Не может ли быть тому причиной слишком плотный завтрак? — предположил барон фон Тульпенберг.

Симон упрямо подпрыгивал.

— Ты смешон, — взорвалась Теано. — Просто смешон!

— Придержи язык, — прошипел Симон в ответ. — И она еще собирается за меня замуж!

— Я? Лягушек повсюду пруд пруди, мне же нужна лишь та, что превратится в короля!

— Ну, если это все…

— Или ты сегодня же прилетишь ко мне, или между нами все кончено! — Она в ярости бросилась прочь, в лес.

Симон с огорчением посмотрел ей вслед. Троица, следившая за краткой сценой с неприкрытым интересом, теперь явно соображала, следует ли как-то реагировать на нее, и если да, то как? Симон подпрыгнул еще раз, и попытка удалась: он висел в воздухе на миг дольше, чем то позволяла сила тяжести. Заметила это лишь Саломе Сампротти. И демонстративно захлопала в ладоши.

— Давайте-ка оставим г-на доктора в покое, — пришла она на выручку Симону, устало отиравшему пот со лба. — Вне всякого сомнения, он летает. Племянница рассказывала об этом такое, что у вас волосы дыбом встанут. Как все мы знаем, летать — занятие слишком непростое, чтобы предаваться ему после уже упомянутого вами завтрака и трагической кончины барона, после которой и двух часов не прошло, лишь для развлечения или — в принципе я ничего не имею против — удовлетворения профессионального любопытства, а не то из спортивного азарта. Опомнитесь, ведь наверху лежит покойный! Благое намерение законсервировать тело в золотой банке — еще не все. Я понимаю, что внимания заслуживает каждое из обрушившихся на нас вчера событий, но нельзя же забывать одно ради другого.

— Барон стал жертвой трагического несчастного случая, в котором никто из нас не виноват, — возразил барон фон Тульпенберг.

— И именно вы говорите об этом? Просто поразительно! — подхватила г-жа Сампротти. — А не вы ли забыли выключить злосчастный микротор и даже не заперли дверь, так что ничего не подозревавший барон попался в эту дьявольскую ловушку?

— Господа, господа! — попытался успокоить присутствующих Гиацинт ле Корфек. — Максим, ты, безусловно, не прав, ты тоже виноват! Но того, что барон потом станет рыбой, никто не мог предусмотреть. Его смерть и наш сиятельный гость, г-н доктор Айбель, равно должны быть предметом нашего внимания. Вы должны понять, сударыня, что в создавшемся положении мы прежде всего интересуемся гостем. Смерть для нас — нечто… э-э-э… все же более знакомое. Незабвенный барон останется еще некоторое время с нами, а вот г-н доктор после своего преображения может решить отказаться от нашего скромного гостеприимства.

— И в мыслях не было, — успокоил его Симон.

— Оставьте нас, — сказала Саломе Сампротти, ухватила его за руку и повлекла за собой.

Пожилая дама со вздохом уселась за стол под большой липой. Жестом предложила Симону последовать ее примеру.

— Теано… — начал было Симон, но г-жа Сампротти не дала ему договорить.

— Выбросьте же наконец из головы эти глупости, — произнесла она. — Я предупреждала: Теано вас не любит. Она хочет выйти замуж за чародея или полубога. Теано так страстно любит все сверхъестественное, что больше ничего не видит. Когда она на заре сидела в сарае и подглядывала за вашими упражнениями, она еще колебалась. Отсюда ее восторги по поводу подтвердившихся подозрений, отсюда и непомерные претензии. Ей ни за что не смириться с тем, что необычное столь обыденно. Люди разучились видеть Бога в человеке. Теперь она мечется по лесу и ищет дерева повеситься. Не бойтесь! Она не повесится. Скоро она засядет вот за теми кустами в ожидании, когда мы уйдем, чтобы пробраться в свою комнату. К ужину она не спустится: предпочтет голодать, чем попасться вам на глаза. Вот дурочка! Если бы я была молода, то все бы сделала, чтобы именно теперь выйти за вас замуж! Но вы бы не женились на мне, я всегда была страшна, как смертный грех…

— Кажется, я и на Теано не хочу жениться, — признался Симон. — Поймите меня, сударыня: Теано мне очень симпатична, но, боюсь, мы не слишком подходим друг другу.

— При таких обстоятельствах я с удовольствием помирю вас, — великодушно пообещала Саломе Сампротти. — Пойду к ней после ужина и скажу, что вы ни в коей мере не считаете себя помолвленным. Легкая интрижка наконец кончилась. И самое время! В Австрии уже ждет предопределенная вам супруга!

— Я не спешу.

— Это не важно. Вы все равно на ней женитесь.

Симон поднялся:

— Я немного устал. Если позволите…

— Нет, так просто вам не уйти. Вы должны еще рассказать мне, что случилось сегодня ночью!

— Да не знаю я, — произнес он удрученно.

И Симон действительно не знал. После встречи с вырезывателем силуэтов он вернулся в сад — но это неважно. Совершенно все равно, где становиться полубогом.

Этой ночью Симон достиг границ возможного. За эволюцией, на которую он решился скорее из любопытства, последовала мутация. Во время полета, в который он из прихоти и по доброте взял Теано, ему стало ясно, что пространство его больше не связывает. Как и предполагала Саломе Сампротти, он мог со скоростью мысли перенестись куда угодно. Ни одна спиральная туманность не была слишком далекой, а собственное сердце — слишком близким. Но одновременно с пространством пали и оковы времени, ведь пространство — просто функция времени, и одно не может существовать без другого, как печать и оттиск, а действительность — между ними.